Биржа — Игра на деньги - Гудмен Джордж "Адам Смит" Страница 15

Наверное, Смиты так и будут продолжать: трудиться изо всех сил, выплачивать свои ипотечные ссуды и радостно смотреть, как растут в цене их акции IBM. Как дерево, которое постоянно цветет, но никогда не плодоносит. Это притча чистого капитализма, никакого варенья сегодня и ящик варенья завтра, но, как вам скажет любой из Смитов, каждый, кто когда-либо продал акции IBM, неизменно в этом раскаивался.

Д. Брокер или шаман

— Сплошь и рядом попадаешь в очень странные ситуации, — говорит приятель Гарольда, брокер. — Клиенты, которые сами в существо проблемы влезать не хотят и в бирже ничего не понимают, убеждены, что ты запросто можешь сделать для них деньги какой-то волшебной силой. Что, мол, тебе стоит только захотеть.

Я как-то на вечеринке познакомился с одной молодой дамочкой, и когда я сказал ей, чем зарабатываю на жизнь, она очень заинтересовалась. Мы договорились встретиться в ресторане на следующий день.

— Я хочу, чтобы ты сделал мне пятьдесят долларов, — сказала она. — На бирже. Просто выбери что-то, что поднимется на пятьдесят долларов.

Я сказал ей, что мы должны бы сделать больше, потому что комиссионные сразу же сожрут первые полсотни.

— Ты не понимаешь, — сказала она. — Я люблю мужа, поэтому я здесь с тобой. Я хочу купить ему пиджак на день рожденья, но своих денег у меня нет, а я не могу просить у него деньги, чтобы ему же купить подарок! Так ты можешь мне сделать пятьдесят долларов?

Я снова сказал, что нам надо сделать больше, чем пятьдесят, и я даже не возражал попробовать, но она была непреклонна.

— Мне нужно только пятьдесят долларов, — сказала она, — и я не хочу ничего сверх пятидесяти долларов.

Конечно, мне надо было просто взять у нее номер телефона, а потом послать ей пятьдесят долларов и сказать, что я их сделал для нее на бирже. Но когда я сказал, что собираюсь сделать больше чем полсотни, она допила свой коктейль, попрощалась и ушла.

Потом у меня был другой клиент, хирург. У него были кое-какие хорошие долгосрочные активы, и он неплохо на них зарабатывал. В один прекрасный день он приходит ко мне и говорит, что хочет, чтобы я взял часть денег с его счета и запустил их в краткосрочные спекуляции акциями. Я поинтересовался, зачем ему это нужно.

— Я каждый вечер еду на электричке домой, — сказал он, — и все вокруг утыкаются в биржевую полосу газеты, чтобы узнать, что случилось за день. А мне просто не за чем следить на бирже!

Хорошо. Я открыл для него еще один счет, и он следил за своими новыми акциями каждый день, они вели себя отлично, и он был счастлив, имея теперь возможность за чем-то регулярно наблюдать. Но это были непредсказуемые, очень резкие акции — и он немножко нервничал. Обычно он звонил мне по утрам.

— Боже, мне надо идти и делать операцию через десять минут, а у меня «Калифорния Компьютер» из головы не идет, — говорил он. — Вчера их акции упали. Поднимутся ли они сегодня?

Я его успокаивал, после чего он шел и оперировал пациента. Его активный счет приносил прибыль, и он сказал, что хочет сделать мне подарок. Я сказал ему, что никакого подарка мне не надо, с меня хватает комиссионных. Но он сказал, что все равно хочет сделать мне подарок, и он его сделал. Подарок прибыл в небольшой коробке. Это была простата, которую он вырезал какому-то пациенту. Он считал, что это была лучшая его работа, и нисколько не шутил. У тебя нет знакомых, которым нужна была бы простата в аккуратной коробке?

Джентльмен, рассказавший эту историю, работает на Уоллстрит и активно участвует в торгах.

