Олег Рашидов - Сколково: принуждение к чуду Страница 59

Совсем скоро мы должны увидеть потрясающий Город, где граждане страны получат возможность познакомиться с современной архитектурой и который должен стать обязательной частью экскурсионной программы для школьников и гостей столицы.

Как минимум через 5–6 лет мы должны получить хороший исследовательский университет с достойным бюджетом и 1200 аспирантов и профессоров в своем штате, который, впрочем, вряд ли окажет серьезное влияние на развитие прикладных исследований в России и на менталитет отечественной науки. Чтобы серьезно сдвинуть ситуацию в этой области, университеты с такой моделью, таким бюджетом и такими амбициями должны появиться как минимум в каждом федеральном округе нашей огромной страны.

Лет через 5-10 мы должны получить место, где будут размещаться 1200 компаний, каждая десятая из которых будет получать финансирование от известных венчурных фондов. Для сравнения: уже много лет подряд в США из разных источников, включая бизнес-ангелов и государственные фонды, финансирование получают около 60 тыс. компаний.

Мы должны узнать о громких поглощениях сколковских компаний, имена умных людей, которые получат по нескольку миллионов долларов за свои разработки.

И может быть, чем черт не шутит, в Сколково проклюнется и наш нобелевский лауреат с российским паспортом.

Вот, пожалуй и все.

Просто на настоящий момент все складывается таким образом, словно мы причесываем невесту, учим ее правильным манерам и собираем по пыльным углам приданое, чтобы выдать ее замуж за совсем чужого нам человека. Мы растим технологии для более развитых рынков, и формула Сколково на ближайшие годы выглядит довольно простой — 1000 идей, 200 оформленных проектов, 20 проектов, получивших финансирование, один успешный, и тот куплен крупной зарубежной компанией. Если повезет, то задорого. Все складывается таким образом потому, что технологии, которые «правильные парни» растят в Сколково, своя российская экономика принять и переварить не готова. И не помогут ни созданные по приказу президента программы инновационного развития крупных компаний, ни обещания Виктора Вексельберга влиять на чиновников и быть настойчивыми в продвижении сколковских продуктов и изделий. И нет в этом саботажа со стороны чиновников или олигархов. Бесполезно в ручном режиме формировать спрос на российские технологии в самой России, как это обещали идеологи из Кремля, потому что переваривать их здесь пока просто некому и незачем.

Авиакосмический кластер, который успешно работает во французской Тулузе, имеет на своей территории базовые производства — Airbus и EADS. Здесь же квартируют несколько десятков частных инжиниринговых компаний, несколько крупных исследовательских лабораторий и научных центров, интегрированных в университеты. Таким образом, на одной территории сконцентрированы три основных компонента: исследования, инжиниринг и производство. И именно производство, как правило, является основным заказчиком новых прикладных решений, которые обретают реальные формы в инжиниринговых центрах. Заказы на новые самолеты и космические аппараты, их постоянный апгрейд стимулируют всю цепочку инновационных решений.

Сколько в России на данный момент отраслей, где мы имеем потенциал построить подобную схему, замкнув все сегменты в технологическую цепочку, но уже в расчете на создание новых, конкурентоспособных на глобальном рынке продуктов? Атомная отрасль с ее перспективными ядерными технологиями, космическая с созданием принципиально новых грузовых кораблей и аппаратов для космического туризма, очень узкий сегмент авиастроения, где еще можно побороться за рынок транспортных и военных самолетов. Но для этого требуется создать ключевой для коммерциализации новых технологий в инженерных областях сектор — инжиниринговые компании, компании-интеграторы, которые из десяти разных элементов, придуманных учеными, собирают конечный продукт. На развитых рынках они служат важнейшей прослойкой между разработчиками и глобальными компаниями; они формируют 80 % добавленной стоимости изобретений. В России этот сегмент отсутствует — здесь нет частных центров прототипирования, промышленного дизайна, инженеров со специализацией «модель-дизайнер», менеджеров, способных управлять подобными проектами. Более того, нет и планов по их созданию, нет ни одного института развития, способного воплотить в жизнь подобный план, если бы он вдруг появился на свет.

На что мы можем рассчитывать в области энергоэффективности при полностью разрушенном машиностроении? На что надеются, вкладывая миллиарды рублей в научные исследования в сфере биотехнологий? Кому пригодятся разработки в сфере информационных технологий при отсутствии собственных глобальных высокотехнологичных компаний?

Впрочем, есть вполне себе цель — ускорить процесс встраивания наших изобретателей в мировую технологическую цепочку. Таким инновационным «придатком» американской экономики стал Израиль, реализующий экспортную технологическую модель при отсутствии собственной индустрии. Этот способ отчасти решает проблему занятости и благосостояния «правильных парней», но заставляет позабыть об амбициях высокотехнологичной державы. Кроме того, отдавая «невесту», мы можем рассчитывать разве что на мизерный калым. «Попытка превратить Россию в экспортера технологий — а именно это означает инновационная специализация страны — попросту противоречит экономическому смыслу, — пишет экономист Вадим Малкин в газете „Ведомости“[77]. — Едва ли российские компании смогут оставлять из созданной прибавочной стоимости в качестве прибыли больше, чем американские, с учетом изначальной микроскопической доли на глобальном рынке. Более того, недостаточность потенциала освоения технологий внутри страны приведет фактически к бесплатному экспорту прибавочной стоимости отечественных разработок в регионы с большими возможностями внедрения, а их вклад в рост производительности труда в самой России будет ничтожным. Размер же российских высокотехнологичных компаний едва ли в ближайшей перспективе сможет обеспечить достаточную диверсификацию проектных рисков для обеспечения инвестиционной привлекательности, а это значит, что государству придется еще долгое время дотировать инновационные капзатраты».

С этим невозможно поспорить.

Спустя несколько лет уже сложно будет спорить с тем, что сколковский замах и пафос не соответствовали результату, что чудо случилось, но какое-то уж слишком карманное, похожее на домашнего пуделька, лай которого теряется уже где-то за Московской кольцевой автодорогой. Что Сколково — это не «инновационный блицкриг», а всего лишь очередная проба пера. Что для того, чтобы чудо стало возможно не на отдельно взятой территории, рядом с дачами высокопоставленных бюрократов, а во всей стране, недостаточно короткого всплеска чиновничьей инициативы. Нужны системные решения и кропотливая, рутинная работа по их воплощению в жизнь. Что понимание того, к чему мы стремимся и где хотим в итоге оказаться, не заменят никакие самые хорошие предвыборные лозунги. Что, может быть, не стоит ломиться в закрытые двери, а поумерить амбиции, отказаться от невозможного и сосредоточить невеликие ресурсы государства на направлениях, в которых мы сможем лет через десять, при определенных усилиях, добиться реальных успехов. Все-таки быть первыми в мире по «газовым горелкам» намного приятнее и, что немаловажно, выгоднее, чем надувать щеки и палить по воробьям в пяти направлениях. Только «газовые горелки», которые позволят нам доминировать, еще предстоит найти и зажечь.