Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 60 Страница 11

Собственных записей о нашествии НЛО на Гвазду или других, представляющих интерес для потомков, у меня нет. Никаких нет, поскольку видеокамерой под ленту я так и не обзавёлся. Помнится, стоила такая неукупно, размерами напоминала геттобластер или системник, в поездку или поход не очень-то возьмёшь. И потому кассеты, три полки в два ряда, не более чем потребительский хлам. На свалку однозначно!

А инстинкт тормозит — как можно на свалку? Деньги ж плачены!

Поскольку человек — всё-таки существо стадное, коллективный пример меня бы вдохновил, и я куда легче, без вздохов и слёз, освободил бы место для новых дисков DVD, которых у меня много больше, чем кассет VHS, и которые тоже вот-вот устареют безнадёжно и в свою очередь отправятся на свалку, а на их место придёт что-нибудь трёхмерное, со вкусом и запахом, и даже старые фильмы, «Броненосец Потёмкин» или «Носферату», после соответствующей обработки предстанут во всей роскоши современных возможностей. А потом наступит время проекции непосредственно в КГМ (кору головного мозга) с пропаганд-цеппелинов.

Но вдруг в моём архиве были бы кассеты с уникальным видеоматериалом? Как тут быть? Перегонять в цифру всё? Или только избранное, важное? Или же считать априорно, что важного события в Гвазде быть не может в принципе, и без колебаний нести на свалку?

Пусть их, старые плёночные кассеты. Немало камер наблюдения фиксируют действительность на улицах моего города, а уж в помещениях их сколько... Числом пип-камер Гвазда с Эдинбургом пока не спорит, да и с надёжностью не всё в порядке, но всё-таки, куда уходят данные после истечения предписанного срока хранения?

Как составляют летописи сегодняшнего дня отечественные вольноопределяющиеся Мареки? Казенные историографы описывают каждый шаг губернатора: губернатор встретился, губернатор провёл, губернатор распорядился, губернатор вручил... Обыватели-частники фиксируют себя и своих близких: ребенок ползает, сидит, шагает, идёт в школу, женится... Как первое, так и второе для будущих поколений малоинтересно, разве как пример «типичного представителя», типичного губернатора или типичного мещанина. Но всегда существует вероятность, маленькая, но всё же не нулевая, что ребёнок вырастет в Сергея Есенина, Фёдора Шаляпина или Павла Федотова, а губернатора ждёт судьба Трепова Фёдора Фёдоровича или Романова Сергея Александровича. Тогда кадры семейной хроники войдут в учебники, а казённые материалы будут изучать следователи по особо важным делам: вон та девушка, в третьем ряду, встречающая губернатора в стенах сельхозакадемии, случаем не Вера ли Засулич?

И потому нужно место для хранения — не где-нибудь в облаках (дунет ветер — ищи-свищи те облака), а на личной полке.

Даёшь ЕДИОХ!

К оглавлению

Анатолий Вассерман: Неэтичные клетки

Анатолий Вассерман

Опубликовано 16 марта 2011 года

"Компьюлента" сообщает: «Европейский суд против патентов на лечение стволовыми клетками». По предварительному решению суда процедуры, связанные с использованием человеческих эмбриональных стволовых клеток (чЭСК), не могут быть запатентованы. Правда, решение должна ещё утвердить Большая Палата суда. Но скорее всего уже через несколько месяцев оно вступит в силу и станет образцом для национальных законодательств ЕС.

Решение принято по иску Greenpeace против нейробиолога Оливера Брюстле. Ещё в 1991-м он попытался запатентовать способ получения нервных клеток из стволовых — для лечения некоторых заболеваний головного и спинного мозга. Активисты «Зелёного мира» сочли такой патент неэтичным.

Большинство законодателей Европы (да и практически всего мира) разделяют это мнение. В заметке перечислена лишь малая доля разнообразных запретов на работу с чЭСК. Мотивируются они, как правило, опасениями клонирования человека или поощрения абортов ради получения исходного материала.

