Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 178

Компьютерра

17.06.2013 - 23.06.2013

Колонка

Голубятня: О капризном хотении счастья

Сергей Голубицкий

Опубликовано 22 июня 2013

В киносубботе на «Голубятне» разговор о последнем фильме Алексея Балабанова «Я тоже хочу». Писать мне очень трудно, потому что Алексей ушел от нас в самом расцвете творческих сил чуть более месяца назад, а ожиданием смерти пронизан весь фильм от первого кадра до последнего. Если бы «Я тоже хочу» был историей личного прощания режиссера с жизнью, мы получили бы лишь пронзительный документ авторского искусства. Балабанов остался большим мастером до конца, а потому нашел в себе силы рассмотреть мир за пределами собственного страдания, показать зрителю этот мир и попытаться найти хоть какие-то ответы для русского человека, пребывающего в больной иллюзии вечно ускользающего от него счастья.

Пока смотрел «Я тоже хочу», сделал для себя удивительное открытие: неожиданно понял весь смысл русской истории, русской революции, русской смуты, русского зверства и абсолютной неприкаянности по жизни. Смысл этот оказался именно тем, на что указал Алексей Балабанов, — поиском счастья! Однако поиском не целенаправленным, ответственным и усидчивым, а капризным, вздорным и взалмошным! Вот это и есть The Russian Way в истории и частной жизни.

Вдруг пронзило: а ведь точно такую же мысль пытался донести миру и Андрей Платонов! Все его творчество — это летопись счастья. История того, как русский человек упрямо искал свое счастье и что из этого вышло. Сколько слез, горя, трагедий и мучений для окружающих и себя, в первую очередь. Такая вот печальная планида у народа, ничего не поделаешь.

Все прежнее творчество Алексея Балабанова посвящено живописанию русских мучений. Себя и окружающих. Реки слез и крови, пытки и разбитые судьбы. Балабанов до того увлекся эстетикой мрака, что заслуженно снискал себе репутацию «мастера чернухи». Здесь, конечно, режиссер не открыл ничего нового, потому как традиция film noir восходит аж к немецкому экспрессионизму 20-х годов («Кабинет доктора Калигари», «Голем», «Судьба», «Носферату», «Призрак», «Последний смех» — немцы постарались на славу :).

Кульминацией балабановской «чернухи» стал «Груз 200″, в котором эстетизация русского кошмара достигла какой-то совсем уж болезненной меры гротеска. После «Груза 200″ любоваться оказалось совсем нечем, поэтому в «Морфии» и «Кочегаре» режиссер вернулся к другим своим сквозным темам — мести, дурной зависимости и умопомешательству.

Я, конечно, вижу соблазн «Брата», фильма, в котором, помимо традиционной чернухи, настойчиво педалируется тема Вселенской Справедливости, имманентной душе русского человека. Тема, конечно, перспективная, хотя и заезженная в наши дни до крайности, однако она по-прежнему не дает ответа на тот самый больной вопрос: «Почему?» Почему русский человек творит чудовищное зло и несет неимоверные страдания себе и окружающим? Из-за того, что болезненно переносит отсутствие Справедливости в мире? Я вас умоляю! Почему нельзя просто выйти и спокойно, без эмоций защитить Добро, восстановить Гармонию без того, чтобы утопить в крови и слезах всё и всех вокруг?

В фильме «Я тоже хочу» Алексей Балабанов вышел на новый для себя уровень постижения таинства бытия и попытался прямым текстом дать ответ на тот самый сакраментальный вопрос «Почему?». Сюжет картины просто: бандит, другой бандит, по совместительству — алкоголик, безумный музыкант и проститутка отправляются на поиски «Колокольного счастья», что характерно, по рекомендации батюшки, исповедовавшего первого бандита.

По ходу сразу замечу, чтобы больше не возвращаться: религиозный мотив (не абстрактный, а совершенно конкретный — православный) в творчестве Балабанова ранее не звучал, и, на мой взгляд, его появление в последнем фильме объясняется личными обстоятельствами — неизлечимой болезнью режиссера. Балабанов обратился к церкви по естественным мотивам, а затем перенес это обстоятельство в сюжет своего фильма. Никакой органической роли православная церковь и вера в «Я тоже хочу» не играет по простой причине: герои фильма бесконечно далеки от религии, а их переживания и внешние атрибуты веры (постоянно все в кадре крестятся) — лишь дань обстоятельствам: не в мечеть же, в конце концов, идти или синагогу?! Чай, русская страна!

