Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 194 Страница 3

Василий Щепетнёв

Опубликовано 13 октября 2013

Странный сон я увидел на днях. То есть сам сон вполне рядовой, про трудовые будни российского врача, но каждые десять минут он перебивался рекламой. А реклама ничего себе так. Помню, мыло рекламировали для шпионов: мол, тот, кто регулярно моет руки этим мылом, никогда не оставляет отпечатков пальцев, а потому может работать без перчаток. Практично, удобно — и микробов тоже убивает. 

Другой бы смолчал: сами знаете, как относятся к тем, кому в голову транслируют видения инопланетяне, госбезопасность, вредные соседи или вот рекламные агентства. А я делюсь, уповая на то, что писательский сон не обязательно включать в историю болезни. Писатели — они такие… со странностями, но практически безвредные. Особенно фантасты. Однако проснулся, подумал и понял: какие перспективы открываются, какие рынки! Включать рекламу в сновидения граждан — это посильнее «Девушки и Смерти» товарища Горького! Думается мне, данная идея воплотится в данную же реальность прежде, чем в данной реальности человек высадится на Марс. Потому что выгода от рекламы в сновидениях колоссальна, а на что способна человеческая мысль ради трехсот процентов прибыли, известно давно. Это от Марса выгода неочевидна, а от рекламы добра — в смысле материальной выгоды — завались! Вёдрами собирать можно, мешками!

Хотя, конечно, не всё следует измерять коммерческой прибылью. В палате мер и весов есть и другие эталоны. Государства ведь можно и так делить — на государства коммерции и государства власти. В чистом виде ни те ни другие, вероятно, не существуют, но в коммерческом государстве во власть идут ради того, чтобы набить мошну (правящему классу, инициативной группе, наконец, а правильнее — сначала себе любимому), а в государстве власти деньги третьестепенны, главное — возможность принимать и отменять законы, казнить и миловать, объявлять или прекращать войны, как получится. Обладая подобной властью, на костюмы, парфюмы и даже женщин внимание человек из громовержцев-олимпийцев обращает незначительное. Чуть-чуть. На ходу перекусил — и довольно. Побежал дальше вершить судьбы леса и щепок. А деньги... что деньги? Деньгами власть не заменишь. Десять лет без права переписки не хочешь? Значит, через не хочу получишь. С конфискацией, само собой. И где твои двадцать два заграничных костюма и сто двенадцать пар шёлковых носков, гражданин Ягода? Что носки, девятнадцать револьверов зря пропали…

Символом несокрушимости, главного стержня, духовной скрепы Советского Союза я выбрал бы не танк, не межконтинентальную ракету, даже не ватную телогрейку. На почётное место я бы поставил репродуктор проводного радио. Можно из девяностых годов, в виде расписной доски, а лучше бы простенький, из тридцатых: чёрная тарелка, и ничего лишнего.

Один народ, одно радио, одна идея. И радио, стоящее в центре, — хребет. Та самая скрепа, которой сегодня отчаянно не хватает. 

Ну да, газеты. Пресса как главный проводник политики партии. Не чтение от скуки. Но у газет был недостаток: их было много. Я выписываю «Гудок», сосед справа — «Известия», сосед слева — «Пионерскую правду». Тулово, ясно, у газет одно, но головы разные, что допускает разномыслие в принципе. Пусть не политическое, а только вкусовое: кому нравятся огурцы («Сельская жизнь»), а кому — игра в лапту («Советский спорт»). Нехорошо. Причина газетной разноголосицы — приверженность традиции. Привыкли с буржуазных времён к тому, что газет должно быть несколько. Помните, как писал о газетах Чапек? 

«Читатель любит свою газету. Это видно хотя бы по тому, что у нас газеты по большей части называют уменьшительными названиями; и недаром же говорят “моя газета”. Не говорят ведь “Я покупаю свои слойки” или “свои шнурки для ботинок” — но каждый покупает «свою газету», и это свидетельствует о личных и тесных связях. Есть люди, которые не верят даже прогнозам погоды государственного метеорологического института, если не прочтут их в своей газете». Было, было…

К тому же немало людей власти и сами не прочь были иметь «свою» газету (не в буржуазно-читательском смысле), и детей хотели пристроить по линии властителей дум, вот и получилась с виду мощнейшая машина агитпропа, а посмотришь в волшебные очки — гидра гидрой! А гидры, известно, рано или поздно да отплатят за тепло и ласку.

