Газета Завтра - Газета Завтра 768 (32 2008) Страница 10

Теодоракиса не услышали. Не удивительно, если в самой России, пролившей в борьбе с нацизмом (под знаменем коммунизма!) столько крови, все громче и настойчивее звучат голоса наших собственных "экзорцистов"…

Ким Батыров НАДУВНЫЕ ОЛИГАРХИ

На дворе был 1987 год — самый разгар перестроечных новшеств и веяний. Однажды мне, главному инженеру и первому заместителя генерального директора объединения "Интернефтегазстрой", доверенный человек передал деловое предложение от некоего Ходорковского. Он обитал в офисе на задворках Павелецкого вокзала — среди пакгаузов в неприметном вагончике. В таковом вагончике и произошло мое знакомство с предпринимателем кооперативного закваса Михаилом Ходорковским. Тогда в советском законодательстве еще не был отменен запрет на частное предпринимательство и спекуляцию. А кооператоры уже получили "вольную". Идея высвободить инициативу и ответственность трудовых коллективов и их руководителей от пут косной бюрократии ведомств, местничества партийных бонз в областях и республиках нам, технократам, конечно же, была не чужда. Самофинансирование и самоокупаемость — заветные слова, появившиеся в документах последнего съезда КПСС, вселяли надежду, что с так называемым застоем мы справимся. Экономика обретет новые стимулы роста. Но настораживал и заронял недобрые предчувствия "радикальный", но несуразный Закон о кооперативах. Экономического смысла в такой вымороченной кооперации не было и на грош. Создание ростков предпринимательства в высокоразвитой индустриальной и технологической базе Советского Союза, сопоставимой по мощи с американской, подменялось сомнительным потворством убогой стихии мелкого "частника", примостившегося где-то на задворках масштабной плановой экономики. Это выглядело странно и несерьезно.

"Архитекторы перестройки" громыхали ленинской фразой 20-х годов: "социализм — строй цивилизованных кооператоров". Но данное определение относилось ко временам, когда тягловой силой в деревне была лошадь, а в городе в разруху 20-х годов безработному улыбалась удача скорее наняться на кустарную артель бондарей, чем на железоделательный завод. Ни с того ни с сего в сверхдержаве, которая давно переросла фазу индустриализации, запускала на орбиту космические станции и построила Океанский флот, мелкий выжига и кустарь-"кооператор" был объявлен "мотором" подъема экономики из мифического застоя. Ведущей силой преобразования всего хозяйственного и экономического уклада. Сказать по правде, никто из моего круга руководителей индустрии тогда не мог взять в толк, на кой Горбачев и Яковлев якшаются с этими мелкотравчатыми "кооператорами", как черт с младенцем… Всё прояснилось лишь в августе 91-го года.

С самого начала "перестройщики"-антикоммунисты лишь притворно возлагали на кооперативы некие созидательные задачи. На поверку это напоминало возврат вспять, к угару нэпа. "Крупный нэпман кормится главным образом вокруг трестов и других органов государственного управления. Он скупает государственную продукцию и сбывает ее мелкому собственнику. Живет в мире взяточников и казнокрадов", — писал в 20-е годы XX века Георгий Федотов о подозрительном, похожем на баловней горбачевской "перестройки" персонаже. Эту подмену, идеологическое ловкачество общественное мнение не распознало в перестроечном хмелю. Жулики-лжекооператоры, на которых порой клейма негде было ставить, пользовались высоким покровительством и витийствовали на всю страну в телешоу "Взгляд". По-моему, лжекооперативное движение было не без умысла посеяно, словно чертополох, на социалистической хозяйственной ниве. Оно стало орудием развала экономической системы "тоталитарного" СССР. Все эти новоявленные корейки не прятали свои сокровища по сундукам, а "честно" платили партвзносы с сумасшедших барышей, да еще бахвалились своей неподсудностью. Получили они и неограниченную свободу рук перекачивать безналичные оборотные средства в наличные. По мере раскручивания оборотов этого подобия "денежного станка" в кооперативном секторе, расстраивалось и рушилось равновесие спроса и предложения на товарных рынках. Это и породило чуму "дефицитов" и мороку очередей, тогда как в натуральных показателях оборот торговой сети даже возрос, — при пресловутых "пустых прилавках".

Правда, тогда, в 87-м году, куда всё это заведет, представлялось смутно. Многие люди моего круга, возглавлявшие крупные индустриальные комплексы, в глубине души надеялись, что "кооперативная" блажь высокого начальства схлынет. И тогда с чистого листа реформой экономики займутся без дураков, на зрелой, здравой научной основе… Но так явно не думал некто Ходорковский, с которым я 11 лет назад все-таки встретился в вагончике у Павелецкого вокзала. Михаил Ходорковский при первом знакомстве нисколько не походил на мелкотравчатого пронырливого "кооператора" из ненасытной породы, кому всегда не хватает десяти рублей до тысячи. В нем чувствовались масштаб и сильная деловая хватка. Он напомнил мне годы молодые, когда в моем поколении выделялся неугомонный тип "комсомольского авангардиста", за которым, по мнению старших, нужен глаз да глаз. Каково же оказалось деловое предложение Ходорковского? Он звал нас, объединение "Интернефтегазстрой", войти в соучредители коммерческого банка. Впоследствии он стал знаменит под названием "Менатеп" (межотраслевой центр научно-технических программ). Это был один из первых возникших в "перестроечном" чаду, на пустом месте коммерческих банков. Рядом со Стройбанком СССР, где наши предприятия Миннефтегазстроя кредитовались, "Менатеп" должен был выглядеть, как мышь рядом со слоном. Ходорковский открыто и толково разъяснил, в чем деловые выгоды учредителей нового банка в той небывалой, исключительной ситуации, когда кредит перестает быть исключительной монополией государства.

Похоже, отчасти правота его была в том, что никакой предосудительной подоплеки в задуманном предприятии не было. Уж коли ЦК партии дал установку, что кооперативное движение следует всемерно поддерживать. А в закон о кооперативах закралась строчка, что они вправе учреждать свои банки. Государственным предприятиям не заказано впредь идти на смычку с новым предпринимательским укладом.

Для нашего "Интернефтегазстроя", который был ведущим подрядчиком на строительстве нефтегазовых объектов Совета Экономической Взаимопомощи в Сибири, на Украине, по всему СССР, будущий "Менатеп" выглядел, конечно, мальцом. У нас одних иностранных рабочих занято было 60 тысяч человек, а бюджет исчислялся миллиардами рублей. Накоплены были у нас и свободные средства, в том числе и в переводных рублях… Ходорковский неспроста набивался к нам в деловые партнеры. Да и взнос учредительский в капитал нового банка для нас был невелик — 500 тысяч рублей. И эта сумма была равна четвертой доли уставного капитала будущего "Менатепа"…

КЛОНДАЙК НА МАРОСЕЙКЕ

С неделю я размышлял над этим необычным, в духе новых времен, деловым предложением. По должности первого заместителя генерального директора "Интернефтегазстроя" у меня были полномочия распорядителя кредитов, а начальник объединения, как правило, соглашался с моими решениями. В Миннефтегазстрое согласовывать не требовалось. К тому времени права хозяйственной самостоятельности производителей были уже достаточно широки. Опять же, сумма вложений более чем скромная… И все-таки, хоть с виду комар носа не подточит, дело без подвоха и риска, но душа противилась. И не в "консерватизме" была загвоздка, не в перестраховке. И не то, чтобы личность будущего партнера не приглянулась, вовсе нет. Отвращала сама подспудная мировоззренческая подкладка затеваемого дела. Моим убеждениям коммуниста, сына фронтовика, прошедшего школу руководителя — от рядового механика на трассе до заместителя начальника "сэвовского" главка, чужд был сам прозрачный замысел "Менатепа": стяжание сверхприбылей на стыке планового и спекулятивного секторов экономики, которая претерпевала метаморфозу с неясными последствиями. Я заподозрил здесь точку противостояния миров, друг другу чуждых и даже, как выяснилось гораздо позже, враждебных. Ведь в год, когда грянул дефолт, "Менатеп", ставший к тому времени одним из крупнейших банков, под шумок "кинул" своих вкладчиков и увел активы в укромные убежища. Об этом в открытую тогда писали в прессе, но банкиры-"банкроты" чувствовали себя неуязвимыми под крылом ельцинской камарильи…

Мой отказ Ходорковский воспринял с огорчением, но расстались мы вполне дружески… Видно, не суждено было мне — заядлому трассовику, жизнь посвятившему строительству нефтегазовых магистралей, угодить, как кур в ощип, в эту олигархическую бражку. За что я на судьбу нисколько не в обиде. И все-таки то, что приключилось в годы последующие: крушение Миннефтегазстроя и растаскивание по "частникам" его индустриальных активов, возвышение "Менатепа" и ЮКОСа, прихвативших почти задаром тюменские нефтепромыслы, которые наш брат-строитель десятилетия поднимал среди болот и топей, и печальный финал самого первого сверхбогача страны, — всё будто вчера случилось, так остра память. Есть над чем поразмыслить… И вот нечаянно новый повод, толчок непростым размышлениям о прожитом, в том числе о том памятном разговоре в вагончике у Павелецкого и его подноготной, дало мне недавно прочтение только что вышедшей в русском переводе эпической "саги" о 90-х годах в России Дэвида Хоффмана, одного из ведущих обозревателей "Вашингтон пост". В середине 90-х он работал корреспондентом в Москве. Хоффман описывает события и факты, совпадающие по контексту с фабулой несостоявшегося моего партнерства со "структурами" Ходорковского. Неплохо осведомленный американец как бы с другой, противной стороны, которая была от меня и большинства скрыта, проливает новый свет на уже известные, казалось бы, факты.