Вообрази свой мир! Из жизни гениев и психов - Владимир Алексеевич Колганов Страница 27

самое время придирчиво осматривала себя в висящем на стене огромном зеркале на предмет выявления каких-либо дефектов на крохотном подобии физиономии. Прочие, тоже не менее отвратительные головки, расталкивая друг друга, спешили протиснуться к зеркалу поближе, дабы в самых мельчайших деталях разглядеть, что там у них и как. Видимо, вполне удовлетворившись внешним видом, гусеница неспешно развернулась и засеменила всеми своими бесчисленными ножками прямо по направлению ко мне, по пути следования о чём-то возбуждённо беседуя сама с собой и в такт движению покачивая рогатыми головами…

Тут словно бы что-то подбросило меня, оцепенение прошло. Остатками ещё не вполне пробудившегося сознания отчаянно пытаюсь сообразить, что можно предпринять. Но что поделаешь, когда до этой пасти всего-то два шага, а за спиной – бетонная стена, да ещё и в голове полнейшая сумятица?

Словом, так и не разобравшись, что к чему, то есть где явь, а где и наваждение – ведь не было уже никакой возможности детально анализировать то, что происходило на моих глазах – я ринулся к окну, спросонья оказавшись не в силах ничего более подходящего придумать. И вот уже распахнув окно, всем телом переваливаясь через подоконник, пытаюсь сообразить, что лучше – быть просто съеденным или же долго-долго падать вниз с этой верхотуры…

По счастью, судьба писателя хранила. Уже неотвратимо падая в кричащую, бессмысленную пустоту, я несколькими этажами ниже зацепился одной ногой за бельевую верёвку, в то время как другая запуталась в развешенном на балконе заботливой соседкой недавно выстиранном белье. И вот что-то мокрым, тугим узлом обхватило мою щиколотку, и вслед за тем по ноге тончайшей струйкой заскользила холодная вода. Даже показалось, будто я со страху обмочился. Но, если честно, мне в это время было не до того – попробуйте повисеть хотя бы с минуту вниз головой и тогда поймёте. Так бы и болтался я туда-сюда, покачиваясь на чьих-то стиранных, попутно вознося покаянные молитвы и призывая страшные кары на головы своих врагов, как вдруг какая-то могучая сила подхватила меня за полуобнажённые, холодеющие чресла и, вознеся выше балконных перил, бросила на что-то мягкое, упругое и даже почти пуховое, если верить первым, не вполне осознанным мною ощущениям.

Потребовалось немного времени, чтобы перевести дух и развязать узел из этой, словно бы прилипшей к ноге трикотажной ткани. И только тогда я поднял глаза и огляделся.

Рядом со мной, облокотившись на подушки и подпирая голову пухлою рукой, располагалась не первой свежести девица. Рыжая, стриженная под горшок, с пунцовым от перепоя лицом. В огненно-рыжем сиянии её волос всё блекло, предметы обретали свойство унылых отпечатков чего-то невообразимо тусклого, ненужного, а время почему-то упорно демонстрировало намерение бежать, то есть бежать сломя голову и непременно только вспять, видимо, тщетно пытаясь увернуться от того, что становилось неизбежным. И только золочёные набалдашники в углах обширнейшей кровати, да развешанные по стенам громадные изображения мосластых мужиков в тяжеловесных рамах, тоже с изрядной долей позолоты, поддерживали ощущение привычного уюта и надёжности.

Видя моё замешательство и полагая нужным его незамедлительно прервать, девица резким движением стащила с головы парик. Под ним обнаружилась знакомая мне бритая голова с неповторимой и, главное, крайне выразительной причёской. Вслед за тем, по-прежнему ни говоря ни слова, девица приподняла полу своего чёрного, расшитого огненными драконами халата и… Но тут её внимание привлекли мои намокшие трусы и нога, с которой на простыню стекали капли влаги.

И вот тогда Кларисса прокуренным баском сильно пьющего мужчины произнесла:

– Я думала, ты мужик. А ты против меня – НИЧТО!»

Вот так порой заканчивается неустанная борьба – то ли с самим собой, то ли с окружающим миром. Увы, нам не дано понять, где та черта, переступив которую мы рискуем оказаться там, откуда нет возврата.

К счастью, нашему герою помогли – на то и существуют психологи, психиатры, психоаналитики. Прошло несколько месяцев, и его вернули к жизни, однако цена возвращения такова, что лучше бы оставили там, на балконе, когда запутался в чужих исподних. Причина этого сожаления в том, что Вовчик частично утратил свою память, и вот пытается что-то наскрести, вытащить из закоулков памяти, но ничего не получается:

«А между тем в сознании постепенно укоренилась мысль, что всё, что со мною происходит – это сон! Да, именно так! И дело совсем не в том, что будто бы кто-то начитался Фрейда. Старик наверняка свихнулся бы, пытаясь истолковать, да просто воспринять всю эту бездну человеческих страстей, неудержимой радости и горестных признаний, глупости и подлого злорадства, насмешек, хамства, пустословия… всего того, что словно бы некой неведомой человеку силой исторгнуто из самых заповедных закоулков подсознания. Отзвуки пережитого и несбывшегося, вечная тоска по времени, которое уходит безвозвратно, наивные мечты о том, чего не будет никогда… Тщетная надежда прожить жизнь, отличную от прожитой, исполнить роль, которая вовсе не для него написана… А вдруг повезёт? Ну, скажем, повезло… Дальше-то что?.. Здесь главное высказаться! Здесь я – герой! Сегодня или никогда…

И вот уже время далеко за полночь, и пальцы еле чувствуют клавиатуру, и веки опускаются как бархатный занавес перед единственным актёром. В зале гаснет свет…»

Глава 14. Дорога в никуда

Обычно потеря памяти приводит к утрате творческого дара – о чём писать, если ничегошеньки не помнишь? Но дело в том, что у Вовчика такого дара не было. Поэтому получилось совсем наоборот! Отсидев положенный срок в психушке, он написал книгу, которая принесла ему заслуженную славу. Не каждый способен пройти от сих и до сих то, что он пережил, находясь в одной палате с Наполеоном Бонапартом и Александром Македонским. А он сумел! Видимо, из этого столкновения с тем, что находится за пределами сознания, он вынес нечто, ставшее основой уникального произведения. И в этом, несомненно, есть резон – реальность нередко скучна и неинтересна, а вот то, что находится где-то за недоступными большинству из нас пределами… В общем, снова повезло, и на этот раз, что называется, кардинально, то есть без скидок на то, что роман, вышедший из-под пера недавнего психа, вызовет нездоровый интерес у публики. Хотя кто её разберёт, эта нашу публику? И снова размышления о смысле бытия:

«Иногда кажется, что всю свою сознательную жизнь, как бы ни была она утомительно длинна, человек обречён на постоянство, сущность его не должна меняться. Изменениям может быть подвергнута только оболочка – так сорванное яблоко морщится под лучами солнца, теряет свою привлекательность, но ещё вполне съедобно. На