Кэл Ньюпорт - Хватит мечтать, займись делом! Почему важнее хорошо работать, чем искать хорошую работу Страница 2

День в монастыре начинался примерно в половине пятого утра, в зимнее время – чуть позже. Утренняя медитация продолжалась от 40 минут до полутора часов. Монахи устраивались на ковриках, в правильном порядке разложенных на полу в главном зале. Из готических окон открывался чудесный вид, но монахи не могли им любоваться – они сидели слишком низко. В дальнем конце зала располагались два надзирателя. Время от времени они прохаживались между медитирующими. «Если вы замечали, что засыпаете во время медитации, можно было попросить их будить вас специальной палочкой», – пояснил Томас.

После медитации монахи завтракали в том же зале, затем выполняли послушания. Томасу обычно поручали хозяйственные дела – например, вымыть туалет или выкопать канаву, но иногда доверяли верстать монастырский журнал. Затем монахи снова медитировали, беседовали с опытными братьями или слушали длинные запутанные лекции о дхарме. Перед ужином у них было свободное время. Тогда Томас обычно топил печку в своем домике – ведь ночи в горах холодные.

Проблемы начались с изучения коанов. В буддийской традиции коан – текст в форме вопроса или притчи, не имеющий логического смысла. Коаны предназначены для постижения сути учения через просветление. Объясняя, что такое коан, Томас привел пример из своего опыта, относящегося к началу монашеского пути.

– Покажи мне дерево, не гнущееся под сильным ветром, – предложил он.

– Понятия не имею, как это сделать, – удивленно сказал я.

– Во время беседы с наставником ты должен отвечать сразу, не раздумывая, иначе тебя попросят уйти и беседа будет окончена.

– Значит, меня бы выгнали.

– Я, – сказал Томас, – ответил вот как. Я встал и стоял, как дерево, слегка покачивая руками, как будто это были ветви, качающиеся на ветру. Понимаешь, дело в том, что это невозможно выразить словами.

Одно из первых серьезных испытаний для начинающего буддийского монаха – коан «му». Выдержавший это испытание считается прошедшим через первые из «восьми врат» и ставшим истинным последователем буддизма. Мне показалось, что Томасу не хочется обсуждать коан. Я и прежде замечал, что буддисты не любят говорить о нем с представителями других конфессий, ведь коан – вещь вне логики, и попытки объяснить его смысл человеку, не знакомому с буддизмом, – чистой воды профанация. Зная это, я не наседал на Томаса. За помощью я обратился к Google. И вот что я узнал.

Ученик спросил Великого мастера Чжаочжоу: «Обладает ли собака природой Будды?» Чжаочжоу ответил: «Му».

«Му» по-китайски означает что-то вроде «нет». Если я правильно понял, Чжаочжоу не ответил на вопрос, а как бы вернул его ученику. Томас пытался решить этот коан и думал над ним несколько месяцев. «Я все время размышлял о нем. Я с ним ложился и с ним вставал. Я полностью погрузился в него», – говорил мой собеседник.

Наконец он нашел ответ. «Однажды, идя по лесу, я словно прозрел, – вспоминал он. – Я смотрел на листья, и мое “я” исчезло. Все мы иногда испытываем нечто подобное, но обычно не придаем этому значения. А я был готов к этому ощущению, и когда оно пришло, во мне словно что-то щелкнуло. И тогда я понял, что в этом и состоит смысл коана». Томас смог на миг ощутить общность всего сущего, лежащую в основе буддистской картины мира. Это и было ответом на коан. Взволнованный своим открытием, во время следующей беседы с наставником Томас жестом – «простым, понятным жестом» – показал, что достиг просветления. Он прошел через первые врата: теперь он мог считаться настоящим учеником Будды.

Вскоре после того, как Томас справился с коаном «му», он осознал бесплодность своей мечты. Он шел по лесу, где ему открылся смысл коана. Благодаря просветлению, достигнутому в результате работы с коаном, он начал понимать непонятные прежде лекции. «Идя по тропинке, я вдруг увидел, что все эти лекции были о том же, что и коан “му”», – говорил Томас. Иначе говоря, в этом и был весь смысл. В этом и заключалась духовная работа монаха: все более напряженные размышления об одном и том же.

Его мечта сбылась: он стал буддистским монахом. Но в его душе по-прежнему не было мира и радости, о которых он мечтал.

«На самом деле ничего не изменилось. Я оставался все тем же человеком, с теми же заботами и тревогами. Однажды воскресным вечером я понял это. И тогда я заплакал».

Томас пришел в Горный монастырь в погоне за мечтой. Он верил, как и многие, что ключ к счастью – найти свое истинное призвание и отдаться ему целиком и полностью. Но тогда, в воскресный вечер, в дубовой роще Томас осознал, насколько наивна его вера. Мечта сбылась, но жизнь не превратилась в сказку.

Он понял, что найти путь к счастью (или по крайней мере к любимой работе) куда труднее, чем ответ на сакраментальный вопрос о смысле бытия.

Как я начал свои изыскания

Летом 2010 г. меня начала преследовать навязчивая идея. Мне хотелось понять простую вещь: почему одним удается найти работу по душе, а другим – нет? Именно это желание заставило меня искать встречи с такими людьми, как Томас. Их истории подтверждали правильность моего предположения, что при выборе работы не стоит полагаться на мечты.

Этот вопрос начал волновать меня вот почему. Летом 2010 г., когда я впервые задумался об этом, я был доцентом Массачусетского технологического института, где годом ранее получил степень доктора информатики. Со временем я должен был стать профессором (если верить университетским проспектам, это лучшая в мире должность). Если ничего не стрясется, профессором можно оставаться всю жизнь. Иначе говоря, в 2010 г. мне нужно было сделать выбор, который мог стать первым и последним в моей жизни. Трудно было найти более подходящий момент для того, чтобы задуматься, о чем мечтаешь.

Однако мне все чаще приходила в голову мысль, что я ведь могу и не стать профессором. Вскоре после разговора с Томасом я встретился с научным руководителем, чтобы обсудить с ним вопрос о своей будущей работе. «В насколько плохой университет ты готов пойти работать?» – с ходу спросил он. Для научных работников возможности выбора места работы всегда были ограничены, а в 2010 г., в период экономического спада, ситуация была особенно сложной.

К тому же в последние годы моя научная специальность почти не пользовалась спросом. Двое моих однокашников, с которыми я оканчивал докторантуру, были вынуждены уехать преподавать в Азию. Еще двое тоже работали за границей: один – в Швейцарии, в Лугано, другой – в Канаде, в Виннипеге. «Должен признаться, найти работу оказалось нелегко, – писал мне один из них. – Сплошная нервотрепка, я чуть не свихнулся». То обстоятельство, что мы с женой хотели остаться в США, причем желательно на восточном побережье, еще больше сужало возможность выбора. Я понимал, что могу и не найти работу по специальности, и тогда мне придется сменить профессию и начать с нуля, а значит, снова решать, чем заниматься.