Честная книга - Андрей Калибабин Страница 3

Странно, но ничего из этого я не помнил. Вернее, в тех воспоминаниях, которые я мог восстановить, присутствовали отрывочные ощущения, но полностью отсутствовала картинка. Я помнил вопль, который огласил ночной лагерь, и страх, что сейчас нас поймают. Помнил, как царапались колючие кусты, когда мы пытались обойти дом с другой стороны. Помнил, как сыпалась труха и пахло сырыми досками, когда я полз под домом на другую сторону. Но картинки не было. Совсем. В тот момент неполнота воспоминаний меня ничуть не смутила – я был рад, что помнил хоть что-то. И лишь спустя многие годы я понял, почему это было так.

На следующий день мы возвращались домой. Я сидел на заднем сиденье «Икаруса» и разглядывал ту девочку, в которую – я уже был совершенно уверен – влюбился. Солнце светило в лицо и, когда она склонялась в проход, разливало вокруг ее волос радостное сияние. Мне было очень хорошо. Я вез с собой два новых и крайне интересных приобретения – детскую влюбленность и алкоголь. Конечно, я так никогда и не позвал эту девочку на свидание. По-моему, она даже не знала, что я был в неё влюблен. А вот с алкоголем у нас случился долгий и бурный роман.  Мы прожили вместе почти 24 года и оказывались в самых невероятных ситуациях. Сначала я его боялся, но потом понял, что для меня он оказался полезен.

Мне понадобилась четверть века, чтобы понять, почему в первый раз в жизни я влюбился именно под воздействием алкоголя. Как выяснилось, это случилось потому, что все эмоции и их проявления я вытеснил в другие личности. В детстве я довольно часто оказывался в эпицентре шумных скандалов. И, чтобы защитить себя от разрушительных эмоций, собрал очень удобный и красивый механизм. Когда я понимал, что эмоции бьют через край, я начинал их игнорировать. Я просто запрещал себе их испытывать – сначала на время, а потом навсегда. Эмоции вытеснялись, и вокруг них формировались новые личности. В целях безопасности я моментально об этом забывал.

Я сложил всё это хозяйство в самый дальний и темный угол психики, и огородил надежным забором. Периодически, под воздействием алкоголя, забор давал трещину, и вытесненные личности вырывались наружу, беря управление телом на себя. Но, по большому счету, все были довольны. Основная личность была надежно защищена и подготовлена к любой нештатной ситуации. А вытесненные личности, хоть и были дискриминированы, 5-6 раз в году получали утешительный приз – им давали порулить телом, пока основная личность была слишком пьяна.

У этой конструкции было всего 3 минуса. Во-первых, вытесненные фрагменты продолжали реагировать на происходящие события. И, по мере  подавления этих реакций, я начинал ощущать огромное нервное напряжение. Во-вторых, я не смог придумать простого способа для сброса этого напряжения. И психика решила задачу самостоятельно – научилась подключать вытесненные личности под воздействием крепкого алкоголя. И в-третьих, когда я только начинал собирать механизм, я встроил в него защиту от дурака. Ну, то есть от самого себя. Именно поэтому я никогда ничего не помнил ни о вытесненных личностях, ни о переключениях в них. Я просто думал, что напивался и терял память, как и многие люди вокруг. И, до определенного момента, продолжал бороться с последствиями, не понимая главной причины.

Наверное, я мог бы дожить до глубокой старости и так ничего и не узнать об этом. Или попасть в руки к какому-нибудь практикующему психиатру, чтобы он водил меня по медицинским конференциям, демонстрируя живой пример множественных личностей. Но, к счастью, мой механизм играл за меня. Для поддержания своей работоспособности он использовал алкоголь. И именно алкоголь привел меня к разгадке.

III. Как я играл в рулетку

Конечно, я никогда не подошел к той девочке и не признался в любви. Я просто не мог этого сделать – ведь проявления эмоций были вытеснены, и в обычном состоянии я даже представить не мог, как это всё можно провернуть. Я испытывал некое подобие влюбленности, но она развивалась только у меня внутри. Даже родители ничего не замечали – что уж говорить об объекте моего обожания.

Мне очень нравилось немного выпить и сидеть грустить. Или представить, как я подойду и признаюсь ей в любви. Я очень подробно всё планировал, и всё казалось простым и понятным. Утром всё должно было случиться. Но утром я просыпался трезвым – и не мог понять, как такие глупости вообще могли прийти мне в голову.

Вечером забор давал трещины, и эмоции рвались наружу. А утром трещины затягивались, и я снова становился обычным хмурым парнем. Каким-то странным, сложным и непонятным, как потом многие говорили.

Я никогда не дрался – просто не понимал, зачем это нужно. Много читал, таскал гири, немного играл в баскетбол. Я был очень упрямым, но никогда не был азартным. Много думал и мало смеялся. На выпускном вечере директриса сказала, что меня всегда любили за чувство юмора. Только спустя годы я понял, в чем было дело. Мой механизм не мог просто взять и подавить эмоцию, не показав окружающим вообще никакой реакции. Поэтому он использовал сарказм. В любой ситуации я отшучивался, и это прекрасно получалось. Меня даже брали в команду КВН. Мне быстро надоело. Там было слишком много эмоций, и я сильно уставал от их подавления.

Рано или поздно, когда напряжение, вызванное подавлением эмоций, нарастало, я напивался. В какой-то момент классная руководительница даже стала считать меня причиной всех пьянок и происшествий в школе. В целом она была не сильно далека от истины.

В те годы алкоголь продавали всем подряд. Уроки начинались в 8:30, а ближайшая от школы палатка открывалась в восемь. Расписание уроков составляли очень талантливые люди. Какая-то светлая голова решила в выпускном историко-правовом классе поставить в среду первым и вторым уроком латынь, а третьим и четвертым – информатику. А в пятницу сначала физкультуру, потом физику и химию, а затем – математику. Поэтому в среду и пятницу мы в 8:05 встречались у палатки. Потом направлялись в беседку, а в школу, если было настроение, прибывали только к пятому уроку. Если было тепло или было мало народу, мы брали набор туриста – бутылку клюквенной настойки, пористую шоколадку и баночку «Миринды». А если прогульщиков было много, в ход шел усиленный набор туриста – две бутылки клюквенной настойки, всё та же пористая шоколадка