«Адам Смит» - Суперденьги. Поучительная история об инвестировании и рыночных пузырях Страница 41

— Это не англосаксонская страна, — сказал он. — У нас нет ни доктрины habeas corpus, ни вытекающей из нее презумпции невиновности, пока не доказана вина. Работа следователя-магистрата заключается в том, чтобы выяснить суть происшедшего как можно точнее. А если гражданин сидит в тюрьме и не может говорить ни с кем, кроме следователя, то это весьма эффективный метод работы.

— А если, — спросил я, — этот гражданин невиновен?

— Если он невиновен, то справедливость будет восстановлена, — сказал швейцарский адвокат. — Ему выплатят зарплату за весь срок, проведенный в тюрьме. Если его зарплата $60 000 в год, то он получит эти деньги. И, конечно, если он виновен, время, проведенное в тюрьме, зачитывается в срок, да еще полсрока сбрасывают за хорошее поведение, не говоря уже о том, что сроки у нас не такие огромные, как в Соединенных Штатах.

— Сначала я был рад, что все кончилось, — сказал Пол. — И я действительно думал, что проведу там неделю, ну две. Да, я был виновен в халатности. Это несомненно. Но это же не значит, что я должен за это провести годы в одиночке. Уже через несколько недель я понял, что если буду просто сидеть в камере, то превращусь в овощ. Тогда я установил для себя жесткую дисциплину. После уборки камеры, я полчаса занимался физическими упражнениями. Потом я попросил пишущую машинку. Я подумал, уж коль скоро сижу в тюрьме, да еще и в одиночке, может, мне стоит написать роман?

Конечно же, Пол не был обычным заключенным — он был президентом банка, которому еще не предъявили обвинение. И базельская тюрьма — не Аттика[24]. Да, обстановка в ней была спартанской, но одновременно и швейцарской. А в Швейцарии ты получаешь то, за что платишь. Пол заплатил за подписку на Wall Street Journal, лондонскую Financial Times, Economist и Neue Zürcher Zeitung, ведущую швейцарскую газету. Кроме того, он оплатил прокат телевизора.

— Довольно скоро, — рассказывал он, — я стал таким же информированным, как и прежде. Если не считать неопределенности будущего, все остальное меня вполне устраивало.

Это была не просто тюрьма XVII века — это была и тюремная жизнь той же эпохи, когда капитан Макхит из «Оперы нищих» мог послать за едой в лучший ресторан и даже заказать себе в камеру Полли.

— Еду можно было заказывать только время от времени, — сказал Пол, — если ты сам за нее платишь. В Швейцарии ты всегда можешь получить то, за что заплатил.

Тем временем в Нью-Йорке я делал то, что должен делать пострадавший гражданин. Я позвонил адвокату. Точнее, нескольким адвокатам. Я полагал, что это должно быть интересно для них. В конце концов, это же не просто неудачная инвестиция, не какая-то акция, которая рухнула вниз. Речь шла о преступлении. Весь менеджмент банка сидел в тюрьме. Но раз речь о преступлении — должна же быть какая-то компенсация для пострадавших?

Реакция крупных юридических фирм с Уолл-стрит была очень любопытной. Настолько, что даже отдавала цинизмом — если вы склонны подозревать адвокатов в цинизме. Все признавали, что да, дело здесь, конечно, есть, но тут же разбегались как кролики по кустам, поскольку были повязаны с банками. На Уолл-стрит среди адвокатов я стал пользоваться такой же популярностью, как боевики из партии «Черные пантеры».

Один мой приятель сказал: «Слушай, не стоит думать, что мы не беремся за непопулярные дела. Да мы даже представляли бывших нацистов, сидевших в Шпандау, — согласен, богатых бывших нацистов. Мы представляем греческих судовладельцев, которые настолько выше законов, что любой закон для них — чистое оскорбление. Но ты говоришь об иске к банку. Мы представляем крупный нью-йоркский банк. А это — крупный калифорнийский банк. У них масса точек соприкосновения. Нью-йоркский банк оплачивает кучу наших счетов, и они не хотели бы, чтобы мы вмешивались в эту катавасию. Извини, старина, но катил бы ты отсюда…»

Я позвонил Эйбу. Мне следовало бы сделать это сразу. Абрахаму Померанцу было 69 лет — эдакий осанистый джентльмен с роскошной седой гривой. Его имя наводит страх на любой банк, не говоря уже о взаимных фондах и других финансовых институтах, потому что Эйб — это Ральф Нейдер[25] инвестиционного бизнеса. Различия, конечно, тоже имеются. Ральф Нейдер живет в дешевой гостинице и все переговоры ведет с телефона-автомата в холле. Эйб живет в пентхаусе и занимает угловой офис старшего партнера процветающей юридической фирмы в центре Нью-Йорка. Ральф Нейдер горит огнем борьбы за справедливость, а Эйб убежден, что многие дефекты общества можно исправить обращением в суд, и за такое исправление дефектов ему платят просто сказочно.