Лично я эти опасения не разделяю. В обозримом будущем абортов (как к ним ни относиться) по причинам, уважительным в любом обществе, всё равно будет куда больше, чем нужно при любом мыслимом развитии методов стволовой терапии. Клонирование же, вопреки множеству легенд, не может создать точную копию человека. Ведь бытие определяет сознание. Бытие клона неизбежно отличается от обстоятельств жизни оригинала настолько, что и его сознание будет совершенно иным. Если склонировать, например, Уинстона Черчилля, то двойник, скорее всего, будет так же склонен к тучности, может быть при необходимости приучен к тем же сигарам и брэнди, но, несомненно, не сможет сформировать бульдожий характер в войне с бурами, а потом применить его в двух мировых войнах.

Правда, клоны могут использоваться в качестве источника донорских органов (а с развитием нейрохирургии — даже целых запасных тел) для оригинала. В большом цикле "Сага о Форкосиганах" замечательной писательницы Лоис Макмастер (более известной как Буджолд по фамилии мужа, хотя она развелась с ним ещё в прошлом тысячелетии) интрига нескольких романов включает питомник клонов, выращиваемых именно для пересадки в них мозгов из изношенных возрастом и болезнями тел, достаточно богатых для оплаты столь сложной и долгой (тело растёт 15-20 лет) манипуляции. Причём манипуляции откровенно каннибальской: мозг клона вместе со сформировавшимся в нём оригинальным сознанием уничтожается.

Но мне это опасение представляется изрядно преувеличенным. Даже не потому, что полноценная пересадка мозга — дело не завтрашнее, так что у человечества хватит времени на размышления над всеми порождаемыми ею проблемами. А потому, что люди, продлевающие свою жизнь таким способом, по множеству объективных причин накопят столько оснований для вражды, что в довольно скором будущем их главным занятием станет уничтожение других бессмертных (или хотя бы устранение возможностей к очередному продлению жизни) и они достаточно скоро (по историческим меркам) пресекут эту, несомненно тупиковую, ветвь истории. В «Саге о ВорКосиганах» эта истребительная взаимная ненависть показана очень отчётливо.

По греческому мифу, копьё Геракла было способно исцелять причинённые им же раны. Так и любое негативное явление в обществе несёт в себе семена саморазрушения. Другое дело, что этим семенам надо ещё прорасти. До того, конечно, может случиться немало несчастий. Но в исторической перспективе человечество обречено на всё большее благополучие.

Тем не менее я согласен с решением Европейского суда. Но по совершенно иной причине. Потому, что считаю патенты, как и прочие формы ограничений права копирования результатов творческой деятельности, тупиковой ветвью идеи вознаграждения творцов.

Исаак Ньютон в пылу полемики с низкорослым Робертом Гуком перефразировал изречение античных времён и сказал: «Если я видел дальше других, то потому, что стоял на плечах гигантов». Как часто случается, слова оказались мудрее своего автора. Каждый из нас действительно может создать что-то новое только потому, что опирается на творческие достижения сотен предыдущих поколений. Соответственно наш долг перед человечеством — предоставить к нашим творениям столь же свободный доступ, какой мы сами имеем к созданному предками.

Нынешнее ужесточение ограничений права копирования порождено многими причинами. Тут и отрыв производителя от разработчика вследствие вывода большей части промышленности в регионы дешёвой рабочей силы, и общая тенденция к искусственному торможению прогресса (и даже регрессу) ради сохранения позиций нынешней экономической и политической элиты... Можно указать ещё много оснований для усиленного навязывания юридической фикции "интеллектуальная собственность". Но все эти основания, на мой взгляд, равно пагубны для всего человечества.

"Интеллектуальная собственность" придумана недавно по историческим меркам — всего пару веков назад. Ключевую для этой концепции идею продления ограничения права копирования после смерти самого творца выдвинул создатель «Американского словаря английского языка» Ноа Уэбстер в 1830-х годах. До того творцы вознаграждались множеством иных способов — от меценатства (возникшего задолго до рождения Гая Мецената) до оплаты живого исполнения.

Да и после Уэбстера сохранилось немало иных путей оплаты творческой деятельности. Так, в СССР изобретатели получали не патент, а авторское свидетельство, дающее право получать определённую законом долю экономического эффекта от внедрения изобретения. Правда, примитивные политические соображения ограничили предельный размер авторского вознаграждения, но этот недочёт системы легко исправить. Тем более что самому изобретателю она выгодна: не надо самостоятельно искать готовых использовать его идею и договариваться с каждым из них об условиях взаимодействия.