Мадлен Лево-Фернандез - Хелена Рубинштейн. Императрица Красоты Страница 6

Когда наступила ночь, дядя Луи наконец заговорил. Они въезжали на земли Зильберфельдов, окружавшие его sheep station – австралийское ранчо, где разводят овец. Хелена поначалу решила, что путешествие на этом окончено, но им пришлось проехать еще много километров, прежде чем вдалеке показалась громада дома. Ночь была очень темной, и брат дяди Луи вышел им навстречу с лампой в руке. Спина у Хелены разламывалась, и все так устали, что даже Азария наконец замолчала. Есть не хотелось, и Хелену сразу отвели в комнату, которая отныне станет ее спальней. Там она сняла шляпку, сбросила ботинки, скинула прямо на пол платье и, дрожа, легла на постель, даже не сняв нижней юбки и лифа. И тут же погрузилась в глубокий сон.

Когда она проснулась, солнце поднялось уже высоко. Все давно разошлись по своим делам. Землю за ночь покрыл тонкий слой снега, и теперь он постепенно таял под лучами зимнего солнца, обнажая зеленые ростки, которые, несмотря на холодное время года, уже изо всех сил тянулись ввысь. Потом Хелена, конечно, поняла, почему Викторию называли в Австралии штатом садов. Но она так никогда и не узнала, почему и как ее польский дядюшка поселился со своими овцами именно здесь.

Возможно, братья Зильберфельд пошли по тому же пути, что и все колонисты до них. В отличие от Сиднея, Мельбурн был основан двумя свободными поселенцами – Джоном Бэтманом и Джоном Паскоу Фокнером, которые в 1834–1835 годах обосновались на землях около устья реки Ярры[9]. Они назвали свою деревню по имени английского премьер-министра лорда Мельбурна. Богатые земли этого края привлекали все больше колонистов из соседней Тасмании. Но влекли их не столько зеленые пастбища и цветущие сады, сколько золотые прииски. После того как в 1851 году на севере Мельбурна нашли золотые самородки, туда сразу хлынули золотоискатели. Старатели приезжали со всех концов Европы, из Америки, Китая и, конечно, самой Австралии. Вначале они работали поодиночке, пробивая небольшие колодцы, но вскоре запасы золота на поверхности истощились. Старатели вынуждены были собираться вместе, чтобы пробивать глубокие шахты. С 1860 года в эти места стали приходить большие горнопромышленные компании, и рудокопов-одиночек становилось все меньше. Некоторые нанимались наемными старателями, другие возвращались домой, чтобы снова заняться животноводством.

Производство шерсти приносило немалый доход, и многие бывшие золотоискатели сделали состояние на мериносах.

Братья Зильберфельды, отпрыски семьи банкиров, тоже, вероятно, были привлечены золотыми приисками. Потом из диггеров[10], таких же нищих, как и все остальные, они превратились в стокменов (австралийских ковбоев, которые пасли большие стада овец) и в конце концов купили свою собственную ферму.

В мемуарах Хелена рассказывает об этом по-другому[11]. Луи Зильберфельд якобы был окулистом, но поскольку Колеран – городок маленький, работы было немного, и разведение овец стало его вторым занятием. В принципе возможно, что у него был свой лоток на рынке, где среди прочего продавались очки, ну а чтобы сводить концы с концами, он завел стадо овец!..

Хелена быстро разочаровалась в жизни на ранчо. Она терпеть не могла деревенскую жизнь, еще больше – буш, эту сельскую Австралию, которая и сейчас является важнейшей сферой местной культуры. Еще хуже было то, что женщинам запрещалось заниматься какой-либо работой и они жили в полной праздности. Азария, которую Хелена называет «прекрасной бабочкой», хорошо приспособилась к этому беззаботному существованию, но для самой Хелены оно оказалось невыносимым. Была запрещена даже работа по дому, ведь заниматься кухней, чистить мебель, следить за прислугой – все это считалось неприличным для молодых девушек из хороших семей.

Одним словом, Хелена заскучала. Она, которая одна вела хозяйство целой семьи, да еще и участвовала в делах отца, не могла выносить это вынужденное безделье. Почти каждую ночь она плакала. Раздражало даже то, что могло бы стать приятным развлечением. Довольно быстро она стала искусной наездницей, но и это занятие допускалось только в виде легкой забавы. «Как я могла выносить верховую езду, когда все вокруг, казалось, просто родились на лошади?» – говорила она впоследствии[12]. Но больше всего она ненавидела манию младшего дяди таскать ее на пешие прогулки по окрестностям. Это было очень утомительно: приходилось ходить в туфельках на каблуках, потому что купить ботинки ей было не на что.

