Торстейн Веблен - Теория праздного класса Страница 28

Обычные, характерные занятия праздного класса в этой зрелой фазе его исторического развития являются почти такими же по форме, как и в его раннюю пору. Этими занятиями являются управление, войны, спорт и развлечения и отправление обрядов благочестия. Лица, чрезмерно вдающиеся в тонкости теоретических рассуждений, могут настаивать на том, что эти занятия все же являются, косвенным и несущественным образом, «производительными». Однако следует заметить, и это имеет решающее значение для рассматриваемого вопроса, что основным мотивом участия праздного класса в этих занятиях, несомненно, не является увеличение состояния посредством производительных усилий. На этой, как и на любой другой, стадии развития общества правление и войны, по крайней мере отчасти, осуществляются для денежной прибыли тех, кто в них участвует, но это — прибыль, получаемая почетным способом: захватом и обращением в свою пользу. Эти занятия носят характер хищнического, а не производительного промысла. Нечто подобное можно сказать и об охоте, но с одним отличием. Когда общество выходит из собственно охотнической стадии, в охоте начинают выделяться два различных занятия. С одной стороны, это занятие, осуществляемое главным образом ради прибыли, и элемент доблести в нем практически отсутствует либо, во всяком случае, не присутствует в достаточной степени, чтобы на это занятие не падала тень прибыльного промысла. С другой стороны, охота — это также развлечение, попросту проявление хищнического побуждения. В качестве такового она не представляет собой никакого ощутимого денежного стимула, однако содержит более или менее явный элемент доблести. Именно это последнее обстоятельство избавляет охоту от неблаговидности, которой обладают ремесла, поэтому она достойна поощрения и весьма хорошо вписывается в образ жизни развитого праздного класса.

Воздержание от труда теперь является не только почетным илп похвальным делом, но становится тем, что необходимо для благопристойности. Собственность как основа почтенности является самым простым и настоятельным требованием на протяжении ранних стадий накопления состояния. Воздержание от труда традиционно свидетельствует о состоятельности и, следовательно, является общепризнанным показателем положения в обществе; и это неотступное требование того, чтобы богатство вознаграждалось, ведет к еще более сильному настоянию на праздности. Nota notae est nota rei ipsius. Согласно установленным законам человеческого бытия, праздность, являясь общепризнанным свидетельством обладания богатством, закрепляется в образе мыслей людей как нечто, что само по себе обладает значительными достоинствами и существенно облагораживает, тогда как производительный труд в то же самое время и по той же причине в двойном смысле становится недостойным. В довершение всего труд не только позорен в глазах общества, но и морально невозможен для благородных, рожденных свободными людей и несовместим с достойной жизнью.

Этот запрет на труд имеет значение для дальнейшей производственной дифференциации классов. Когда растет плотность населения и хищническая группа превращается в оседлую общность, законные власти и обычаи, регулирующие систему собственности, получают больший простор и согласованность в своих действиях. Вскоре затем практически становится невозможным накапливать богатство простым захватом и, что логично и последовательно, одинаково невозможным приобретать богатство путем производственной деятельности людям неимущим, но гордым. Им открыта другая возможность — жизнь в нужде или нищете. Везде, где срабатывает критерий демонстративной праздности, появляется второстепенный и в некотором смысле незаконнорожденный праздный слой — крайне бедный и кое-как перебивающийся в нужде и неудобстве, но морально не способный снизойти до прибыльных занятий. Опустившийся господин или дама, видавшая лучшие времена, — явление весьма частое и в наши дни. Это распространяющееся повсюду чувство унижения собственного достоинства при самой незначительной физической работе знакомо не только всем цивилизованным народам, но и народам менее развитого уровня денежной культуры. У лиц с повышенной чувствительностью, которым в течение долгого времени прививаются аристократические манеры, чувство постыдности физического труда может стать столь сильным, что в критической ситуации и при необходимости выбора голос инстинкта самосохранения будет оставаться без внимания. Так, например, рассказывают о некоторых полинезийских вождях, которые под давлением хороших манер предпочитали голодать, но не подносить пищу ко рту собственными руками. Правда, по крайней мере отчасти, такое поведение могло произойти из-за чрезмерной святости или табу, связываемых с личностью вождя. Это табу сообщалось через прикосновение пальцев и делало все, чего касался вождь, негодным в качестве пищи человеку. Однако табу само является производным понятием от представления о недостойности труда или несовместимости труда с принципами морали; так что истолкованное в этом смысле поведение полинезийских вождей вернее следует канону почтенной праздности, чем может показаться вначале. Лучшим примером, или по крайней мере более очевидным, является случай с одним из королей Франции, который простился с жизнью из-за чрезмерной моральной стойкости при соблюдении правил хорошего тона. В отсутствие должностного лица, в обязанности которого входило передвижение кресла господина, король безропотно сидел перед камином, позволяя своей королевской персоне поджариться настолько, что его уже нельзя было спасти. Однако, поступая таким образом, он спасал свое Наихристианское высочество от осквернения низкими усилиями.

Главное, верь — нечестиво душу предпочесть стыду,

И из-за жизни погубить основы бытия.

Уже отмечалось, что слово «праздный», в том смысле, в каком оно здесь употребляется, не означает лень или неподвижность. Оно означает непроизводительное потребление времени. Время потребляется непроизводительно, во-первых, вследствие представления о недостойности производительной работы и, во-вторых, как свидетельство возможности в денежном отношении позволить себе жизнь в безделье. Однако праздный господин не проводит всю свою жизнь на глазах у зрителей, которых нужно впечатлять сим зрелищем почтенного досуга, по идеальному замыслу эту жизнь и составляющего. На некоторое время его жизнь по необходимости удаляется от взоров, и об этом личном времени, которое проводится не на публике, праздный господин должен ради своего доброго имени уметь дать убедительный отчет. Ему следует найти какое-нибудь средство для очевидного доказательства досуга, проводимого не на виду у зрителей. Это можно сделать только косвенно, посредством осязаемых, неэфемерных результатов досуга, проведенного таким образом, — аналогично уже знакомой демонстрации осязаемых плодов труда, выполняемого для праздного господина работающими у него ремесленниками и слугами.