Василий Галин - Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером Страница 60

Додд в своем дневнике в ответ, на требования американского правительства снова и снова повторял: «Я отлично знаю, что, пока положение не изменится, Германия не сможет никому уплатить по своим обязательствам…»{1012}, «уплата процентов американским кредиторам целиком зависит от возрождения германо-американской торговли, к чему оба народа еще не подготовлены»{1013}. Германии находящейся в экономической блокаде и прессом долгов становилось все тяжелее. Американский атташе по сельскому хозяйству, «изучающий продовольственное положение в Германии» сообщал своему послу: «Я не удивлюсь, если в ближайшие дни германское правительство насильно захватит принадлежащие Свифту запасы свиного сала, которые хранятся в Гамбурге и его окрестностях. В Германии нет жиров и получить их неоткуда. Компания Свифта отказалась принять марки в уплату за сало»{1014}. В итоге в октябре 1934 г. У. Додд констатировал «в германском государстве царит хаос»{1015}.

В те дни Я. Шахт восклицал: «Весь мир просто обезумел. Система глухих торговых барьеров — это же настоящее самоубийство; нас, немцев, ждет катастрофа, и уровень жизни повсюду неизбежно должен упасть. Все сошли с ума, и я сам в том числе. Лет пять назад я ни за что бы не поверил, что способен дойти до такого состояния. Но я ничего не могу поделать. Мы постоянно ограничиваем ввоз сырья, и через некоторое время произойдет крах, если мы не сможем экспортировать товары, а экспорт неуклонно сокращается. У нас нет денег, чтобы уплатить свои долги, и скоро мы повсюду лишимся кредита. Англии и Франции все время предлагают сократить экспорт в нашу страну. Швейцария, Голландия и Швеция следуют их примеру, а Соединенные Штаты настолько враждебны по отношению к нам, что мы никогда не сможем заключить с ними нужное нам торговое соглашение… Фрау Шахт… была настроена так же безнадежно… (она) говорила о нехватке продуктов и о принудительных обложениях, которые невозможно долго выдержать…»{1016}.

Что могла Германия противопоставить экономической агрессии самой мощной страны мира. Германия использовала все способы Так, Я. Шахт надеялся уплатой процентов задобрить американцев и улучшить условия торгового договора с США, «но улучшение не наступило»{1017}. Тогда Германия предложила установить мораторий на выплату долга. Сам У. Додд в то время, после очередного требования Хэлла надавить на немцев, признавал: «Не вижу иного выхода, кроме честного, открытого моратория»{1018}. Однако против моратория выступили Англия и Франция{1019}. Тогда Германия стала добиваться взаимного снижения таможенных тарифов, тем более что сам госсекретарь Хэлл называл протекционизм проклятьем своей страны{1020}. Но на этот раз протестовали США под предлогами: преследования в Германии евреев и католиков; субсидирования Германией экспорта; нелюбовью к двусторонним соглашениям; требованием всеобщего мирового снижения таможенных барьеров и т.п.{1021}. И лишь однажды Додд проговорился и назвал истинную причину: «Мы не можем сразу отказаться от прежней политики, когда стольким тысячам (американских) рабочих наверняка грозит безработица…»{1022}. Бремя американской безработицы в данном случае перекладывали на Германию и на весь остальной мир. Последнему не оставалось ничего иного, как возводить встречные еще более высокие таможенные барьеры, и создавать систему, которую, по словам У. Додда, «нельзя будет изменить иначе, как ценой еще более серьезных жертв и осложнений»{1023}.

У. Додд подспудно искал ответ на то, кто виноват в сложившейся ситуации и находил ответ в том, «что американские банкиры вынудили сотни тысяч своих вкладчиков приобрести на два миллиарда германских облигаций и предоставили Германии такие огромные краткосрочные ссуды в период с 1924 по 1930 год…» рискнув «сбережениями своих сограждан ради собственных прибылей»{1024}. Но это было только началом поиска У. Доддом истинных причин кризисного состояния Германии. Свое мнение о причинах радикализации обстановки в Европе и мире, американский посол передал в записи своего разговора с «У. Хэссеном, представителем нефтяной компании Синклера… Хэссен продает нефтяные продукты во все страны Европы; на мой взгляд, это очень ловкий и умный делец.

