Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму - Мэри-Кэтрин Макдональд Страница 13

Во всем этом есть жуткая многослойная ирония. Как и дефибриллятор, который нужен для поддержания жизни, но при этом может сбоить, миндалевидное тело, участвующее в реакции организма на травму, срабатывает и в моменты, когда Гейбу на самом деле ничего не угрожает, и само представляет угрозу его психологической стабильности. И в том, и в другом случае то, что помогает Гейбу выжить, как раз и портит ему жизнь.

Сверхбдительность – состояние повышенной готовности – один из наиболее распространенных симптомов ПТСР. Мы представляем себе сверхбдительность сквозь призму образа из СМИ, где ветеран войны постоянно осматривает окружающее пространство на предмет опасности, даже находясь дома, или, например, жертва сексуализированного насилия каждый раз вздрагивает и чуть не падает в обморок, когда ее сосед по квартире заходит на кухню что-то спросить. Человек со сверхбдительностью не может позволить себе расслабиться, хотя реальной опасности нет. Травмирующее переживание словно отпечаталось в теле. Травма вскрыла фундаментальную опасность окружающего мира, которую тело запомнило на уровне биологии.

Гейб обратился ко мне, поскольку, хоть в интернете много информации о травме, утрате и странной мышце в грудной клетке, которая поддерживает ритм, там не так уж много говорится о том, что делать, когда собственное сердцебиение вызывает у тебя панику. Перед этой дьявольской двойственностью вещей мы оба испытали благоговейный трепет.

Триггеры и травматические воспоминания

Один из величайших недостатков всего дискурса травмы состоит в том, что мы называем травматические воспоминания воспоминаниями. Словно они выглядят и ощущаются так же, как и все остальные наши воспоминания. Будто мы могли ими управлять. На самом же деле травматические воспоминания ими не являются – это случаи непроизвольного и непрошеного репереживания. Когда мы что-нибудь вспоминаем, у нас есть над этим когнитивный контроль. У нас есть доступ к областям мозга, способным мыслить рационально. И хотя воспоминания иногда вызывают в нас некоторые связанные с ними эмоции, обычно мы способны при необходимости и само воспоминание, и эти эмоции отставить в сторону.

Репереживание, напротив, контролируем не мы, оно само с нами происходит. Оно возвращает нас в то время, когда мы пережили травму. Жертвы травмы учатся жуткому фокусу – они способны одновременно находиться в двух временных точках, переключаясь с настоящего на прошлое, как объектив фотоаппарата при фокусировке. Такое переключение, хоть и выглядит весело в научно-фантастических фильмах, порой превращает жизнь в настоящий ад.

Кроме этого, единственное слово, которым мы можем назвать то, что вызывает внезапные жуткие воспоминания и каскад биологических реакций, это триггер. К сожалению, значение слова триггер растянулось практически до полной бессмыслицы. Когда-то этот термин как раз применялся для таких странных воспоминаний-невоспоминаний, но со временем стал собирательным обозначением любого случая, когда мы испытываем хоть сколько-нибудь неприятную или нежелательную эмоцию.

Мы говорим, что нас что-то триггерит, когда не получаем желаемого в отношениях или когда люди высказывают политические взгляды, противоположные нашим. Эти переживания настоящие, они важны и достойны обсуждения. Но нам нужна для них более подходящая терминология, поскольку, когда мы таким образом уравниваем между собой разные явления, мы поступаем несправедливо по отношению к ним всем.

Неверное представление о том, что значит триггер, особенно опасно, поскольку из-за него мы неверно понимаем, что нам делать, когда нас что-то триггерит. Мы научились блокированию, избеганию, уничтожению вместо того, чтобы приспосабливаться и исцеляться, – а это неправильно. Как только кто-нибудь произносит «меня это триггерит», руки сами поднимаются над головой в знак капитуляции, а разговор прекращается.

Иногда людей по-настоящему что-то триггерит. Но зачастую это совсем другое. Нужно начать понимать разницу. А еще нам нужно признать, что в любом случае капитуляция и признание поражения – признаки упадка духа, а не здоровья и интеграции.

Если мы ошибочно принимаем репереживание за воспоминание, воспоминание за реальность, любое чувство за триггер, а триггер за причину капитуляции, то мы неправильно понимаем саму суть травматического переживания, а значит, и не можем исцелиться.

Как избежать ловушки триггера

На сегодняшний день в обсуждении травмы и триггеров все чаще и чаще всплывают три идеи, и все три опасны для нашего восприятия и исцеления травмы.

Первая – идея о том, что мы всегда распознаем собственные триггеры и легко сообщаем о них другим, то есть сразу понимаем, что нас что-то триггерит, и говорим: «Меня это триггерит». Вторая идея – это представление о том, что триггеров нужно избегать любой ценой, причем как тем, кто от них страдает, так и всем остальным. Из этого вытекает третья идея о том, что триггер удалось побороть (а следовательно, полностью исцелиться) тогда, когда вы абсолютно ничего не чувствуете при напоминании о травме. Все три представления ошибочны и отражают в корне неверное понимание того, как устроены триггеры и память. Позвольте мне объяснить, почему каждая из этих идей неверна и в чем заключается истина.

Во-первых, мы не всегда способны сознательно распознавать свои триггеры и то, с чем они связаны. Триггеры относятся к выживанию, поэтому иногда они ускользают от нашего понимания. Часто нам просто становится плохо, и мы даже не можем объяснить причину. Я знаю, о чем говорю, поскольку испытала это на собственном опыте. Я посвятила жизнь изучению травмы, и у меня целых пять лет ушло на то, чтобы понять, что я не переношу ни вкус, ни вид, ни запах спагетти с томатным соусом потому, что как раз это блюдо мой отец ел перед тем, как его увезли в больницу, где он умер через десять дней. Я не осознавала, что мой мозг связал томатный соус с опасностью, и именно эта связь вызывала у меня тошноту. Я знала лишь то, что больше не могу есть блюдо, которое раньше обожала.

Триггеры – это порталы в прошлое. Когда порталы открываются, прошлое обрушивается на нас сплошной стеной, хоть мы об этом и не просили. Слово портал происходит от латинского porta, что значит «вход, проход или дверь». Оно относится не к обычной старой двери, а к огромной и внушительной, вроде городских ворот. Через такие можно попасть в город. Горожане выходят через них во время гуляний и бегут в город в случае беды. В организме есть даже воротная, или портальная, вена, по которой кровь поступает в печень, там фильтруется и выводится обратно, тем самым поддерживается жизнь организма. Порталы и ворота не всегда ведут к чему-нибудь приятному, но они необходимы с точки зрения биологии.