Однажды в начале 1930-х гг., когда Эйб еще был начинающим адвокатом, к нему пришла вдова его бывшего учителя физкультуры. Учитель, мистер Гэллин, оставил своей жене 20 акций National City Bank. Когда-то они шли по $400, но на тот момент за них давали всего лишь $20. «Помнится, я сказал ей, — вспоминал Эйб, — что закон не запрещает терять деньги». С чем вдова Гэллин и ушла. Затем сенатский Комитет по банкам и валюте, который знали в основном по имени его советника, Фердинанда Пекоры, начал расследование серии афер в советах директоров крупнейших компаний: чрезмерные компенсации, бонусы, игра с корпоративными активами и т. п. Чарльз Митчелл и некоторые из директоров National City Bank были в первых строках списка участников известного дела, которое описано уже не раз и во всех деталях. Эйб предъявил иск к National City Bank от имени вдовы Гэллин, иными словами, от имени акционеров, или производный иск, который называется так потому, что права акционеров вытекают из их долевого участия в компании. Акционер, предъявляющий такой иск, делает это не только от своего имени, но и от имени всего класса, т. е. от всех его товарищей-акционеров.

Суд присудил вдове Гэллин $1,8 млн. Из этой суммы Эйб вместе с адвокатами и бухгалтерами, работавшими над делом, получили $472 500. Так он превратился в защитника миноритарных акционеров. Следующей жертвой стал Chase Bank, выплативший $2,5 млн миссис Гертруде Букбайндер.

А Эйб продолжал изыскания. Он расследовал все: использование взаимными фондами комиссии от покупки и продажи портфелей для оплаты продажи долей своих фондов; случаи завышения комиссии за продажу во взаимных фондах; использование комиссии для оплаты маркетинговых исследований и т. д., и т. п. В судах он рассказывал о том, как банки используют комиссионные своих трастовых отделов, чтобы открыть депозиты для самих себя. Он даже добрался до фармацевтических компаний, обвинив их в ценовом сговоре на продажу тетрациклина. В результате эти компании по суду выплатили $152 млн. Поскольку эти деньги невозможно было распределить между индивидуальными покупателями тетрациклина, их поделили между департаментами здравоохранения всех 50 штатов. Однако наиболее активно Эйб действовал в области ценных бумаг и инвестиций — без него структура всей этой индустрии была бы совсем другой.

В общем, я позвонил Эйбу. На данном этапе своей карьеры Эйб не принимал звонков от граждан, какими бы обиженными они ни были, но в блужданиях по джунглям бизнеса ценных бумаг наши дорожки пару раз пересекались. Эйб уже читал о базельской истории в газетах. Он сказал, чтобы я немедленно приезжал к нему.

— Заставь меня снова почувствовать себя молодым, — сказал Эйб.

Я заранее заготовил список вопросов. Если большой банк покупает маленький банк и, следовательно, получает право нанимать и увольнять людей — и более того, право назначать совет директоров, — разве он не берет на себя ответственность за должное исполнение всех операций и процедур? У них была эта власть. Они, кстати говоря, уволили президента за 10 минут на том воскресном собрании, ни слова не сказав нам, младшим партнерам. Так не был ли большой банк повинен в ungetreuen Geschäftsführung, даже если он не был виновен в Urkundenfälschung? Price Waterhouse и Peat Marwick получили куда больше проблем при гораздо меньших проступках. И разве аудиторы не должны тоже нести ответственность? А совет директоров? Конечно, а совет директоров?

Однако когда я приехал к Эйбу, то застал его в мрачном настроении. Он уже проделал кое-какое расследование и сейчас смотрел на меня поверх бумаг.

— Если бы это произошло в Америке, — сказал он, — то такое дело потянуло бы минимум на $100 млн в групповом иске. Но история случилась в Швейцарии, а в Швейцарии все окутано мраком секретности. Мы даже не знаем, кто акционеры этого банка. Швейцария — невероятно отсталая страна. Они даже не слышали о групповых исках. Так что ответ на все твои вопросы один: да. Да, совет директоров, безусловно, должен отвечать, но все руководство банка в тюрьме за исключением двух калифорнийцев из материнской компании. Да, если бы все было в Америке, отвечали бы и аудиторы. Да, если бы это происходило здесь, контролирующий банк тоже нес бы ответственность. Но это случилось не здесь. Так что я не могу взяться за это дело. Но ты нравишься мне, а я нравлюсь тебе, а из всех людей, которых UCB не хотел бы видеть сующими носы в этот бардак, мы наверняка на самом верху списка. У меня репутация чудовища, так что я черкну им письмецо на своем чудовищном бланке с предложением выкупить твою долю. За ее начальную цену. Возможно, они захотят выкупить долю партнера, просто чтобы подчистить там, где можно. На всех проспектах и буклетах ведь стоит их имя, а не чье-то еще.