Главная ошибка советской власти, на мой взгляд, и состояла в том, что требовали политического единства, но допускали разномыслия в пустяках — в покрое одежды, в цвете губной помады, в высоте каблука. Недооценили коммерческого потенциала разновкусья. Для единства народа разнообразие в моделях обуви столь же опасно, сколь и разнообразие политических течений. Даже ещё опасней: политикой занимается куда меньше людей, нежели хождением по улицам в обутом виде, особенно при недоступности личных автомобилей. Нужно было держать линию: газета — только «Правда», колбаса — только «Чайная», пиво — только «Жигулевское», одеколон — только «Тройной», одежда — только форменная... и так далее. А сырокопчёная колбаса, коньяк «Арарат» и кальсоны шелковые, заграничные, сорок три единицы, — исключительно дома, при зашторенных окнах, по особому списку для особо ценных людей, живущих в особых поселениях. Каждые три года список пересматривать. Кого нужно — вносить, кого нужно — выносить. С конфискацией, разумеется.

С радио — иное. Радио пошло в массы аккурат при советской власти. И поначалу дело делалось замечательное. Радио требованию единомыслия соответствовало полностью. Одно на всех, оно приводило народ к единому знаменателю. Или числителю. С утра до полуночи бормотало оно в коммунальном жилищном пространстве, и слушай его, не слушай — одно. Уж если капля и камень точит, то каково мозгам? Богатый — плохо, вещизм — опасная болезнь, Запад — расположение разлагающегося Ада, интеллигенция — прослойка, пролетарий — гегемон. Рекламы практически не было, была антиреклама, призывающая не покупать на деньги, а, напротив, деньги хоронить (при выпадении стыдливой гласной — хранить) в сберегательных кассах. Сколько их там полегло, безвестных тысяч? А каждая тысяча — год самоограничения во всём. 

Ах да, ещё был удивительный призыв летать самолетами «Аэрофлота», но это, я полагаю, для иностранцев: чтобы не думали, что у нас по старинке на мётлах левитируют.

Когда все на одной волне, жизнь если не приятна, то понятна. Что дорогого стоит.

Недаром те немногочисленные эфирные радиоприёмники, что появились у населения к концу тридцатых годов, с началом войны велено было сдать Куда Следует. Поняли: разноголосица вредна и опасна. Только проводное радио сплачивает население в нацию. 

Появление трёхпрограммного вещания ознаменовало начало конца. Не хватило политической воли запретить и эфирные приёмники. Понадеялись на глушилки, на то, что ночью, когда утверждённые диапазоны 31, 41 и 49 метров обеспечивают наиболее качественный приём, люди спят. Да при чём здесь «Голос Америки» и прочие бибиси, когда любая передача на непонятном языке, передача, в которой звучит танго или рок-н-ролл либо комментатор частит сквозь рёв торсиды, включает в мозгах такую картинку, какую и тысяча дипломированных пропагандистов не заглушит.  

Да и какие дипломы у пропагандистов, что они видели, что читали, что могли противопоставить Лолите Торрес или Робертино Лоретти? «Блокнот агитатора»? Уже смешно…

Горный камнепад тем и характерен, что в движении ширится, набирает массу. Перестройка подтачивала советскую власть не публикациями Солженицына, отнюдь. Публикациями Солженицына она власть скорее укрепляла: сидите смирно, а то и вас туда, в ГУЛАГ… А вот реклама — реклама била нерасчётливо, по площадям, но именно такая стрельба и поразила советское сознание. Начали вроде бы с пустяка — вместо обычных часов на экране появились часы с надписью «Оливетти», потом рекламировали удобрения, а там и понеслось со склонов: прокладки, тампоны, сникерсы, водка, водка, водка… 

И рухнула дамба, не нашлось мальчика, заткнувшего собой протечку.

Так что сны мои — это всего лишь следующий этап раскрепощения сознания. Отпусти мне природа лет хотя бы тридцать, а лучше пятьдесят, не бессильной старости, а бодрости, ясности ума и твёрдости духа — глядишь, и я бы — благодаря рекламе во сне — стал вполне коммерческим человеком.

К оглавлению

Голубятня: Корзина с «Ролексами»

Сергей Голубицкий

Опубликовано 12 октября 2013

Сегодня хочу поделиться с читателями впечатлениями о фильме французского режиссёра Жан-Жака Анно «Чёрное золото» (Or Noir, 2011). Фильм этот достоин долгой памяти по целому ряду соображений: во-первых, у него увлекательнейший сюжет; во-вторых, игра актеров блистательна, а исполнителя роли принца Ауда — Тахара Рахима — я даже склонен причислить к пантеону гениальных лицедеев; в-третьих, концепт национальной идеи, представленный в «Чёрном золоте», на мой взгляд, является не просто самым привлекательным из всех, какие мне известны, но ещё и самым удачным в плане художественного воплощения. Неслабый такой набор достоинств, не правда ли? Хорошо бы теперь его оправдать :-).