— Моя бабушка, — говорит он, — словно сошла с портретов милых старушек кисти Нормана Рокуэлла. Седые волосы, маленькие старомодные очки, черное платье, типичные старушечьи туфли. Как вам известно, мой дед работал на Уолл-стрит, и бабушка осталась вполне обеспеченной особой: доверительные фонды и все такое прочее. Невзирая на то, что она прожила с моим дедом пятьдесят два года, она никогда не могла отличить акции от облигаций. Однажды вечером она звонит мне и говорит, что хочет открыть у меня брокерский счет. Я говорю, что занимаюсь не теми акциями, которые подошли бы ей, для нее наилучший вариант — это «Джерси» по доллару за акцию, но она уперлась и настаивает. Я говорю ей: хорошо, но с условием никому об этом не рассказывать — прочие члены семьи эту затею вряд ли одобрили бы.

И вот мы открываем счет, и я говорю ей о пакете очень нервных акций, который собираюсь купить. Она тут же принимает самый заговорщический вид. «Великолепно, — говорит она. — А можно, я скажу Розалинде?». Розалинда — это ее подруга. Бабушке семьдесят девять, Розалинде восемьдесят один. Я говорю: конечно, Розалинде можно сказать. «А можно, я скажу Харриет?». Харриет — это еще одна ее подруга, и этой Харриет восемьдесят три. Все три старушки прекрасно обеспечены, банк Моргана управляет фондами, которые им оставили мужья, дети обеспечены, внуки иногда приезжают проведать их в воскресенье. И вдруг вся эта старушечья команда начинает гоняться за «горячими» компьютерными акциями.

В общем, дела идут своим чередом, и старушки делают неплохие деньги. И тут я натыкаюсь на настоящее сокровище. Маленькая электронная компания с приличной прибылью, ее акций на свободном рынке немного — и почему-то никто ее до сих пор не раскопал. «Потрясающе!» — говорит моя бабушка, покупая эти акции. К этому времени бабушка уже сделала по пять долларов на каждый вложенный ею. «А можно, я скажу Розалинде?» — говорит она с опять-таки самым заговорщическим видом. Я представляю себе этих милых старушек в их традиционном кафе, где они пьют свой послеполуденный сок, в черных платьях и черных туфлях — и говорю: конечно, Розалинде можно сказать.

Как я уже сказал, этих акций на рынке не так уж много, и внезапно я обнаруживаю, что просто не в состоянии их найти для покупки. Запрашиваемая цена двадцать четыре, я протягиваю к ним руку, покупаю первый пакет в две сотни акций, и они тут же летят вверх на двадцать восемь, бабах! Я звоню дилерам. Я навожу справки — бесполезно, акции продолжают от меня удирать. Еще кто-то скупает их пачками! Бабах — и они уже по тридцать три! Тогда очень аккуратно, очень скрытно, буквально на цыпочках, я начинаю вынюхивать на Стрит, в чем же тут дело. Но никто ничего не знает, кроме того, что моя информация абсолютно верна, — кто-то их действительно скупает, но никто не знает, кто именно.

Вы уже, конечно, догадались — меня это тоже как-то враз осенило. Бабушка сказала Розалинде и Харриет, а каждая из них тоже сказала паре своих подружек, и теперь группа старушек в маленьком кафе накапливает массивную позицию по этим акциям и начисто рушит всю мою игру. И я звоню ей, разозленный до предела. У этих старушек покупательная сила начинает делаться больше, чем у Английского национального банка.

— Бабушка, — говорю я, — я согласился: Розалинде ты можешь сказать. Но одной своей подруге.

Розалинде.

— Адель и Дороти тоже хотели купить немного, — говорит бабушка.

— Руки прочь от моей находки, — говорю я. — Тебе вообще не полагалось бы иметь дело с такими акциями.

— Это еще почему? — говорит бабушка. — Должна же я иметь в пакете активные растущие компании. Должна же я что-то накопить на старость.

— Я, так и быть, пропущу мимо ушей твое замечание насчет накопить на старость. Банк Моргана прекрасно делает эту работу, — говорю я.

— Я проверила акции, которые для меня держит банк Моргана, — говорит бабушка. — Скукотища. Они вообще никуда не двигаются.

— Слушай меня внимательно, — говорю я очень резким тоном. — Если ты и твои подруги не оставите мою компанию в покое, я никогда больше ни о каких акциях тебе ничего не скажу!

— Не говори так, пожалуйста, не надо так говорить, — произносит бабушка жалобным голосом.