Журнал класс - Политический класс 43 (07-2008) Страница 11

Еще более невероятный скачок по сравнению с прошлым месяцем совершил президент Татарстана Минтимер Шаймиев: с 56-58-го места в мае он поднялся до 18-го места в июне. Это можно назвать не иначе как триумфальным возвращением в большую политику (из которой, впрочем, один из самых влиятельных региональных лидеров в России никуда и не уходил). Столь высокую экспертную оценку своей влиятельности Шаймиев заслужил, по-видимому, смелым заявлением о необходимости возвращения к выборам глав субъектов Федерации. В этом его поддержал президент Башкортостана Муртаза Рахимов (71-е против 99-го). (Повышение почти на 30 пунктов рейтинга башкирского лидера также можно объяснить исключительно лишь его публичной солидаризацией с позицией Шаймиева.) О том, что региональные элиты недовольны «слишком вертикальной» вертикалью, выстроенной Путиным, было известно и раньше. Но впервые за последние четыре года свободолюбивые помыслы местных властей были выражены вслух — и так громко. Настолько громко, что главному «координатору» единороссов (как его теперь именуют с подачи Путина) Борису Грызлову пришлось срочно заверять политизированную общественность, что ничего подобного в ближайшем будущем не предвидится: «Не для того мы выстраивали вертикаль власти, чтобы менять что-либо, нас устраивает нынешняя ситуация». Впрочем, публичная активность спикера Государственной Думы в роли защитника «курса Путина» не снискала ему повышения в рейтинге: в июне он по-прежнему оставался на 12-м месте.

В июне рейтинги долгожителей двадцатки рейтинга — столичного градоначальника Юрия Лужкова и Патриарха Московского и всея Руси Алексия II — продемонстрировали положительную динамику — весьма симптоматичную для политиков первой десятки, в которой оба по-прежнему остаются. Они улучшили свое положение на три пункта: Юрий Лужков переместился с девятого на шестое место, а Алексий II — с десятого на седьмое. В перманентном пребывании этих людей на вершинах публичной политики видится закономерность: и тот и другой — частые герои теленовостей. И тот и другой, сохраняя относительную самостоятельность, вполне вписываются в политико-идеологический ландшафт государства.

Правда, в обоих случаях можно назвать и дополнительные факторы, которые способствовали максимальному приближению Лужкова и Алексия II к первым фигурам рейтинга. Думается, что рост влиятельности московского мэра был в определенной степени спровоцирован очередными — и, как всегда, не оправдавшимися — слухами о его предстоящей в ближайшем будущем отставке. А повышение внимания к не получившемуся (по любой причине) «схлопыванию» карьеры, как правило, оборачивается положительной динамикой рейтинга «несостоявшегося отставника». Что же касается патриарха, то рост его рейтинга, скорее всего, обусловлен прошедшим в конце июня Архиерейским собором. И это несмотря на то, что экспертный опрос завершился еще до принятия Собором основных документов (в частности, наиболее значимое определение «Об основах учения РПЦ о достоинстве, свободе и правах человека» было принято как раз в день завершения опроса). А также еще до принятия решения по епископу Диомиду — решения, свидетельствующего о дееспособности церковной властной вертикали.

Среди политиков, которые оказались в тени, — глава Министерства по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу. В рейтинговой шкале он спустился сразу на десять пунктов вниз, с 18-19-го места в мае на 28-е в июне. Вероятно, это произошло вследствие того, что ничего особенно чрезвычайного в России за последнее время не происходило и соответствующее министерство осталось вне фокуса общественного внимания.

Ничего особенно примечательного не случилось и в публичном поле российской политики. Отличительная черта нашей политической жизни уже не первый год состоит в относительной узости и невариативности кадровых решений. Мы наблюдаем не приток новых политиков, свежих сил, но многократную перетасовку старых. В этом смысле июнь не преподнес приятных сюрпризов. Между тем главная ось российской политической драматургии по-прежнему сводится к равновесию между двумя центрами власти, из которых одному еще, видимо, предстоит на деле доказать право называться настоящим «центром».

В июне в ведущую сотню политиков вошли Владимир Плигин, Валентин Корабельников, Михаил Тринога, Аман Тулеев и Олег Морозов. Покинули сотню Олег Марков, Андрей Казьмин, Константин Косачев, Владимир Устинов и Юрий Балуевский.

(Автор: Дмитрий Булин)

Миссия иммиграции. Этнически-религиозная толерантность как фактор мирового могущества

Двадцать лет мир живет под кровлей американской гипердержавы. США отчаянно стремятся сохранить эту позицию на максимально долгое время. Гипердержавы существовали и прежде. Понять причины внезапного подъема государства — дело сложное, но не менее трудно определить слабые места гипердержав, теряющих положение гегемона.

Откуда можно ожидать удар, где прячется слабое место гипердержавы? Фукидид назвал демократию причиной гибели Афин. Эдуард Гиббон объяснял падение Римской империи принятием христианства. Американский историк Пол Кеннеди выводит упадок из «имперского перенапряжения». Джерид Дайамонд видит главную угрозу в крушении здоровой окружающей среды. В современном ожесточенном споре в США и других странах аргументы вращаются вокруг вопроса: крепить твердое основание сложившейся нации (нативисты) или открыть ворота (антинативисты) рвущемуся в гипердержаву потоку из обездоленных стран?

Древнейший опыт

Первая гипердержава с мировым статусом на протяжении двух столетий (559-330 годы до Р.Х.) — Персидская империя Ахеменидов — владела территорией, превосходившей Римскую империю; ее население превышало 42 миллиона человек — треть тогдашнего населения Земли. Ее главной отличительной чертой было смешение самых разных народов прежде всего из завоеванных крупнейших держав того времени — Ассирии, Вавилона, Египта. В столице — Персеполисе — к больным вызывали греческих врачей, к строителям — лидийских столяров и плотников, каменные строения возводили ионические камнерезы, работы по железу выполняли мастера из Сард. В море уходили финикийцы, военная стратегия была привилегией выходцев из Мидии, конными повозками управляли ливийцы. Лучших пехотинцев поставляли эфиопы, бактрийцы и согдианцы. Относительно небольшое число персов не могло бы править этим вавилоном народов без сознательной политики толерантности.

Ахеменидов возвеличил царь Кир: завоевывая новое государство, он делал местного царя своим наместником — и этот сатрап становился членом персидской аристократии. Для управления государством пользовались множеством языков: арамейским, эламитским, вавилонским, египетским, греческим, лидийским. Кир опекал все религиозные культы завоеванных народов, царство Ахеменидов поклонялось множеству богов. В Вавилоне поклонялись Мардуку, египтяне — Ра, а евреи почитали Яхве. Толерантность, заложенная Киром, позволила его державе просуществовать довольно длительный срок. Стратегическая терпимость была одной из основ могущества этого государства, распростершегося от Африки до Китая.

И только когда Ксеркс сознательно начал выдвигать на главенствующие посты персов, обнаружилась слабость ахеменидского государства.

Римская империя

Император Антонин Пий назвал Римскую империю Dominus Totius Orbis — владыка всего мира. Именно толерантность позволила Риму обойти своих соперников на глобальной сцене и превратиться в гипердержаву. Империя состояла из 40 провинций, и имперский Рим давал элите каждой из завоеванных провинций участвовать в правлении миром. Тацит пишет, что император мог происходить из любой провинции империи. Траян был выходцем из Испании; его главными советниками были грек, мавр и еврей. Эти посты были открыты всем образованным людям вне зависимости от расы и национальности. Его наследник Адриан происходил из Испании, а следующий император — Антонин Пий — прибыл из Галлии. Марк Аврелий — андалузец, а Септимий Север — африканец.

Так же разнообразна была элита. Философы Сенека и Марк Аврелий — соответственно испанец и африканец. Историк Тацит — галл. Это был новый стандарт толерантности. В то же время экономика Рима была первым примером глобализации. Рим был удивительно удачлив в интеграции местных богов в общий пантеон. И даже переход к христианству не сразу сокрушил римский социум.

Поэт IV века Клавдиан так объяснил причину могущества Рима: «Только Рим прижимает побежденных к своей груди и величает человеческую расу единым именем — как мать, а не императрица; и Рим именует «гражданами» все завоеванные народы, связанные вместе дружеским объятием. Этим умиротворяющим о*ычаям мы о*язаны всем благодаря им мы стали единой расой».

60 миллионов жителей империи были связаны 80 тысячами километров превосходных дорог, жители могли выбирать между латинским и греческим языками, местные обычаи не подвергались преследованиям. Хлеб и зрелища везли со всех концов обитаемого мира: львов из Сирии, буйволов из Греции, леопардов из Туниса, медведей из Англии — на них смотрели посетители Колизея.