Он сказал: — Я убежденный республиканец. Национализм, как таковой чужд нашему народу. Но мы должны стать националистами. Нужно запретить всякий импорт, кроме резины, кофе и еще одного или двух необходимых товаров, и продавать все, что только можно, за границу, а своих людей вооружать и обучать военному делу. Я заметил на это: — Значит, по-вашему, выходит, что весь мир должен вооружиться до зубов, а потом либо уничтожить все оружие, потому что оно устарело, либо начать кровавую войну, чтобы как-то использовать это оружие? Он помолчал немного, но потом снова заговорил: Да, это борьба за существование, в которой выживают наиболее приспособленные. Нет, — возразил я. — Это уничтожение цивилизованных народов, в процессе которого выживают наименее приспособленные… он остался при своем мнении, доказывал, что Соединенные Штаты должны вооружить всю Европу, и резко протестовал против снижения таможенных тарифов. Я знаю, что подобной точки зрения придерживаются многие видные промышленники во всех странах: Дюпоны — в Соединенных Штатах, Круппы и Тиссены — в Германии, члены концерна «Армстронг-Виккерс» — в Англии и фирма «Шнейдер-Крезо» — во Франции. Так говорит и Муссолини, которого Хэссен считает великим государственным деятелем»{1025}.

То, что это было не единичное мнение частного лица У. Додда убедила его поездка в США в июле 1936 г.: «Редакторы газет — крупные предприниматели, считающие высокие тарифы благодатью, по-прежнему придерживаются мнения, что на внешних рынках они могут продавать много, а покупать мало, каждая мало-мальски крупная газета откровенно враждебна Рузвельту и не позволит говорить о нем что-либо хорошее… всего несколько (газет) во всей стране, опубликовали мои предостережения о грозящей опасности»{1026}. Мало того госсекретарь Хэлл заявил, что даже президент не может открыто высказать то, «что мы с вами считаем правдой о нелепостях тарифной политики. Народ настроен теперь протекционистски»{1027}.

В ноябре того же года У. Додд приводил слова богатого американского немца: «Я потерял свой внешний рынок, но я очень занят поставками для немецкой армии. Когда вооружение будет завершено, мне придется закрыть завод и уволить рабочих. Я заметил: — Это должно быть очень неприятно. — Да, — ответил он, — но наша система не дает иных возможностей. Он не стал продолжать разговора на эту тему, но я убежден, что в действительности он не осуждает экономический национализм, целью которого является война»{1028}.

Германия тем временем с все нарастающей скоростью катилась в пропасть. В феврале 1935 г. Нейрат «откровенно говорил о тяжелом экономическом и политическом положении Германии, заметив, что страна долго не выдержит, если не оживится международная торговля»{1029}. Спустя месяц У. Додд сообщал госсекретарю «факты, свидетельствующие об угрозе войны; нацистское правительство ведет себя агрессивно. Ответственное или, вернее, безответственное трио в составе Гитлера, Геринга и Геббельса… способно на любое безрассудство… Стоящая перед ними экономическая дилемма может ускорить войну как возможный выход из трудного положения»{1030}.

Осенью 1934 г. Я. Шахт еще надеялся на благоприятный исход: «Мы вынуждены вооружаться… партия Гитлера полна решимости начать войну, народ тоже готов к войне и хочет ее… Но мы намерены выждать лет десять. А тогда, быть может, нам удастся и совсем избежать войны»{1031}. Однако к весне 1935 г. Германия уже перешла предел упругого сопротивления. Единственный возможный пример «выхода из трудного положения» давала Италия. В мае 1935 г., накануне агрессии Муссолини в Эфиопию, Нейрат отмечал: Италия «находится в очень опасном положении, она вооружена до зубов, по уши в долгах и не имеет рынков — положение совершенно аналогичное тому, в котором Германия сама окажется к 1937 году… Муссолини не может распустить свой миллион солдат, не вызвав в стране чудовищной безработицы; он не может продолжать вооружаться, не придя к банкротству… Он так все это обрисовал, что я не могу отделаться от мысли, что и Германия даже сейчас находится в подобном же положении, хотя долги ее не так угрожающи, как у Италии, а непосредственной угрозы войны пока нет»{1032}.

Финансово-экономическое положение Италии в то время описывал Э. Генри: «Итальянский капитализм просто-напросто в финансовом отношении не может дольше выдержать недостаток основного сырья и необходимость покупать его за границей: это грозит ему несостоятельностью. Еще в 1921 г. Италия ввозила в два раза больше, чем она вывозила: на 17 млрд. лир импорта приходилось 8,3 млрд. лир экспорта… За последние 15 лет (с 1920 по 1934 г.) Италия уплатила за свой импорт на 86 миллиардов лир больше, чем выручила за экспорт. Это катастрофическая цифра для страны с 42-миллионным населением, страны, все еще остающейся в значительной степени аграрной…»{1033}.