Вячеслав Летуновский - Менеджмент по-спартански. Железная воля Страница 23

Во время войны с Филиппом некоторые считали более выгодным завязать битву подальше от дома. «Не об этом следует думать, — сказал Архидам, — а о том, чтобы там, где придется сражаться, быть сильней противника».

Отвечая тем, кто хвалил его за победу над аркадянами, он сказал: «Было бы лучше, если бы мы победили их умом, а не силой».

Когда Архидам вторгся в Аркадию и узнал, что элейцы поддерживают аркадян, он послал им письмо: «Архидам — элейцам. Прекрасен покой».

Во время Пелопоннесской войны союзники Спарты хотели узнать, сколько средств от них потребуется, и настаивали, чтобы ограничили союзнические взносы. Архидам сказал: «Войну не прокормишь заранее установленным пайком».

Увидев стрелу катапульты, впервые привезенной из Сицилии, Архидам воскликнул: «О Геракл! Конец мужской доблести!»

Эллины не последовали его совету и не стали, разорвав соглашение с Антигоном и с македонцем Кратером, пытаться вернуть себе свободу. Они считали, что власть лакедемонян будет для них даже тяжелее македонской. Архидам об этом сказал так: «Каждая скотина имеет собственный голос, и только человек, прежде чем исполнить задуманное, говорит на разные, весьма отличающиеся друг от друга голоса».

Гипподам, сын Ахидама, речь может идти как о царе Архидаме III (361–338 гг. до н. э.), так и об Архидаме II, участнике Пелопоннесской войны

Когда Агид встал в строй рядом с Архидамом, Гипподам, которого пытались отослать в Спарту вместе с Агидом, чтобы он нес службу там[21], промолвил: «Нет, милый, разве я найду где-либо более достойную смерть, чем здесь, сражаясь за Спарту?» А было ему в ту пору больше 80 лет. Сказав это, он взял в руки оружие и, встав по правую руку от царя, сражался, пока не погиб.

Форикион

Когда Форикион прибыл из Дельф и увидел на Истме лагерь Филиппа, уже занявшего узкий перешеек, он сказал: «Вы, коринфяне, оказались плохими привратниками Пелопоннеса».

Дамиид

Филипп вторгся в Пелопоннес, и кто-то сказал, что лакедемонянам грозят ужасные беды, если они не заключат перемирия с македонцами. «Эх ты, баба, — воскликнул Дамиид. — Чего нам бояться, если мы презираем саму смерть!»

Агид III, сын Архидама III и внука Агесилая Великого (338–331 гг. до н. э.)

Демад утверждал, что глотающие мечи фокусники всегда предпочитают спартанские, потому что они самые короткие. На это Агид Младший сказал: «А все-таки спартанцы достают и этими мечами до врагов».

Один негодяй часто спрашивал его, кто из спартанцев самый лучший. «Тот, — ответил Агид, — кто меньше всего похож на тебя».

Дамид

Александр[22] потребовал, чтобы постановлением народного собрания его провозгласили богом. «Ну что ж, — сказал Дамид, — уступим Александру. Если ему так хочется, пусть называется богом».

Евдамид I, сын Архидама (ок. 331–305 гг. до н. э.)

Увидев в Академии Ксенократа[23], уже пожилого человека, обсуждавшего философские вопросы со своими знакомыми, Евдамид, сын Архидама и брат Агида, поинтересовался, кто этот старец. Ему сказали, что это один из тех мудрецов, что заняты поиском добродетели. «Когда же, — спросил Евдамид, — он воспользуется ею, если теперь он ее только ищет».

Услыхав однажды, как один философ доказывал, что только мудрец может быть хорошим полководцем, Евдамид сказал: «Речь прекрасная, но верить оратору не следует: никогда не слышал он сигнала боевой трубы».

Однажды Евдамид вошел в тот момент, когда обосновавший свой тезис Ксенократ отдыхал. Один из его спутников сказал: «Стоило нам войти, как он замолчал». «И хорошо сделал, — заметил Евдамид, — если все, что было нужно, уже сказано». «А все-таки хотелось бы послушать его», — сказал тот. «Конечно, — согласился Евдамид. — Но, если бы мы пришли к человеку, только что отобедавшему, разве стали бы мы просить его пообедать второй раз?»

Как-то у Евдамида спросили, почему в то время, когда все граждане говорят, что они за объявление войны Македонии, сам он предпочитает сохранять мир. «А потому, — ответил Евдамид, — что мне нет надобности изобличать этих болтунов, доказав, что их слова ничего не стоят».

Другой человек, высказываясь за объявление войны македонянам, привел в пример успехи эллинов в борьбе с персами. Евдамид сказал на это: «Ты, кажется, не понимаешь, что твои слова звучат так же, как если бы, одолев тысячу овец, ты предложил мне вступить в бой с пятьюдесятью волками».

Евдамида спросили, как он оценивает музыканта, имевшего очень большой успех. «Великий мастер, — отвечал он, — но в мелком деле».

Лаконская бронзовая статуэтка воина из Олимпии

Когда кто-то при нем расхваливал Афины, он сказал: «Ну как, по совести, можно восхвалять этот город, который ни один благородный человек не любит».

Когда какой-то аргосец бранил спартанцев за то, что, выезжая в чужие края и освобождаясь от влияния отеческих законов, они сразу становятся хуже, Евдамид сказал: «Зато вы, аргосцы, посещая Спарту, становитесь не хуже, а лучше».

Когда Александр приказал объявить в Олимпии, что все изгнанники, кроме фиванцев, могут вернуться в свои государства, Евдамид сказал: «Этот приказ, фиванцы, звучит для вас хоть и тягостно, но лестно. Выходит, что вас одних и боится Александр».

Когда Евдамида спросили, для чего спартанцы приносят перед опасными походами жертву Музам, он ответил: «Для того, чтобы рассказ о нас был достоин наших подвигов».

Астикратид (конец IV в. до н. э.)

После поражения при Мегалополе во время войны, которую царь Агис вел против Антипатра, кто-то сказал Астикратиду: «Ну, что вы теперь будете делать, лакедемоняне? Станете рабами македонян?» На что тот ответил: «А что? Разве Антипатр может помешать нам умереть в сражении за Спарту?»

Арей[24]

Какие-то люди расхвалили при Арее чужих жен. «Клянусь богами, — воскликнул Арей, — судить о благородных женщинах и знать, какие они на самом деле, не может первый встречный. Они должны быть тайной для всех, за исключением супругов».

Однажды, когда Арей проезжал через Селинунт на Сицилии, он увидел вырезанное на памятнике стихотворение, написанное элегическим размером: