Глаз бури (в стакане) - Al Rahu Страница 2

И все эти мимолетные ощущения совсем рядом, их как будто вот-вот поймаешь, потрогаешь, положишь в карман и оставишь их с собой навсегда. Но незнакомка убегает в лабиринт, и только шлейф от ее развевающегося, летящего платья оставляет ярким пятном указатель направления. Когда ты достигаешь точки отметки, она уже скрывается за следующим углом.

Так и я, охочусь за своими воспоминаниями, постоянно нахожусь на грани, еще чуть-чуть, и подсечка.

Город окутывает меня образами, запахами, звуками, отголосками разговоров людей, и вырванные из контекста фразы приобретают тысячи новых смыслов, переплавляясь в моей голове, как в алхимическом котле. Я никогда не могу знать, какой будет результат, поэтому просто впитываю все подряд, складываю в плавильню и жду, что из этого выйдет. Черный ли дым, застилающий пол неба, ядовитый обскур, отравляющий в самое сердце, или песня духов-хранителей, что, хохоча, причесывают город, пишут на стены ловушки для влюбленных в жизнь, чтобы они вспоминали, что они влюблены в жизнь.

***

За мгновение до трели колокольчика, который оповещает хозяев кофейни о новом посетителе, я слышу имя, и на меня налетает какой-то совершенно невозможный ворох одежд, волос, света, запаха шоколада и апельсина и еще чего то очень приятного, обнимает, целует в щеку, что-то щебечет.

Мы вместе входим в кофейню, за столик, нам несут два капучино.

Воздушное создание, укутанное в яркое шерстяное пончо поверх белой свободной рубашки, в волосах бусины и перья, звенят браслеты, кольца, серьги, ее голос. Ну сразу понятно, улетевшая. В хорошем, что ли, смысле.

Она что-то оживленно рассказывает мне, но я понимаю, что слушать слова в этом случае совершенно не обязательно, нужно присутствовать и свидетельствовать. Поэтому я смотрю на нее, и все время, пока мы вместе, думаю только одно: "Красивая".

Больше я ничего не думаю, мне не позволяет этого инфопоток радости и вовлечения, исходящий от нее.

Иногда она спрашивает какие-то дежурные вещи, видимо, чтобы успеть сделать вдох, и продолжать тараторить с новой силой, поэтому мой ответ даже не столько не важен, сколько просто звучит, как фон, ни к чему никого не обязывает. Я отвечаю "Я в порядке", на вопрос "Как ты?", и этого достаточно. И так из раза в раз.

Создание сгребает ворох своих книг, записных книжек, гаджетов и ключей, что-то милое говорит на прощание, целует в макушку, и испаряется в звоне колокольчиков, трелей мобильных телефонов, шума шин по асфальту, сигналов, криков, разговоров. Во всем, чем тебя поедает самая обычная улица в самый обычный день.

Я остаюсь здесь, обдумывая то, как, оказывается легко и просто общаться безличностно. Мне не пришлось не придумывать никаких историй или событий, мне не пришлось пытаться доставать из памяти даже восприятие конкретного человека. И никто ничего не заподозрил. Я ничего не помню, но, слава богу, всем плевать.

Общение происходит на уровнях, на которых собеседнику требуется только идентифицировать тебя по памяти как человека, который в курсе общего (на вас двоих) когнитивного дискурса. Далее предоставляется абсолютная свобода самовыражения, в которой тебе не требуется иметь мнения по какому-либо поводу, не требуется знать поименно всех перечисляемых в процессе персонажей, будь то родственники, супруги, коллеги, или дети. Не требуется так же глубокого вовлечения, поскольку с той стороны его тоже не происходит. Требуется лишь вниманием отмечать ключевые, пороговые точки, когда оппонент глазами, жестами, мимикой или, совсем топорно, словами, испрашивает разрешения продолжать льющийся поток, устанавливая для самого себя флажки пройденной дистанции повествования, убеждаясь, что вы, как собеседник, хотя бы немного слушаете. Слушать при этом, повторюсь, не обязательно. Как и читать эту книгу. В принципе для достижения должного эффекта она может просто однажды побывать у вас в руках. Подаренной, стоять на полке в кабинете. Таскаться несколько недель в рюкзаке, ожидая повода, когда ее откроют, от скуки, или от желания потратить время, пока самолет или поезд доставляют вас из точки А в точку Б. Это все неважно. Просто побудьте, миллисекунду собой, со мной.

Внимание.

Это не призыв.

Это я сейчас буду обсасывать со вкусом этот термин, долго и смачно, облизывая умозрительные пальцы, потому что это является одним из самых моих любимых занятий: разбираться с семантикой. Здесь в предложении два раза слово "Это". Придите, и расстреляйте меня за это. Смеюсь.

Обдумывать и анализировать понятия для меня, это как поглощать пищу. Опять же, личностные воспоминания, с которыми, у меня, очевидно, проблемы, никоим образом не влияют на способность мыслить, пользуясь какой-то внешней базой данных, которая ко мне, как к индивидууму, не имеет никакого отношения. Поэтому я в хвост и в гриву использую разные отсылки, цитаты, строки, строфы, так или иначе, возникающие в моей голове. Цепляю крючком сознания хвостик мысли и начинаю распутывать клубки смыслов, которые оказываются иногда целыми гобеленами посланий, а иногда просто спутанными между собой нитями, которые нужно расправить, развязать узелки, за которые запинаются нейрончики, и дать им быть свободными и текучими.

Внимание как термин, слово, понятие, избито и изгваздано уже таким количеством конъюнктурщиков, ни грамма не смыслящих ни в жизни этой, которая и есть одно сплошное внимание, ни в написании текстов про это. Поэтому мне бы хотелось поднять его из грязи, отмыть, отчистить, высушить, повесив на протянутые между столбом и берёзой полипропиленовые веревки, и, умытым и свеженьким, повесить к себе на стену, желательно напротив кровати, чтобы, просыпаясь каждый раз из дремучего сна, или, еще лучше, из эротического кошмара, сразу натыкаться взглядом на упоминание Господа всуе, радоваться уровню своей ереси, и идти со спокойным сердцем заваривать себе кофе.

Внимание может быть хорошим инструментом взаимодействия, как было видно выше, на примере общения с таинственной незнакомкой, оно способно двигать целые процессы, не требуя интенсивного вовлечения, а лишь точечного, совсем слабого.

Внимание может быть опасной силой, когда, культивируя массовость, создавая инфоповоды, возникает возможность этим управлять, направлять, манипулировать.

Вниманием можно совершить групповое изнасилование (в переложенном смысле, естественно), когда под цепкие взгляды некого количества человек попадает один, чем-то настолько завлекающий, что от него невозможно оторваться. И здесь есть один нюанс, который правит миром, и который сидит глубоко во внутренностях анекдота про Петьку и Чапаева. Заключается он в следующем: реципиент сам определяет формат этого воздействия. И то, что изначально могло позиционироваться, или показаться кому-то изнасилованием, превращается в акт поклонения, в культ, в так называемый перфоманс, когда вы несете ваше внимание на алтарь, и, почти с богопоклонническим восторгом,