Никита Кричевский - Наследие противоречий. Истоки русского экономического характера Страница 7

Названные причины “великого расхождения” – различия в этосе, наличие ресурсов и неблаговидная роль церкви, – безусловно, не исчерпывают перечень оснований. Оставим другим исследователям изучать оные и перейдем к рассмотрению еще одной, возможно ключевой для решения проблемы устойчивого экономического роста, черте русского национального характера, проистекающей из “моральной экономики” Александра Чаянова.

1 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. – М., 1997. – С. 21–22.

2 Фукуяма Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию: Пер. с англ. – М., 2004. – С. 66–67.

3 Там же. – С. 78.

4 Норт Д. Указ. соч. – С. 21.

5 Мизес Л. Либерализм. – М., 2011. – С. 23.

6 Вебер М. Избранное: протестантская этика и дух капитализма. – 3-е изд., доп. и испр. – М.; СПб., 2013. – С. 7, 9–10.

7 Хайек Ф.А. Право, законодательство и свобода: современное понимание либеральных принципов справедливости и политики / Пер. с англ. Б. Пинскера и А. Кустарева; Под ред. А. Куряева. – М., 2006. – С. 22.

8 Вебер М. Указ. соч. – С. 28–29.

9 Цит. по: Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени / Пер. сангл. А.А. Васильева, С.Е. Федорова, А.П. Шурбелева; Под общ. ред. С.Е. Федорова. – СПб., 2014. – С. 66.

10 Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. – М., 2012. – С. 106.

11 Поланьи К. Указ. соч. – С. 71.

12 Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. – М., 1962. – С. 29.

13 Вебер М. Указ. соч. – С. 26.

14 См.: Remarks by Chairman Alan Greenspan [Электрон. ресурс]: At the Woodrow Wilson Award Dinner of the Woodrow Wilson International Center for Scholars, New York, June 10, 1997 // The Federal Reserve Board: Speeches. – URL: http://www.federalreserve.gov/boarddocs/speeches/1997/19970610.htm (дата обращения: 13.12.2015).

15 См.: Вебер М. Указ. соч. – С. 10.

16 См.: Заостровцев А.П. О развитии и отсталости: как экономисты объясняют историю? – СПб., 2014. – С. 210–211.

17 Кауфман А.А. Русская община в процессе ее зарождения и роста. – М., 2011. – С. 244.

18 Там же. – С. 263.

19 Чичерин Б.Н. Опыты по истории русского права. – М., 2014. – С. 4–5.

20 См.: Hedlund S. Crisis in Soviet Agriculture. – London: Croom Helm, 1984; Hedlund S. Private Agriculture in the Soviet Union. – London: Routledge, 1989.

21 См.: Haitani K. Comparative Economic Systems: Organizational and Managerial Perspectives. – N.J., 1986. – P. 40.

22 См.: Keenan E. Muscovite Political Folkways // Russian Review. – 1986. – Vol. 45. – No. 2. – P. 119, 122.

23 Натитник А. Александр Аузан [Электрон. ресурс]: Как вывести экономику из комы // Harvard Business Review – Россия. – 2015. Июнь-июль. – URL: http://hbr-russia.ru/biznes-i-obshchestvo/fenomeny/a15967/#ixzz3juq3fkYi (дата обращения: 13.12.2015).

24 Кулишер И.М. История русского народного хозяйства. – 3-е изд. – Челябинск, 2012. – С. 385.

25 См.: Ключевский В.О. Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорском крае. – М., 2012. – С. 18, 25, 29.

26 Кулишер И.М. Указ. соч. – С. 383.

27 Горский А.В. Историческое описание Свято-Троицкия Сергиевы Лавры. – Ч. I. – М., 1890. – С. 198.

28 Покровский И.М. Казанский архиерейский дом. – Казань, 1906. – С. 205–206.

29 Лал Д. Возвращение “невидимой руки”: актуальность классического либерализма в XXI веке: Пер. с англ. – М., 2009. – С. 229–230.

30 Там же. – С. 230.

31 См.: Цыпин В.А. Ведомство православного исповедания // Православная энциклопедия. Том VII. – М., 2004. – С. 369.

32 Пайпс Р. Россия при старом режиме / Пер. с англ. В. Козловского. – М., 1993. – С. 315.

33 См.: Остлинг Р. Крест встречается с Кремлем // Тайм. – 2001. – 24 июня.

34 Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок / Пер. с англ. О.А. Дмитриевой; Под ред. Р.И. Капелюшникова. – Челябинск, 2011. – С. 2–3.

