Дэниел Ергин - В поисках энергии. Ресурсные войны, новые технологии и будущее энергетики Страница 50

Франция, Германия и Россия выступали против применения военной силы на каждом шагу. Наиболее принципиальным противником военной операции в Ираке показал себя французский президент Жак Ширак, заявивший, что «сегодня ничто не оправдывает войну», так как «нет бесспорного подтверждения» того, что Ирак располагает оружием массового поражения. Разумеется, позиция Ширака опиралась на выводы французской разведки. «У нас не было доказательств того, что Ирак имел оружие массового поражения, – вспоминал этот французский политик, – как, впрочем, не было и доказательств того, что он его не имел. Возможно, санкции работали намного лучше, чем мы предполагали». Российский президент Владимир Путин сказал: «Режим Саддама Хусейна не является образцом демократии и соблюдения прав человека, но эти проблемы нельзя решать военным путем». И добавил, что война может привести к «непредвиденным последствиям, включая усиление экстремизма»2. (После начала военных действий Путин сказал Бушу в телефонном разговоре, что «вы взвалили на себя невероятно трудную задачу». Позднее Буш написал, что «по достоинству оценил» этот звонок и что «с таким пониманием с ним никто больше не говорил».)

Но Саддам совершил ряд просчетов. Во-первых, он считал, что размах антивоенных протестов в Европе так или иначе удержит коалицию от вторжения. Вторым серьезным просчетом оказалась выбранная им линия поведения. Саддам предпочитал поддерживать неопределенность относительно того, имеется ли у него пресловутое оружие массового поражения, и делал вид, что ему есть что скрывать. Очевидно, он полагал, что полная открытость ослабит позиции его режима в отношении Ирана и внутренних врагов. Как он заявил в своем окружении, «лучшая война – это обман». Уже после войны, когда следователь на допросе спросил его, зачем нужно было вводить всех в заблуждение, Саддам ответил одним словом: «Иран».

Это был еще и вопрос мировосприятия: Саддам считал, что другие воспринимают действительность так же, как и он сам. Он так и не поверил в то, что в 1991 г. войска коалиции остановились на подходах к Багдаду из-за таких сентиментальных мелочей, как «эффект CNN» – негодование телезрителей и опасения относительно возможного раскола коалиции. В конце концов, он сам никогда бы не стал руководствоваться подобными причинами. Саддам был убежден, что силы коалиции попросту испугались, что для защиты Багдада он пойдет на крайние меры – применит химическое и биологическое оружие. Это был еще один неопровержимый довод для поддержания иллюзии3.

Со своей стороны коалиция имела достаточные основания для того, чтобы исходить из наихудших предположений: после первой войны в Персидском заливе шоком стал тот факт, что иракскому режиму нужно было всего 16–18 месяцев для создания ядерной бомбы. Оглядываясь в прошлое, можно сказать, что, если бы Саддам не поторопился с вторжением в Кувейт и сделал это не в 1990 г., а в 1993 или 1994 г., его позиция была бы гораздо сильнее – он располагал бы каким-никаким, а ядерным оружием, да и ситуация на мировом нефтяном рынке была куда жестче. Все это лишило бы его противников необходимой гибкости.

Однажды США уже недооценили возможности Саддама, и администрация Буша не собиралась повторять эту ошибку, особенно учитывая события 11 сентября, очевидное «пристрастие» Саддама к оружию массового поражения и его одержимость местью за 1991 г… Позднее Лора Буш писала о своем муже: «Что если бы он сделал ставку на сдерживание Саддама и проиграл?» Сам Буш сказал следующее: «Нельзя было полагаться на удачу, нужно было брать ситуацию в свои руки». Полагаться на удачу казалось тем более рискованным в стране, которая пребывала в состоянии постоянной тревоги и напряженности после терактов 11 сентября, когда в правительство каждый день шел поток докладов о предотвращении очередных терактов, которые лишь усиливали страх перед теми заговорами, которые могли остаться нераскрытыми. «Мы жили в условиях угрозы, намного превышавшей все публично озвучиваемые оценки», – сказала Лора Буш.

Как один высокопоставленный чиновник Госдепартамента писал до начала войны госсекретарю Колину Пауэллу, «11 сентября изменило характер дебатов по Ираку. Версия о возможности причастности Ирака к терактам усилила обеспокоенность в связи с тем, что политика сдерживания и устрашения не эффективна для предотвращения подобных атак». Одни утверждали, что иракская разведка была непосредственно связана с «Аль-Каидой» и даже играла роль наставника. Другие говорили, что такая связь сомнительна, даже маловероятна и, разумеется, не доказана. «Разведывательное сообщество никогда не подтверждало предположение о возможном альянсе между Саддамом и “Аль-Каидой”», – заявил офицер разведки Пол Пиллар. Однако в свете древней арабской мудрости, что «враг моего врага – мой друг», и общей вражды к Западу, нельзя было сбрасывать со счетов возможность такого сотрудничества в будущем4.

Ирак занимал ключевое место в повестке дня некоторых ведущих политиков еще до их прихода в администрацию Джорджа Буша. Летом 2001 г. США уже пытались пересмотреть санкции против Ирака. Через несколько дней после 11 сентября на встрече президента Буша со старшими советниками в Кэмп-Дэвиде некоторые ратовали за то, чтобы добавить Ирак в качестве мишени для удара наряду с «Аль-Каидой» и Афганистаном. На тот момент Буш твердо отклонил это предложение. В начале октября 2001 г. представителю США в ООН, Джону Негропонте, было поручено зачитать представителю Ирака «самое жесткое послание, которое когда-либо приходилось передавать». В нем говорилось о печальных последствиях для Ирака в том случае, если он попытается использовать теракты 11 сентября в своих интересах. Но по-настоящему тучи вокруг Ирака начали сгущаться только в 2002 г., когда, как казалось на тот момент, чрезвычайно успешная и стремительная операция по свержению режима талибов в Афганистане придала союзниками уверенности в своих силах. На фоне событий 11 сентября война против Ирака должна была стать превентивной мерой, что соответствовало новой американской внешнеполитической доктрине упреждающих действий5.

Для правящих кругов 11 сентября показало, насколько рискованно не действовать на опережение и не помешать Саддаму создать ядерное оружие. Центральную роль в принятии решений по Ираку сыграл вице-президент Дик Чейни, который был министром обороны во время кризиса в Персидском заливе. «Как один из тех, кто работал над формированием коалиции во время первой войны в Персидском заливе, – сказал он в 2002 г., – я могу вам сказать, что наша задача была бы бесконечно труднее, если бы Саддам Хусейн обладал ядерным оружием».