Чарльз Фишман - Любопытный – значит успешный: книга о том, как владение информацией позволяет владеть миром Страница 8

История – это репортаж с линии фронта любопытства. Рассказывая истории, мы сообщаем о том, что узнали, о приключениях – своих или тех, кто нас окружает, – о людях, которых мы встречали. В свою очередь, ничто так не разжигает любопытство, как хорошо рассказанная история. Любопытство заставляет дочитывать книгу, которую мы не можем отложить. Оно скрывается в стремлении узнать, сколько правды, а сколько вымысла в только что просмотренном фильме.

Любопытство и создание истории связаны между собой. Они питают друг друга. Новизну истории дает точка зрения повествующего. Я выпустил фильм под названием «Всплеск» о том, как человек влюбляется в русалку. Я снял «Аполлон-13», реальную историю о том, как три астронавта оказались в безвыходной ситуации на аварийном космическом корабле. У меня вышел фильм «Восьмая миля» о белом рэпере. Еще в одном моем фильме, «Гангстер», речь идет о торговце героином в Нью-Йорке времен войны во Вьетнаме. Но несмотря на название, эта история не о гангстере, а о возможностях, таланте и решимости. А «Восьмая миля» вовсе не о рэпе, а о том, как преодолевать унижения, об уважении и об изгойстве. «Аполлон-13» повествует не об аэронавтике, а о возможностях человека, об умении справиться с паникой, чтобы спастись. А «Всплеск», конечно, не о русалках – хотя в Голливуде мне тысяча человек сказала: «Мы не можем выпустить фильм о русалке!» «Всплеск» – о любви, о том, как встретить своего человека и никого не слушать. Я не хочу снимать фильмы о притягательных русалках и смелых астронавтах, о дерзких наркодилерах или мытарствующих музыкантах. По крайней мере я не хочу снимать предсказуемые сюжеты исключительно об этом. Я не хочу рассказывать истории, которые вызывают восторг своими спецэффектами, взрывами или постельными сценами. Я хочу рассказывать самые лучшие истории, которые запоминаются и находят отклик в сердцах, которые заставляют зрителей думать и иногда помогают взглянуть и на свою жизнь по-новому.

И чтобы найти такие сюжеты, поймать вдохновение, почувствовать искру творчества, я задаю вопросы. Что это за история? Это комедия? Миф? Приключения? Какова ее тональность? Почему герои истории столкнулись с трудной ситуацией? Что их связывает между собой? Что делает историю эмоционально правдивой? Кто рассказывает эту историю, и какова точка зрения этого человека? В чем его проблема? О чем он мечтает? И самое важное – о чем эта история?

Сюжет – это то, что происходит, но не то, о чем идет речь. Не думаю, что хорошо бы выполнял свою работу, если бы не был любопытным. Думаю, я бы снимал тогда не очень хорошие фильмы. Я продолжаю задавать вопросы до тех пор, пока не произойдет что-нибудь интересное.

Мой дар – знать достаточно для того, чтобы задавать вопросы, и уметь увидеть, когда получается что-то интересное. Самое лучшее в любопытстве то, что совершенно не важно, кто ты, кем работаешь и чем увлекаешься. Оно для всех работает одинаково, если им правильно пользоваться. Не нужно быть Томасом Эдисоном, Стивом Джобсом или Стивеном Спилбергом – ведь находчивым, изобретательным и интересным можно всегда стать, будучи любопытным. Любопытство не только помогает решать проблемы, независимо от того, в чем они заключаются. Есть приятный бонус: любопытство бесплатно. Не нужно курсов и тренингов, специального оборудования или дорогой одежды, не нужно ни смартфона, ни скоростного интернет-соединения, ни полного собрания энциклопедии Британника (Encyclopaedia Britannica) (об отсутствии которого я всегда немного сожалел). Любопытство рождается вместе с тобой, и не важно, сколько ударов будет ему нанесено, оно всегда остается рядом, готовое пробудиться.

Глава 2

Начальник полиции, киномагнат и отец водородной бомбы: думать, как другие

«Любопытство есть неповиновение в наичистейшем виде».

Работники полиции приказали мне спустить штаны. И тут я задумался, куда же я вляпался.

Это было 30 апреля 1992 года, я был в Паркер-Центре, знаменитом здании в центре Лос-Анджелеса, где на тот момент располагалось главное управление Департамента полиции Лос-Анджелеса. Я многие месяцы шел к тому, чтобы там оказаться и поговорить с Дэрилом Гейтсом, легендарным начальником полицейского управления Лос-Анджелеса, который известен тем, что придумал современное спецподразделение SWAT и показал полицейским по всей стране принципы действия полиции, как вооруженного соединения.

