Джарон Ланир - Вы не гаджет. Манифест Страница 40

Традиционным объяснением такого рода изменения является то, что оно должно давать преимущества либо для выживания, либо для сексуального предпочтения. Амадинов хорошо кормили, и отсутствовала угроза со стороны хищников. Тем временем селекционеры, озабоченные лишь расцветкой оперения, изменили также и процесс выбора партнера.

Поговорим о Терри Диконе — ученом, внесшем значительный вклад в самых разных областях исследования. Он является профессором-антропологом в университете Беркли (Калифорния) и экспертом в области эволюции головного мозга; он также занимается изучением химического происхождения жизни на Земле и математикой, лежащей в основе возникновения таких сложных структур, как язык.

Терри предложил оригинальное решение тайны музыкальности японских амадинов. Что если существуют определенные черты, включая стиль пения, с заложенной в них тенденцией развития от поколения к поколению, но обычно это развитие сдерживается давлением естественного отбора? Как только такое давление пропадает, происходят быстрые изменения. Терри предположил, что музыкальные способности амадинов развились не потому, что это давало им некое преимущество, а просто потому, что в неволе это стало возможным.

На воле, вероятно, пение должно быть жестко определенным, чтобы самка и самец могли найти друг друга. У птиц, рожденных с генетической предрасположенностью к расширению песенного ряда, скорее всего, могли возникнуть проблемы с поиском партнера. Когда же поиск партнера у амадинов (если они были внешне привлекательны) упростился, разнообразие их песен резко возросло.

Брайан Ритчи и Саймон Кирби из Эдинбургского университета вместе с Терри симулировали эволюцию птиц с помощью компьютерной модели, и идея получила подтверждение, по крайней мере в виртуальном мире. Наука становится похожей на сочинение рассказов, по мере того как конструирование учится в некоторой мере передавать отдельные механизмы ранее субъективных действий человека.

Недавние успехи в применении компьютеров для поиска совпадений в больших объемах текстов приводят к предположению того, что расширение разнообразия пения могло иметь большое значение в эволюции человека. Чтобы понять, почему это так, сравните две популярные истории о возникновении языка.

Согласно первой некий предок человека сказал свое первое слово для обозначения чего-то — может, ма для обозначения матери — и научил этому слову все племя. Несколько поколений спустя кто-то придумал во для обозначения слова «вода». И наконец, у племени появилось достаточно слов, чтобы выработать свой язык.

Согласно второй, предки человека в большинстве своем преуспели в выживании, поиске партнера и воспроизводстве. Они производят разнообразные странные звуки, поскольку эволюция позволяет экспериментировать, если эксперименты не ухудшают выживание. Предки человека многие задачи выполняют в группе, и их мозги начинают устанавливать соответствие между отдельными характерными звуками, издаваемыми членами группы, и конкретными событиями. Постепенно в обиход входит все больше «слов». Сначала не существует четкой границы между словами, фразами, эмоциональными вариациями и иными элементами языка.

Вторая история кажется мне более правдоподобной. Предки человека делали то, что сейчас осваивают большие компьютеры, однако с превосходящими способностями мозга в распознавании шаблонов. Хотя язык со временем становился все богаче, он так и не стал абсолютно определенным. Эта неопределенность сохраняется и по сей день, стимулируя дальнейшее развитие и изменение языка. Мы продолжаем эту вторую историю, когда придумываем новые сленговые слова типа «цацки» или «гы».

Даже если вторая история верна и еще действует, язык мог и не стать более разнообразным. Возможно, постепенно возникли правила речи, которые наложили ограничение на разнообразие. Возможно, эти позднейшие правила помогают нам общаться более ясно, или просто говорить более сексуально, или демонстрировать в речи свой высокий статус, а может, и то и другое. Разнообразие не обязано развиваться во всех направлениях.

Разнообразие со временем может даже сокращаться. В гл. 9 я пояснил, каким образом отсутствие стилистических инноваций сейчас воздействует на человеческие песни. Если вы согласны с тем, что в последнее время возникла проблема с поиском новых стилей, возникает вопрос почему. Я уже высказал предположение о том, что ответ может быть связан с проблемой свободных фрагментов и коллективного разума.

