Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни - Ха-Джун Чанг Страница 35

идти речь, если всем и каждому выдают хлеб из пшеницы с дрожжами, который некоторые люди просто не могут есть, — возможно, из-за непереносимости глютена или потому, что это евреи, празднующие Песах? Или еще один пример: одинаковое количество кабинок в мужских и женских туалетах в общественных местах. Чем ни соблюдение принципа справедливости, учитывая, что население нашей планеты делится на два пола примерно поровну? Однако это ни в коей мере не справедливо, так как женщинам нужно в уборной больше времени и места — отсюда и громадные очереди у женских туалетов в кинотеатрах, концертных залах и так далее.

Одним словом, одинаково относиться к людям с разными потребностями — это все равно что давать вегетарианцу только курицу, а человеку с целиакией (непереносимостью глютена) — пшеничный хлеб. Это, по сути, то же самое, что одинаково делить пространство для женских и мужских туалетных комнат. Это в корне, фундаментально несправедливо. Так что, что бы там ни думала стюардесса из «Аэрофлота», по-разному обслуживать людей с разными потребностями вовсе не означает особого к ним отношения и неравномерного внимания. Это одно из важнейших условий справедливости. Предлагая вегетарианские варианты блюд во время авиаперелета или безглютеновый хлеб нуждающимся, делая женские туалеты просторнее мужских, мы вовсе не проявляем фаворитизма к вегетарианцам, к больным целиакией или к женщинам соответственно. Мы лишь уравниваем их с другими категориями в деле удовлетворения их основных потребностей.

Любопытно, что для сторонников свободного рынка, то есть для тех, кто находится на противоположном от социалистов конце политического спектра, характерно не менее зашоренное представление о равенстве и справедливости, хотя и в совершенно другом ключе.

Так, они утверждают, что социалистическая система не сработала, потому что пыталась обеспечить максимальное равенство людей с помощью примерно одинаковой платы за их труд и не учитывала то, что люди вносят в экономику различный вклад. (Стоит отметить, что совершенно одинаковой плата не была никогда, за исключением таких экстремальных случаев, как маоистский Китай или Камбоджа при красных кхмерах.) Как отмечают сторонники свободного рынка, в каждой стране есть изобретатели, инвесторы, нейрохирурги и артисты, вклад которых в экономику огромен. Что же касается остального населения, то большинство из нас компетентны в том, что мы делаем, и есть некоторое число тех, кто способен выполнять только простые виды работ. Учитывая это, как утверждают рыночники, любые попытки снизить уровень неравенства путем примерно одинаковой оплаты труда всех граждан предвещают катастрофу. Во-первых, это несправедливо по отношению к более способным людям, которые получают меньшее (иногда намного меньшее) вознаграждение, нежели они заслуживают с учетом их вклада. Во-вторых, это контрпродуктивно с социальной точки зрения, потому что тогда эти более талантливые люди меньше мотивированы усердно трудиться, тратить время на свое дело и внедрять инновации. Такой подход, как считают экономисты — сторонники свободного рынка, способен привести только к одному равенству — равенству в бедности.

Таким образом, как они утверждают, нам нужно позволить людям в меру своих способностей конкурировать на индивидуальном уровне и признать результаты этой конкуренции, даже если они означают распределение доходов, по мнению некоторых, в корне неравномерное и несправедливое. Они уверены, что это самая продуктивная и самая справедливая система: самая продуктивная, потому что продуктивные люди будут максимально мотивированы максимизировать результаты своего труда, а самая справедливая, потому что всех будут вознаграждать сообразно их вкладу в экономику.

Тут надо сказать, что справедливость оплаты труда людей в соответствии с их вкладом имеет одно важное предварительное условие. Заключается оно в том, что при таком подходе каждому человеку должен быть дан шанс попробовать себя на наилучшем для него рабочем месте, — то есть нам необходимо обеспечить абсолютное равенство возможностей. И это не какое-то тривиальное, очевидное требование. В прошлом многие общества официально ограничивали выбор образования и рода занятий из-за касты, пола, расы и религии (см. главу «Желудь»). Оксфордский и Кембриджский университеты, например, до 1871 года не принимали на учебу неангликанцев (католиков, евреев, квакеров) и не присуждали ученых степеней женщинам[180]. При апартеиде в Южной Африке чернокожие и цветные (так тогда называли людей смешанного этнического происхождения) были вынуждены учиться в сильно недофинансированных и переполненных университетах для «небелых», что практически лишало их шанса получить после окончания вуза достойную работу.

На счастье, сегодня большинства этих форм дискриминации не существует, однако истинного равенства возможностей пока не достигла ни одна страна в мире. Женщинам в рабочей среде и теперь отказывают в равных возможностях с мужчинами на том сексистском основании, что они реже ставят карьеру выше семьи, а то и исходя из совершенно уж ошибочного и откровенно оскорбительного убеждения, будто женщины изначально, по своей природе, худшие профессионалы, чем мужчины. Расовая дискриминация в образовании, на рынке труда и при распределении должностей по-прежнему широко распространена во всех многорасовых обществах. Менее способные люди из этнического большинства частенько получают больше возможностей по сравнению с более способными представителями меньшинств.

Более того, дискриминация бывает даже частично добровольной. Во многих обществах некоторые учебные дисциплины — естественные науки, инженерия, экономика — принято считать «мужскими», и многие в высшей степени перспективные молодые женщины, по сути, «добровольно» отказываются их изучать, даже когда у них явно имеются для этого способности[181]. В начале 1980-х на моем курсе факультета экономики в университете в Южной Корее училось всего 6 девушек на примерно 360 студентов, а на инженерном факультете вообще было всего 11 студенток на более чем 1200 человек[182]. Заметьте, что какого-то официального правила, согласно которому женщины не могли изучать инженерное дело или экономику, не существовало, но многие способные студентки предпочитали «женские» предметы, такие как английская литература или психология, потому что общество и воспитание приучили их считать эти дисциплины более подходящими для них[183].

Иными словами, если некоторым людям формально либо неформально не дают даже участвовать в конкуренции за лучшее место в системе образования или за хорошую должность на работе из-за характеристик, не имеющих отношения к их способностям (скажем, из-за пола, религии и расы), не стоит рассчитывать, что победит действительно сильнейший. Да и честной такую конкуренцию тоже не назовешь. Для справедливой борьбы совершенно необходимо обеспечить всем равенство возможностей.

А теперь представим, что в некоем обществе будущего (надеюсь, речь идет не о слишком далеком будущем) мы тем или иным образом добиваемся поистине равных возможностей для всех конкурентов. Предположим также, что все играют по одним и тем же правилам (на практике эти правила часто попираются — вспомните хотя бы о «наследственных» студентах в американских университетах: эти ребята пользуются преимуществами при поступлении