В Лос-Анджелесе в 1980-е и начале 1990-х не было никого сильнее шефа Гейтса. Меня завораживала его власть и сама личность человека, который был способен сосредоточить в своих руках и использовать такой ресурс. Такой тип влияния был для меня чем-то совершенно непонятным. Я не рассматриваю мир, как иерархию, цепочку подчинения. Я не хочу контролировать сотни подчиненных и не отношусь к своей жизни и работе, как к возможности укреплять свою власть и пользоваться ею. Я не особенно люблю отдавать приказы и следить за тем, чтобы меня уважали или боялись, для того, чтобы эти распоряжения исполнялись. Но в мире полно тех, кто предпринимает шаги, чтобы получить власть, и на самом деле, в любом типичном рабочем коллективе таких людей много, и, пожалуй, без них не обойтись.

При всем восхищении, которое внушает такое влияние, я испытываю перед ним и определенную настороженность. Мне в самом деле интересно понять этот тип личности – как режиссеру, как человеку и как гражданину. С шефом Гейтсом получился отличный любопытный разговор, он яркий пример человека автократичного склада.

Три месяца я пытался пробиться в плотный график Гейтса, заходя через ассистента, секретаря, одного сотрудника полиции, другого. Наконец, в начале 1992 года его аппарат назначил мне ланч с Гейтсом – на четыре месяца вперед.

И вот 29 апреля 1992 года, накануне назначенной мне встречи, снимают обвинения с четверых сотрудников полиции, которые избили Родни Кинга, что было заснято на пленку. По всему Лос-Анджелесу начались массовые протесты.

Я проснулся в четверг утром, 30 апреля, – беспорядки, с поджогами и мародерством, продолжались всю ночь. В Лос-Анджелесе такого хаоса не было 30 лет, со времен восстания в Уоттсе в 1965 году. Полиция Лос-Анджелеса оказалась в центре этого хаоса, будучи его причиной и одновременно той силой, которая должна была его остановить. Шеф Гейтс олицетворял силовой подход, из-за которого и произошло избиение Родни Кинга.

Когда я пришел к Паркер-Центру, здание было заблокировано. Снаружи были бетонные заграждения и полицейское оцепление с несколькими блок-постами на пути ко входу. Меня спросили: «К кому вы идете?» Я ответил: «К шефу Дэрилу Гейтсу».

Я показал удостоверение. В холле – еще одно оцепление. Двое копов меня обыскали. Они попросили спустить брюки. Досмотр с раздеванием до трусов, конечно, не очень улучшил мое и без того неспокойное отношение к полиции, но мне нужно было встретиться с Дэрилом Гейтсом, ведь я добивался этого больше года. Когда досмотр закончился, два полицейских меня сопроводили до лифта и проследовали со мной на шестой этаж.

Паркер-Центр был взбудоражен. В этом здании работают те, кто бережет наш покой в кризисных ситуациях, но в этот момент казалось, что они сами потрясены.

Я пришел в крыло Гейтса, где находилась его приемная и кабинет. Все вокруг были в форме, включая и самого шефа. Он сидел за переговорным столом, вокруг которого были расставлены деревянные стулья с подлокотниками. Он сидел с одного края стола, я устроился с другого.

Гейтс выглядел безмятежным. Внизу город полыхал и содрогался от погромов, через несколько часов мэр объявит чрезвычайное положение, введет комендантский час и запросит подкрепление Национальной Гвардии. В следующий вечер президент Буш-старший выступит с телеобращением о беспорядках в Лос-Анджелесе2. Но Дэрил Гейтс сохранял спокойствие.

Он поздоровался со мной. «Что бы вы хотели заказать?» Я так нервничал, что не смог ответить. «А вы что будете, сэр?» – спросил я.

«Я – сэндвич с тунцом», – сказал Гейтс.

«И я тоже». Спустя несколько минут сотрудник принес два сэндвича с тунцом и картошкой на гарнир.

Мы ели бутерброды и картошку и разговаривали. Во всяком случае, Гейтс ел. Я смог проглотить только пару кусочков сэндвича из вежливости.

Пока мы разговаривали, в кабинет ворвался взбудораженный заместитель Гейтса: «Вас снова показывают по телевизору! Городские власти говорят, что вас снимут, они собираются вас уволить!»

Гейтс повернулся ко мне. Он и бровью не повел, ничуть не переменился. Он выглядел совершенно спокойным.

Он сказал – мне и заместителю: «Ни в коем случае. Я пробуду здесь столько, сколько захочу. Они меня не уберут».

Это прозвучало, как нечто само собой разумеющееся, будто он просто спросил: «Как вам сэндвич?»

Ничто не могло поколебать его уверенность в себе. За свою жизнь он множество раз оказывался в сложных, жестких ситуациях. Он не играл, но за его спокойствием стояли секунды, минуты, часы, дни и месяцы работы под непостижимым прессом напряжения и умение владеть ситуацией.