Сергей Васильев - Как мы покупали русский интернет Страница 11

Тем временем в самой компании дела шли все так же туго. Сам интернет-портал Рамблер приносил уже уверенную прибыль, но телеканал генерировал большой убыток. В 2006-м оборот компании вырос до 32 млн долларов, но все еще оставался убыток.

Это не помешало холдингу «Проф-медиа» Прохорова и Потанина выкупить контрольный пакет Рамблера у фонда FMCG Лопатинского за астрономические 230 млн долларов[13].

Это было что-то невероятное!

В те годы росли все рынки. Сказочно росли и российские акции. Но признать капитализацию убыточной компании с годовым оборотом 32 млн долларов – в полмиллиарда! Это было нечто!

Я позвонил Рафаэлю Акопову, генеральному директору «Проф-медиа», моему старому знакомому, коллеге еще по «Ренессансу», с предложением пообедать.

– Раф, я расскажу тебе все о Рамблере! Я не знаю, зачем вы его купили, но я поведаю тебе всю его историю, откуда он взялся… Про Пущино, Лысакова, Крюкова, про Хуако, Ашманова, интернет-истерию, про «Что? Где? Когда?», про Yahoo! Лопатинского, в общем… про все.

Как на духу.

Раф, мне ничего не нужно. Я просто хочу с вами поделиться, рассказать, подсказать. Цена, которую вы заплатили, огромная, но потенциал в компании есть, вам просто нужно понять ее СУТЬ.

Я рассказывал, растолковывал, но было видно, что Раф не слушал. Он был отвлечен, расслаблен и думал о чем-то другом. У него были свои планы, он думал про IPO «Проф-медиа».

Они покупали Рамблер не ради Рамблера, не в поисках его сути, а ради галочки, что у них в портфеле есть «русский интернет».

Рафаэль Акопов сам планировал идти на биржу, в Лондон или Нью-Йорк, и размещаться там с ценой в 2–3 млрд долларов.

Мы пообщались, договорились держать контакт, но продолжение разговора так и не случилось.

Каждый сам выпивает чашу своих ошибок.

В 2007-м Рамблер впервые показал по отчетности прибыль, но совсем не потому, что стал прибыльным. «Проф-медиа» выкупил у своего же Рамблера убыточный телеканал за 23 млн долларов и тем добавил требуемую прибыль[14]. Перед IPO не нужно показывать убытки. Сам телеканал уже через несколько месяцев был закрыт.

Дальше – хуже.

Нагрянувший в 2008 году мировой финансовый кризис отменил сначала планы, а потом и надежду на IPO «Проф-медиа».

Оставшиеся акции Рамблера, торговавшиеся на Лондонской бирже, начали стремительно падать и в своем дне в 2009 году достигли примерно той цены, по которой мы продавали свой пакет еще в 2003-м.

Чтобы не позориться дальше, «Проф-медиа» выкупила оставшиеся акции у мелких акционеров и провела делистинг, убрав акции Рамблера с биржи вообще.

Далее началась чехарда смены менеджмента не только в Рамблере, но и в самом «Проф-медиа».

А еще через четыре года, в 2013-м, Потанин решил объединить с Мамутом то, что у них осталось в живых из интернет-активов, в единый холдинг.

Туда попали: Рамблер плюс Лента, то есть то, что упаковывали еще мы, Афиша, то, что было у самого «Проф-медиа», плюс LiveJournal, любимая игрушка Антона Носика.

Странный набор.

Камера хранения забытых вещей, чемоданов без ручки.

Рядом сверкающий аэропорт, толпами снуют пассажиры, прилетают и улетают самолеты. А они стоят. Ждут своих хозяев, набитые старыми воспоминаниями и покрытые свежей пылью.

И среди них – стоит самый большой и важный, с толстыми кожаными ремнями и потертыми углами, он и дал название всему холдингу… RAMBLER&Co.

И где-то там, на глубине его серверов, в паутине его проводов затерялись частички моей души, памяти и любви. Они и не дают забыть всю эту бесконечную историю, которая в мгновение проносится в моем мозгу всякий раз, когда меня просят дать мейл, почтовый адрес.

Пишите по буквам, отвечаю я. У меня он очень простой.

[email protected]

Украина

«…А что до слезы из глаза – Нет на нее указа ждать до другого раза».

Гедзь

Настоящая фамилия моего отца – Гедзь. Он поменял ее, когда женился на маме и стал Васильев. Зачем он это сделал?

Этот вопрос все чаще и чаще стал задавать я себе и маме, когда он уже ушел от нас.

– Мама, как это было, расскажи! – стал я требовать от нее подробный рассказ об этом необычном решении, когда муж вдруг меняет свою фамилию на фамилию жены. И мама откровенно призналась, что они вообще это не обсуждали, это было неожиданно и для нее самой.