Все шесть месяцев, что она провела в Колеране, Хелена посещала начальную школу, которой руководили две старые девы – барышни Круч и Аррояве. Там она начала изучать английский. И именно там ей впервые стали говорить комплименты за бледный цвет лица. «Новые друзья в Колеране восхищались молочным оттенком моей кожи, – рассказывала она. – А ведь в Кракове все девушки были такими! Но в Австралии женщины были загорелыми, с обветренными щеками, так что моя бледность горожанки казалась им поразительной»[13].

Была и еще одна причина для разногласий с дядей.

Луи Зильберфельд превратился в настоящего ocker (окера): у него появился австралийский акцент, его поведение и мировоззрение полностью соответствовали ценностям австралийских рабочих и жителей буша. Он ценил прежде всего океризм[14], даже гордился своим стилем, немного в манере актера Пола Хогана, современного австралийского «Крокодила Данди». Такого поведения Хелена не выносила. Иногда она даже открыто смеялась над ним. Дружить с Азарией у нее тоже уже не получалось. Несмотря на то что девушки были очень привязаны друг к другу, они слишком долго прожили в разлуке, чтобы сохранить свою дружбу. Увлечение кузины жизнью в буше, о которой она столько восторженно писала Хелене в Краков, было непонятно молодой польке. Отец вырастил и воспитал ее не в материальной роскоши, но с любовью к богатствам искусства и науки. Хелена поняла, что устала от буша, огромного, бесконечного и негостеприимного, где эвкалиптовые леса чередовались с пустынями и солеными озерами. Она захотела уехать в город, и Азария не стала ее отговаривать.

Одно деликатное обстоятельство только укрепило это решение. Хелена заметила, что во время их бесконечных пеших походов по окрестностям, неуклюже суетясь вокруг billy – маленького котелка, в котором бушмены готовили себе чай на костре, молодой дядюшка не перестает восхищаться ее бледным лицом и большими темными глазами. Она будоражила в нем воспоминания о родной Польше… Он не мог больше противиться этому очарованию и в конце концов сделал ей предложение, пообещав блестящее будущее хозяйки австралийской фермы. Такая перспектива и их разница в возрасте ужасали ее. Она категорически отвергла все его ухаживания.

Однажды Хелена прогуливалась по рынку в соседнем городке и познакомилась со старым аптекарем, который пригласил ее к себе работать. Она с восторгом согласилась. Неизвестно, что нравилось ей больше – сама работа или просто возможность чем-то заняться. Она увлеклась приготовлением лекарств, рецепты которых придумывала сама. «Надо признать, что это было моим предназначением – я умела готовить мази, травяные настои и притирания, – вспоминала она. – Я получала от этого огромное удовольствие, а еще больше мне нравилось изучать труды по фармацевтике, искать новые рецепты и формулы. Именно в то время я всерьез заинтересовалась химией и косметологией».

Но дядюшкам эта затея совсем не понравилась. Они считали, что это вполне достойное молодой польки занятие роняет ее в глазах австралийского общества. В конце концов Хелена была вынуждена отказаться от работы.

Ее ждали новые возможности: друзья дяди предложили Хелене стать гувернанткой их детей. И хотя нельзя сказать, что детей она любила больше всего на свете, все же это было спасением от скучной жизни на ранчо. Она сразу же уехала, и удача наконец улыбнулась ей. Это были очень приятные люди, которые относились к ней как к дочери.

Семейство дружило с лордом Лемингтоном, губернатором Квинсленда, и он часто бывал у них в доме. Вокруг этого английского лорда, человека очень заметного, собиралась компания космополитов, в основном европейцев. Многие молодые европейские дамы, особенно англичанки, жаловались на губительное действие австралийского солнца, ветра и пыли на их нежную кожу. Оказавшись в жестком австралийском климате, они очень страдали от того, что их лица покрывались загаром, а кожа грубела: загар тогда не был в моде. То, что у Хелены сохранялся нежный цвет лица, казалось им просто чудом. Хелена призналась, что никакого волшебства тут нет – все это результат материнской заботы. Она рассказала о чудесном креме, который мать потихоньку сунула ей в чемодан перед отъездом. Рассказ имел большой успех: теперь все хотели попробовать чудо-крем.