К черту тревожность. Как не стать «лягушкой в кипятке» и справиться с паническими атаками и депрессией - Марина Иннорта Страница 8

Муж спрашивает, нужно ли кому-то звонить. Я не знаю, нервничаю, боюсь, мне холодно и страшно. Говорю всякую чушь, вроде того, что умру, а потом опять теряю сознание. Когда я открываю глаза, муж говорит по телефону, по номеру 118[1].

– Они хотят знать, принимаешь ли ты лекарства, – говорит он.

На мгновение я так растерялась, что даже не поняла, о чем это он, потом сообразила и назвала свой антидепрессант. Вскоре он кладет трубку.

– Сейчас приедут, – говорит он и больше ничего не добавляет. Я остаюсь вот так, на полу, с ногами на стуле, очень замерзшая и очень напуганная, пока мы ждем скорую.

Приезжают двое: мужчина и девушка. Очевидно, что эти люди привыкли видеть всякое. Быстро осмотрели меня и, хвала небесам, пришли к выводу, что ничего серьезного: все жизненные показатели в норме.

Они помогают мне встать, потихоньку. Это занимает не менее пяти минут, но как только меня сажают на стул – я теряю сознание. Опять темно, холодно, лежу на полу. Когда прихожу в сознание, говорят, что лучше мне отправиться в реанимацию.

В машине скорой помощи я опять собираюсь потерять сознание, но сообразительная девушка начинает засыпать меня вопросами, пока окончательно не прихожу в себя.

В больнице меня относят на носилках к какому-то мужику в приемной. Девушка из скорой помощи поясняет: «Она принимает антидепрессанты в течение недели. Никаких проблем нет, но все время теряет сознание». Вижу, как мужчина делает жест, как бы говоря: «Хорошо, понял, снова та же история». Хотелось бы расспросить этого джентльмена, который принимает людей на носилках в отделении скорой помощи. Несомненно, он знает что-то хорошее, но я напугана и обессилена, поэтому молчу и жду, когда они придут и заберут меня.

Мне сделали анализы крови, электрокардиограмму – все в порядке, – но все равно оставили на ночь под наблюдение врача, в палате, являющейся своего рода чистилищем для тех, кого привезли на скорой помощи, но еще не решили, отпустить домой или госпитализировать. Здесь нет комнат, только ряды коек, разделенных между собой белыми ширмами. Рядом с моей кроватью находится большая стойка с парой компьютеров. Дежурные медсестра и врач проверяют медицинскую документацию, прежде чем совершить обход прибывших пациентов. Не возражаю оказаться рядом с ними. В этот момент я не хотела бы остаться одна, тем более в темноте. Предпочла бы не спать этой ночью, чувствуя, как вокруг меня кипит жизнь. Мне страшно, я очень нервничаю, но нахождение в больнице позволяет чувствовать себя в безопасности.

Врач подходит к моей кровати и садится на стул, держа мою карту в руках. Она очень вежливая. С заботой в голосе осведомляется, что именно произошло. Настаивает, чтобы я детально описала, на что были похожи эти обмороки, что чувствовала до этого, как долго оставалась без сознания. Рядом со мной муж, который помогает ответить на вопросы.

Затем доктор спрашивает, были ли раньше обмороки, и я несколько раз говорю: «Да!» Рассказываю ей, как ездила маленькой в горнолыжный лагерь. Мы, закутанные и замерзшие дети, стояли в ряд, когда я почувствовала, как мир удаляется. Хорошо помню, как хотела крикнуть об этом инструктору, но смогла только прошептать перед тем, как упасть. В следующий раз такое произошло через несколько лет в церкви, во время мессы. Потом – когда старшеклассницей лежала утром в постели после небольшого происшествия. И опять: одним субботним утром дома, когда порезала палец ножом. Два года назад потеряла сознание в офисе, но там, по крайней мере, была причина: малокровие. Потом было два полуобморока при очень сильных панических атаках. Еще в прошлом году у ветеринара, который лечил кота от тяжелой травмы (я в курсе, что зря тогда посмотрела).

Врач внимательно выслушала меня и в конце сделала вывод: «Возможно, когда вы чувствуете себя одиноко и испуганно, то теряете сознание». Это нельзя назвать диагнозом, но я согласна с ней. Поражает ее материнский тон, учитывая, что она лет на десять моложе меня.

Насколько я знаю, нет какой-то связи между страхом и реальной потерей сознания.

Однако со мной периодически это случается. Иногда простуда, иногда слабость, иногда анемия, иногда страх – и я падаю на землю.

Но еще никогда не было так, чтобы я три раза подряд теряла сознание и чувствовала панику, накрывающую волнами. Доктор должна принять решение о курсе лечения сегодня вечером или завтра утром. Говорит, что мне дадут еще Ксанакса, а завтра утром нужно будет возобновить прием «Золофта». Ее тон вызывает сомнения, поэтому в этом месте я сразу же перебиваю. Заявляю, что больше не хочу принимать «Золофт», кажется, из-за него мне и стало хуже. Врач настаивает. Я тоже. Наконец, я побеждаю.

– Тогда я оставлю это под вопросом, – говорит она, – завтра утром пусть решает дежурный психиатр.

Потом добавляет:

– Но я бы хотела увеличить дозу анксиолитика. Мне кажется, это то, что вам нужно.

Я киваю. Лошадиная доза бензодиазепина меня устраивает, может, хотя бы перестану трястись и немного отдохну. Не нужно бояться, думаю, в больнице со мной уже ничего не случится. Говорю мужу идти домой и ложиться спать. Он соглашается, дотрагивается до моего лба губами и уходит. Всегда восхищалась его способностью оставаться спокойным в любых ситуациях. Мне не нравится оставлять его дома одного, в нашей кровати, но по крайней мере сегодня я предпочла бы быть здесь.

Я должна чувствовать, что не одинока, поэтому мне нравится свет на стойке передо мной, гудение включенных компьютеров, разговоры рядом со мной. Позволяю себя убаюкать этой кипящей вокруг меня жизни, которая окутывает, словно утроба матери. Периодически я засыпаю, а потом просыпаюсь с накрывающими и отпускающими, словно приливы и отливы, волнами паники. Ощущаю дрожь по всему телу, которая похожа на электрический разряд, она начинается от основания позвоночника и проходит через ноги.

Наутро дежурный врач нервничает. Она спорит с медсестрой, и даже когда они говорят тихо, я прекрасно все слышу. Она раздражена на всех, кто был здесь раньше. Непонятно почему злится на врача, которая осматривала меня прошлым вечером. Начинает обходить койки, а когда подходит к моей, спрашивает: «Так, а здесь что случилось?» Я ненавижу эту