Мои родители познакомились в Харькове, где отец заканчивал институт, а она вечерний техникум. Он был родом из бедного западноукраинского села под Хмельницким, а она из простой русской деревни на псковщине. Вопросы фамилий, родословных их совсем не волновали.

Это были дети военных лет. Его село и ее деревня в войну были заняты немцами, отцы пропали без вести в ту войну, и их с братьями и сестрами воспитывали в голодные военные годы одинокие матери. Затем они покинули свои деревни и пошли искать счастья в город.

Так они вместе и оказались в Харькове, где познакомились и решили пожениться.

– Ему сразу понравилась моя красивая фамилия – Васильева, – рассказывала мне мама.

Возможно, в институте кто-то шутил и смеялся над его странной украинской фамилией, и он решил ее поменять. Наверное, ему казалось, что с понятной русской фамилией ему будет легче продвигаться на работе. Все это были просто версии мамы, но до конца уверена она в них не была. Ведь любая смена фамилии требовала каких-то правок. В институт он поступал как Гедзь, а диплом уже получал как Васильев. Уезжал из Горловки, со своего предприятия в институт, с одной фамилией, а назад возвращался уже с другой.

– Все-таки, мама, мне это до конца не понятно, – продолжал допытываться я.

Когда в Горловку на свою свадьбу он позвал двух родных братьев, и те узнали, что он сменил фамилию, случился скандал.

– Ты предал имя отца! – кричал на него старший.

Они чуть не подрались.

Братья недолго подозревали невестку, что это ее козни, но тоже быстро убедились, что она тут ни при чем. В ЗАГСе отец сам уединился с паспортисткой, и сам поменял свою фамилию, мама узнала об этом, лишь получив паспорт.

Это удивило и ее саму.

Было ли это его продуманное заранее решение или какой-то спонтанный порыв – мы так уже и не узнаем. Но именно это неожиданное решение простого украинского паренька осенью 1964-го в ЗАГСе города Горловки круто изменило мою жизнь. Ведь уже летом 1965-го мы с сестрой родились как Васильевы.

А что было бы, если бы я родился как Гедзь?

Я часто задаю себе этот вопрос. Мне кажется, ВСЕ было бы по-другому!

Если бы я был Гедзь, я выбрал бы институт в Киеве и вряд ли поехал бы поступать в Москву. В 1990-х погряз бы в украинских бизнес-схемах и слюнявил гривну.

Наверное, искал бы свои «бандеровские» корни деда под Хмельницком, жег покрышки на Майдане и кричал: «Дякую тобi, Боже, що я не москаль!»

Украинский вопрос никогда не обсуждался у нас в семье. Этого вопроса не было, мы все время говорили только на русском. Отец изредка говорил по-украински, когда приезжали его сельские родственники. По-украински свободно понимал и я, это обычное дело на Украине. Но всю жизнь мы общались дома только по-русски.

В 2006-м, под Москвой, за несколько месяцев до его ухода, я случайно спросил отца:

– А на каком языке ты думаешь?

И он, чуть отвернувшись в сторону, гордо ответил:

– На мове!

Его ответ поверг меня тогда в недоумение, я ему не поверил.

Мне показалось, что этот ответ был навеян телеэфирами первого киевского «оранжевого» майдана, когда все украинцы вдруг вспомнили свой гимн. Он просто так пошутил и захотел перед своим уходом напомнить мне о своих украинских корнях.

Но чем дальше и дольше я об этом задумываюсь, мне сдается, что это была не шутка.

Он оставался Гедзем.

Он поменял свою фамилию ради детей, а сам оставался внутри самим собой, простым украинским хлопцем. Это было для него тяжелым решением.

Возможно, он мучился им до самого конца, но этим он полностью снял тяжесть этого решения с меня.

С пеленок я чувствую себя русским! Абсолютно русским человеком.

И я хочу снять шляпу и встать на колени перед отцом за тот его хоть и спонтанный, но трудный и тяжелый выбор.

Сейчас для меня сомнений нет, я – Васильев.

Это фамилия моей мамы и выбор моего отца.

Цензор

(Осень 2004 года)

В украинский интернет, точнее, в его политический водоворот, я погрузился впервые осенью 2004-го, в разгар оранжевого Майдана.

Погрузился, чтобы понять: что же это такое, новая Украина?

Первый Майдан стал для меня полным откровением и неожиданностью.

Все годы юности я прожил на Украине, в Москву переехал, только поступив в институт. Украина – моя земля, такая же как Россия. Где-то чуть беднее, где-то чуть богаче. Я оставил ее еще во времена СССР, и потому в моей памяти она осталась еще той, советской Украиной, что в простонародье называли «югáми», с ударением на «а». Вся страна ездила летом к своим украинским родственникам отдохнуть. Это была абсолютно своя, гостеприимная и добродушная земля.