В ИСТОРИИ КОМПЬЮТЕРНОЙ НАУКИ НАСТУПИЛ ЗАБАВНЫЙ МОМЕНТ. НАМ УДАЕТСЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ КОМПЬЮТЕРЫ ДЛЯ АНАЛИЗА ДАННЫХ БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЙ, НАЛАГАЕМЫХ ЖЕСТКИМИ ГРАММАТИКОПОДОБНЫМИ СИСТЕМАМИ. НО КОГДА МЫ ИСПОЛЬЗУЕМ КОМПЬЮТЕРЫ ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА, МЫ СВЯЗАНЫ НЕ МЕНЕЕ ЖЕСТКИМИ МОДЕЛЯМИ СТРУКТУРИРОВАНИЯ ИНФОРМАЦИИ 1960-Х ГОДОВ. НАДЕЖДА НА ТО, ЧТО ЯЗЫК СТАНЕТ ПОХОЖ НА КОМПЬЮТЕРНУЮ ПРОГРАММУ, УМЕРЛА. ВМЕСТО ЭТОГО МУЗЫКА СТАЛА БЛИЖЕ К КОМПЬЮТЕРНОЙ ПРОГРАММЕ.

Полагаю, что возможно и другое объяснение: изменение, зародившееся в середине 1980-х годов, совпадает с появлением средств цифровой обработки музыки, таких как MIDI — цифровой интерфейс музыкальных инструментов. Средства цифровой обработки в большей степени, чем все предыдущие инструменты, влияют на получаемый результат: если вы отступаете от того типа музыки, для которой предназначен данный цифровой инструмент, последний становится трудно использовать. Например, сейчас музыкальный ритм чаще всего является регулярным. Возможно, это во многом связано с тем, что, когда вы пытаетесь менять темп во время обработки музыкального произведения, используя некоторые широко распространенные компьютерные программы обработки музыки, последние начинают сбоить и могут даже выдавать глюки. В доцифровую эпоху инструменты также оказывали свое воздействие на музыку, однако оно не было столь сильным.

В гл. 2 я утверждал, что не следует ожидать научного ответа на вопрос, какова природа сознания. Ни один эксперимент никогда не сможет доказать, что сознание существует.

В данной главе я надел новую маску и описываю роль, которую играет компьютерное моделирование в неврологии. Имеет ли смысл сейчас, когда на мне эта другая маска (возможно, шлем с электродами), вообще притворяться, что сознания не существует?

Вот мой ответ: хотя мы никогда не сможем постичь природу сознания, существуют способы подойти к ней ближе и ближе. Например, можно спросить, что такое смысл, хотя бесполезно надеяться постичь его на опыте.

В. С. Рамачандран, ученый-невролог из университета Сан-Диего (Калифорния) и Института Салк, создал поразительно конкретную программу для исследования вопроса смысла. Как и многие лучшие научные умы, Рама (так зовут его коллеги) исследует в своей работе очень сложные версии того, что интересовало его еще ребенком. Когда ему было одиннадцать, его интересовал вопрос о пищеварительной системе венериной мухоловки, насекомоядного растения. Что включает выделение пищеварительных ферментов в ее листьях — белки, сахара или оба одновременно? Может ли сахарин обмануть ловушку, как он обманывает наши вкусовые рецепторы?

Позже Рама перешел к изучению зрения и в возрасте двадцати лет опубликовал свою первую статью в журнале Nature за 1972 год. Он широко известен работами, которые пересекаются с областью моих интересов: использованием зеркал как низкотехнологичной формы виртуальной реальности для лечения фантомных болей в конечностях и паралича, вызванного инсультом. Его исследование также дало импульс началу нашего плодотворного диалога о языке и смысле, который продолжается и по сей день.

Отдельные области коры головного мозга предназначены для конкретных чувственных систем, таких как зрение. Есть также и налагающиеся области — области пересечения, мультимодальные области, которые я упоминал ранее в ходе обсуждения обоняния. Рама пытается определить, каким образом эти области пересечения могут порождать ключевой элемент языка и смысла — метафору.

Канонический пример Рамы заключен в эксперименте, известном как «Буба/кики». Рама говорит испытуемым два слова, оба легкопроизносимые, но бессмысленные в большинстве языков: «буба» и «кики».

Затем он демонстрирует испытуемым две картинки с формами: на одной форма, колючая, как дикобраз, а на другой округлая, как облако. Сопоставьте картинки со словами! Ну конечно, первая картинка вызывает ассоциацию «кики», а вторая — «буба». Это соответствие присуще разным культурам и, похоже, верно для человечества в целом.