Иначе и быть не может: нельзя 70 лет пребывать в воинственном атеизме, а потом с бухты-барахты взять и органично прильнуть к лону родной Церкви. И лоно уже не то, и религиозного чувства от рождения не наблюдается.

Одним словом, герои фильма движутся по направлению к Колокольне, которая, по слухам, забирает к счастью. Правда, не всех. А кого? Здесь самое интересное и начинается.

Биографии бандита, музыканта и проститутки, слава богу, в последнем фильме Балабанова остаются за кадром. Если бы опять началось живописание мерзостей, творимых героями, то мы были бы вынуждены констатировать творческую деградацию режиссера. В начале фильма герои уже нагружены по самое не балуйся горестями и страданиями (опять же, как водится: нанесенными окружающим и самим себе) и теперь намерены как-то выйти из этого проклятого круга (если бы сюжет был индийским, то непременно пришлось помянуть Сансару).

Итак, бандит, хлопнувший пару сотен виновных и невинных душ, музыкант, исполняющий всю жизнь какую-то бесовскую какофонию, и проститутка, выпускница философского факультета университета (ох, как возмущался по этому поводу Кирилл Мартынов у себя на Твиттере :), «торгующая туловищем», потому что так надо, отправляются в поход за счастьем. Почему? Потому что им очень хочется. Каждый из них так и говорит в кадре: «Я тоже хочу!»

Кульминацией становится момент, когда бандит входит в Колокольню несколько раз подряд, а Колокольня его не принимает, не забирает к счастью, а равнодушно выплевывает! Бандит искренне так недоумевает: какого, в натуре, рожна? Что за базар, мол: я ведь ХОЧУ счастья, а мне не дают! Ложится на снег и умирает. Видимо, от горя и разочарования.

Итак, что необычного показывает нам Алексей Балабанов? Уж не знаю, насколько продумано у него было это решение или, как чаще всего и бывает, родилось спонтанно — из гениальной интуиции, но для меня увиденное стало настоящим откровением: русский человек хочет счастья, ищет счастья и требует счастья!

Что же тут оригинального?! Разве есть на земле другой народ, который бы не хотел счастья? Хотят, конечно, все, но вот требуют счастья не так уж и многие. Я бы даже рискнул предположить: вообще никто. Кроме русского человека.

Что такое требование? Это следствие убеждения в том, что тебе нечто положено. Ты это заслужил, имеешь на это право и — главное! — тебе должны (обязаны!) предоставить. Счастье. А с какой, собственно, стати?! Что ты такого сделал хорошего в жизни, чтобы даже не требовать, а просто хотя бы претендовать??

В исторические периоды воспаленной пассионарности русский человек перестает ждать и берется собственными руками ковать полагающееся ему счастье. Сокрушая вокруг себя всё, что, как ему кажется, наступлению счастья мешает и стоит на его пути. В одной фразе мы только что описали всю суть Октябрьской революции! Что такое русская гражданская война 1918-1924 гг.? Это как раз и есть устранение всего, что, по мысли ощутившего свою пассионарность русского человека, мешает Счастью! Перечитайте с этой мыслью великого Платонова, и вы выйдете на совершенно иную глубину в его «Котловане»!

Что же такого оригинального сказал Балабанов? Чем русское счастье отличается, ну, я не знаю, от французского или, там, немецкого? Ох как отличается! Мало кому приходит в голову, что: а) счастье тебе положено просто так — за красивые глаза и б) счастье тебе обязаны предоставить. Последнее обстоятельство пребывает вне частного контекста: не важно, кто мне обязан дать счастье — родное государство, царь-батюшка, Иосиф Сталин, господь Иисус Христос или, на худой конец, полуразрушенная Колокольня! Важно, что обязан! И я буду требовать.

А немец там, или француз с испанцем, требовать не будут, потому что им такое вообще в голову прийти не может. Нерусские люди откуда-то знают, что счастье нужно: а) заслужить какими-то делами и б) добыть собственными руками. А не ждать, пока тебе принесут на блюдечке с голубой каемочкой счастье, которое ты к тому же еще и полагаешь имманентно себе положенным!