Глава 2. Моральная экономика

Эта глава о том, как, быстро обретая, мы теряем снова. В советский перестроечный период страна узнала об изысканиях выдающегося русского экономиста Александра Чаянова, о его семейно-трудовой теории, получившей название “моральная экономика”. И что? Стали выводы Чаянова подспорьем? Нет. Да что там, уже через несколько лет Чаянова забыли, хотя он нашел один из ключиков к экономическому развитию России. В этом разделе – о теории Чаянова, о “спящей” социально-экономической базе хозяйственного роста, о стимулировании рождаемости и мерах по поддержке обеспечения семей крышей над головой, о потребностях и консюмеризме.

По мнению Вадима Кожинова, Россия на стыке XIX–XX вв. по многим экономическим показателям «отставала всего только от трех специфических стран “протестантского капитализма”, где непрерывный промышленный рост являл собой как бы важнейшую добродетель и цель существования, – Великобритании, Германии и США»1. Констатация, без сомнения, почетная, однако из нее возникает ряд вопросов, один из которых можно сформулировать так: сильно ли перетруждались наши предки, преумножая российскую экономическую мощь? Если и напрягались, то не сильно, подтверждением чему множество объективных и субъективных факторов, от преимущественно подвижнического образа жизни, особенно в ранние века русской истории, до выработанного поколениями навыка неприхотливости и привычки довольствоваться самым необходимым. Дополнительный заработок, превышающий текущие и отчасти будущие краткосрочные потребности семьи, – дело, конечно, хорошее, но стоит ли надрывать жилы ради неочевидного результата? Почему неочевидного? Потому что государственно-политические, социально-экономические, природно-климатические обстоятельства внезапно могли стать негативными.

Без напряжения

Модель экономического поведения, когда семья довольствуется доходом, обеспечивающим удовлетворение лишь базовых потребностей, будучи уверенной в том, что власть, родственники, соседи в случае чего помогут, впервые была сформулирована русским экономистом Александром Чаяновым и получила название “моральная экономика”[7]. Хотя более подходящим был бы термин “функциональная экономика”, или система хозяйствования, зависящая от результатов семейной жизнедеятельности, а не от структуры, строения национальной экономики.

Дефиниция же “моральная экономика”, скорее, перенаправит неискушенного читателя к категориям нравственности, духовности, в крайнем случае к специфическому устареванию объекта (“моральный износ”), но не к рациональному расходованию семейных трудовых ресурсов в стремлении обеспечить безопасное существование и устойчивые социальные связи (социальный капитал). Что, кстати, соответствует появившейся позднее (в 1954 г.) иерархии потребностей Абрахама Маслоу, где на базовом уровне находятся физиологические потребности, затем потребности в безопасности, потом социальные потребности, после – потребности престижа и, наконец, духовные потребности2. Все эти ступени в той или иной степени в моральной экономике присутствуют.

Базовым объектом исследования у Чаянова выступает не индивидуум, общество или власть, а семейно-трудовое крестьянское хозяйство. Но не в общепринятом физиократическом смысле (Дейдра Макклоски говорила, что “со времен “Оснований экономического анализа” Самуэльсона экономика рассматривала в качестве своей модели физику XIX в.”3), а как социальная единица жизнедеятельности. Чаянов, очевидно, по наитию, нащупал максиму, на протяжении всего XX в. подвергавшуюся невиданной обструкции со стороны так называемых экономистов-“рыночников”, высший экономический принцип, позднее сформулированный Карлом Поланьи: “Экономическая деятельность человека, как правило, полностью подчинена общей системе его социальных связей. Человек действует не для того, чтобы обеспечить свои личные интересы в сфере владения материальными благами, он стремится гарантировать свой социальный статус, свои социальные права, свои социальные преимущества. Материальные же предметы он ценит лишь постольку, поскольку они служат этой цели”4.

Чаянов призывал без насущной на то необходимости не увлекаться в своих размышлениях и умозаключениях о крестьянском хозяйстве математической логикой, физикой или статистикой: “Одним из наиболее обычных и досадных затруднений в деле понимания крестьянского хозяйства является свойственный нам статистический способ его восприятия и мышления. 1,78 лошади, сопоставляемые с 8,34 душ обоего пола, 26,15 % безлошадных, падение ряда средних величин скотовладения (в переводе на крупные) в зависимости от повышения процента грамотности и другие им подобные понятия – вот те образы и представления, в которых русская экономическая наука привыкла мыслить объект нашего исследования. А тем не менее мы совершенно уверенно можем полагать, что мыслить так производящий аппарат крестьянского хозяйства – все равно что описывать строение современной паровой машины говоря, что она состоит из 39 % Fe, 31 % Cu, 16 % H2O и 14 % органических веществ различного состава”5.