Андре Шиффрин - Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать Страница 30

Поразительно, что главные усилия «Рэндом хауз» как на уровне официальной пропаганды, так и в кулуарных беседах были направлены прежде всего на тотальную дискредитацию «Пантеона». Нас объявили людьми не от мира сего, которых никуда больше не возьмут на работу. Заявления «Рэндом» для «Нью-Йорк таймс» и других газет сводились к следующему: книгоиздание — дело слишком серьезное, чтобы допускать к нему интеллектуалов. Дескать, уж если сам Бернстайн, чья деловая хватка известна всем, по меркам современных корпораций оказался слишком мягкотелым — он ведь разрешал выпускать книги, не приносящие денег… «Пантеон» же — просто клинический случай: его редакторы не только спокойно относились к убыточности, но и возводили ее в принцип жизни.

Крупные газеты в основном соглашались с этими логическими обоснованиями. Правда, некоторые издания выступили в нашу защиту или, что было уже приятно, заняли позицию «поживем — увидим». Но совсем иначе среагировала Европа. Появилась целая лавина статей в защиту «Пантеона» и его концепции — статей столь убедительных, что «Рэндом хауз» попыталось обелить себя, отправив за границу лживые сведения о наших убытках. Когда доводы «Рэндом» оказались бессильны, Витале попытался применить силу принуждения: как впоследствии сообщили мне надежные источники, он пригрозил не давать в «Паблишерз уикли» никакой рекламы «Рэндом хауз», если этот журнал не прекратит поддерживать «Пантеон».

Не прошло и нескольких лет, как история повторилась: главный редактор «Нью-Йоркера» Боб Готлиб был внезапно уволен со своего поста. Близкий друг и советник Ньюхауза, Боб считал, что облечен полным доверием начальства. Работать в «Нью-Йоркере» он очень хотел, несмотря на протесты коллектива после смещения Уоллеса Шоуна. Поскольку Ньюхауз пообещал сотрудникам «Нью-Йоркера» сохранить индивидуальность журнала в неприкосновенности, вынужденный уход Шоуна был воспринят многими как предательство со стороны Ньюхауза. Но Боб Готлиб оказался верен традициям Шоуна более, чем ожидал Ньюхауз, и новый приказ об увольнении не заставил себя ждать. В Нью-Йорке поползли слухи, что Готлиб со дня на день лишится своего кресла. Сам Боб в это время гостил в Токио. Посреди ночи его разбудили, чтобы известить: сообщение в сегодняшней «Нью-Йорк таймс» о конце его издательской карьеры не является преувеличением. Тут же заработала пропагандистская машина Ньюхауза, уверяя, будто период Шоуна—Готлиба — безусловно, самый яркий в истории журнала — был лишь постыдным отклонением от первоначальной развлекательной миссии «Нью-Йоркера». Когда «Нью-Йорк таймс» опросила в связи с происшедшим ряд редакторов журналов, лишь у Рика Макартура из «Харперз» хватило отваги оспорить политику Ньюхауза. В остальном же Готлиб был выброшен на свалку истории быстро и ловко — так из «Большой советской энциклопедии» когда-то вырывали крамольные страницы, подлежащие замалчиванию и забвению.

Очевидно, что в течение так называемых «переговоров» с нами Витале и его коллеги по «Рэндом хауз» действовали по заранее вызубренному сценарию, применявшемуся уже много раз. Кадровый отдел «Рэндом» составил стандартную форму резюме для уволенных и закупил одноразовые носовые платки. Примерно так же готовился к своим «переговорам» и Витале. Для начала мне было отказано в праве взять с собой на переговоры человека по моему выбору. Я хотел, чтобы меня сопровождал кто-то из моих редакторов, дабы они получили полное представление о происходящем. Витале, однако, предпочел беседовать со мной без свидетелей с моей стороны, чтобы потом легче было отказаться от первоначальных обещаний.

