Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота - Шульте Бриджид Страница 33

Ничего удивительного, что консерваторы вроде Бьюкенена, сама философия которых была предрасположена к господству правительственных институтов и частных корпораций, отчаянно боролись против всеобщей системы дошкольных учреждений, финансируемой правительством. Те же консерваторы отстаивали в 70-х годах XX века модель семьи «кормилец – домохозяйка», по крайней мере, для среднего класса, и это тоже никого не удивляет. Но что действительно шокирует – это то, что, несмотря на огромные социальные, экономические и демографические изменения в XXI столетии, традиционное мировоззрение Бьюкенена продолжает побеждать.

Разговаривая с Пат Шредер и Патом Бьюкененом, я была удивлена не столько различием их видения того, что было бы полезнее семьям американцев с детьми, сколько их одинаковыми мотивами. Именно так. Каждый из них по-своему боролся за то, чтобы у людей было время на семью и дом. Они оба жаловались, что дети больше не бегают играть во двор. Пат Бьюкенен хочет, чтобы матери успевали приготовить традиционный пирог в три часа дня, потому что они все время находились дома, пока их мужья работали. Пат Шредер хочет, чтобы оба родителя могли работать по достаточно гибкому графику, позволяющему им тоже быть дома хотя бы иногда к трем часам дня. С пирогом для детей. Но никто из них не хотел, чтобы Америка превратилась в страну пустых, бездушных домов и детей-«роботов», чего Бьюкенен очень боялся, посетив СССР. Но поскольку с 1971 года они так яростно боролись друг с другом, защищая домашний очаг и время, которое родители должны были тратить на уход за своими детьми, мы в итоге потеряли и домашний очаг, и это время.

Ранние 1970-е были единственным временем в истории, когда правительства взаимодействовали с такими общественными группами, как движение за равные права женщин. Это предопределило конец старого, традиционного мироустройства и положило начало следующему этапу отношений общества с теми, кто им управлял.

Незадолго до того времени, когда Пат Бьюкенен делал все возможное, чтобы законопроект о дошкольных учреждениях никогда не увидел свет, шведский премьер-министр Улоф Пальме выступил в ООН с заявлением, что цель его правительства – создание общества с равными возможностями для обоих полов, и в этом обществе мужчины и женщины могли бы спокойно работать, имея время на семью. Он продвигал законы о введении субсидий на дошкольное образование и раннее обучение детей, об оплачиваемом отпуске по уходу за новорожденными детьми как для матерей, так и для отцов. Кроме того, он ратовал за оплачиваемые больничные, укороченные рабочие часы, гибкий график, льготы для частично занятых рабочих и служащих, а также изменения в налоговом и трудовом кодексах для женщин, на чьих плечах лежала забота об обеспечении семьи. Пальме поддерживал программы, которые давали женщинам возможность все чаще быть избранными на высокие должности в государственных структурах и в частных корпорациях{230}. Сравните это со Швейцарией, где в 1971 году некоторые группы женщин только получили право голосовать.

Отчасти стремление шведского правительства к установлению равноправия полов было вызвано нехваткой рабочей силы, оно также старалось оградить страну от потока иммигрантов{231}. Другие страны, такие как Франция и Германия, пострадали от снижения рождаемости во время мировых войн и хотели восстановить ее уровень{232}. Небольшие и более однородные по своему составу страны, как, например, Дания, стали поддерживать социальную политику в отношении семей в качестве средства укрепления своей национальной самобытности, даже если это вело к повышению налогов и перераспределению доходов населения{233}.

Ни одна из этих правительственных программ не была совершенной. И ни одна из них не была внедрена со стопроцентным успехом. В течение долгих лет щедрая социальная политика в Швеции касалась только матерей. В Западной Германии работающих матерей продолжали звать «кукушками», как тех птиц, которые откладывают яйца в чужом гнезде и улетают прочь{234}.

Но в то время как консерваторы, подобные Бьюкенену, считают социальную политику обузой для экономики, показатели продуктивности работы американцев говорят об ином. Да, это правда, что США показывают значительный экономический рост и общий рост производительности труда, но это обусловлено в основном напряженной работой американцев, которые проводят на работе больше времени, чем положено. Если мы будем считать их продуктивность на основе отработанных часов, то увидим, что в течение прошедших лет США находятся позади таких стран, как Франция, Ирландия, Люксембург, Нидерланды и Норвегия{235}.

Когда речь заходит о направлении налоговых средств на социальные программы, то США находятся далеко не на самом почетном месте, занимая двадцать третье в списке из двадцати семи стран, в которых проводилось исследование Организации экономического сотрудничества и развития. Но если сложить государственное финансирование с теми средствами, которые люди платят сами, то США в части затрат на социальные программы занимают пятое место в мире, находясь на следующем месте за Швецией{236}. Однако в Швеции все платят за здравоохранение и социальные программы налогами. В США вы платите за себя из своего кармана.

Как и любой другой работающий родитель, я чувствовала последствия вето Бьюкенена каждый день после того, как у меня появились дети. Вы хотите поговорить о нехватке времени? Попробуйте найти ясли для вашего грудничка и отыскать няню для своих и соседских детей, потому что в вашем районе нет детского сада. Найдите дополнительно еще кого-то, кто заберет ваших детей вечером из сада, потому что ни вы, ни ваш муж не успеваете быть в саду к шести вечера из-за вечерних пробок или авралов на работе. А затем подумайте о любом непредвиденном обстоятельстве: карантин в яслях, снежная буря, поломка машины, болезнь – и вы погрузитесь в абсолютное чувство вины, панику и хаос.

Летние каникулы? Пожалуйста! Почему многие работающие родители отслеживают даты на календаре и в ежедневниках? Они стараются успеть зарегистрировать заявки на детей, потому что популярные летние лагеря заполняются до отказа в течение каких-то часов. Родители выстаивают огромные очереди, чтобы обеспечить место своим детям, и начинают эту гонку еще в феврале{237}. Это десять недель, когда детям вообще нечего делать. Но и с летними лагерями не все так просто: я испытала шок, когда однажды в поисках летнего лагеря для пятилетнего сына обнаружила, что большинство из них работает с 9 утра до полудня.

Продленка? Когда мой одиннадцатилетний сын перешел в среднюю школу, я буквально выворачивалась наизнанку в поисках места, в котором он мог бы быть после уроков: в нашем районе не было групп продленного дня. Зато были группы помощи молодым наркоманам и сообщество по предупреждению ранней беременности, но мой сын, большой любитель играть в Age of Empires[31], вряд ли был готов их посещать. Я даже написала заметку в The Washington Post о том, что пятнадцать миллионов детей в США, включая моего сына – а это более четверти всех американских детей{238}, –болтаются с ключом от дома на шее и не знают, чем себя занять, пока их родители на работе. Я написала, как ужасно чувствуют себя при этом родители. Но вместо конструктивного обсуждения проблемы, рассуждений об изменении рабочей среды, внедрении гибкого графика для родителей, организации внеклассных групп или, на худой конец, предложения, чтобы школы подумали, как совместить учебное расписание с графиком работающих родителей, я получила массу комментариев от анонимных читателей, которые обзывали меня плохой матерью{239}. А однажды в 8 утра у меня дома зазвонил телефон. Звонил агент ФБР. Саркастическим тоном он поздравил меня с тем, что я «рассказала каждому педофилу в радиусе восьмисот миль, что мой сын остается один дома каждый день после трех часов».