Столь же успешно против меня было использовано и другое оружие — условие, включенное в договор о моей отставке. Оно гласило, что в течение пяти лет ни одна из сторон не должна сообщать прессе о том, что говорилось на внутренних совещаниях в «Рэндом хауз» в текущим период или раньше. Ньюхауз имел репутацию человека, который не скупится на отступные, но переговоры, завершившиеся моим уходом, сопровождались выгадыванием каждого гроша. Очевидно, я мог рассчитывать только на гарантированную мне по контракту о найме сумму; «ни цента сверху», — позднее сказал мне казначей «Рэндом хауз». То было не выходное пособие а заработанные мной за все годы работы в «Рэндом хауз» своеобразные «пенсионные». «Рэндом» удерживал эти деньги в течение полугода после того, как я подписал договор, — по сути, вынуждая меня молчать, в то время как корпорация обнародовала ряд заявлений с нападками на «Пантеон» и на меня самого. «Нью-Йорк таймс» честно сообщала, что я «воздерживаюсь от комментариев», но только один журналист обратился за справками к моим коллегам, которые не хуже меня могли изложить суть дела. Редакторы «Пантеона», ушедшие из издательства вместе со мной, не заключали никаких соглашений о выходном пособии и соответственно были вольны отвечать на любые вопросы. Информацию также могли дать Боб Бернстайн и Тони Шулт, все эти годы находившиеся в курсе финансового положения «Пантеона». Пресса оставила без внимания тот факт, что наша рентабельность никогда не смущала прежнее руководство «Рэндом хауз». Конфликт освещался упрощенно и однобоко благодаря усилиям пиар-специалистов «Рэндом хауз», которые так и сыпали лживыми доводами и фальсифицированными цифрами.

Не прошло и нескольких дней, как Витале нанял Фреда Джордана и передал наш каталог в его руки. Европейские корни Джордана создавали иллюзию, будто он продолжит устоявшиеся традиции «Пантеона», но он был верен лишь целям своих нанимателей. При первом же знакомстве с горсткой людей, оставшихся работать в офисе «Пантеона», Джордан заявил, что политической литературы это издательство отныне не выпускает. Джордан продержался на своей должности лишь год с небольшим. Не минуло и нескольких лет, как издательство окончательно распростилось со своей прежней концепцией и превратилось в придаток «Кнопф». Из планов исчезли книги об актуальных социальных проблемах, а также серьезная литература интеллектуального и культурологического толка. Возьмем каталог продукции под маркой «Пантеона» на осень 1998 года. Самая впечатляющая в нем книга — альбом с фотографиями кукол Барби. Что до «Шокен», то «Рэндом хауз», не упразднив эту марку, сосредоточил усилия издательства на выпуске нескольких коммерческих названий в год: еврейских кулинарных книг, литературы на темы семейной и духовной жизни.

По иронии судьбы многие из тех, кто подписал заявление против нас, вскоре уволились по тем же, в сущности, причинам, которые привели к фактическому закрытию «Пантеона». В этом отношении показателен случай «Таймс букс» («Times Books»). Как явствует из названия, эта издательская марка вначале существовала под эгидой «Нью-Йорк таймс» и выпускала книги сотрудников этой газеты. Со временем каталоги «Таймс букс» обогатились более громкими именами таких «ходовых» авторов, как Борис Ельцин и Нэнси Рейган. Но профилем издательства по прежнему оставались политика и текущие события. В 1996 Году Витале решил, что такой подход приносит слишком мало денег, и оба директора «Таймс букс», Питер Оснос и Стив Вассерман, ушли в знак протеста против навязанной им реорганизаций. Они пересказывали мне свои беседы с Витале, который пытался коммерциализировать их фирму более тонкими методами, но с тем же конечным результатом. Такие талантливые редакторы, как Оснос и Вассерман — уверял Витале — не должны попусту растрачивать свои силы на книги, которые при всех своих достоинствах не находят спроса у массового читателя. «Таймс букс» как раз опубликовало масштабное исследование Теодора Дрейпера об Американской революции, получившее самые положительные отзывы, — но, с точки зрения Витале, эта книга расходилась не слишком хорошо и лучше бы Оснос с Вассерманом больше времени посвящали, скажем, сборникам речей Билла Клинтона. Пресловутый сборник стал одной из последних книг, выпущенных «Таймс букс». Он стал действительно почти рекордным в двух отношениях — по величине авторского аванса и по количеству непроданных экземпляров, возвращенных книготорговцами в издательство.