Сергей Зверев - За колючкой – тайга Страница 10

Он перестал упрямо повторять, что не убивал, после того, как судья, выслушав его последнее слово, беззвучно прошептала:

– С вами все ясно.

Ее не слышал никто, кроме нее самой и Андрея. И столько злости, столько бессердечия и глупости было в этой процеженной сквозь тонкие бесцветные губы фразе, что Литуновский почувствовал, как у него оборвалось сердце. Теперь приговор можно было и не слушать. Его привезли через два дня ближе к обеду, и он сидел, голодный, без сигарет, в одиночке Центрального районного суда, ожидая, пока судья вернется с обеденного перерыва и приступит к чтению приговора. Его ввели в зал, и он, уже готовый ко всему физически, но совершенно не подготовленный морально, стоял, вцепившись пальцами в ограждения клетки, и слушал, слушал, слушал…

И даже сначала не понял, что такое «восемнадцать лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима». Жизненный опыт и образование понять помогали, а вот разум верить отказывался.

И когда его повели к выходу в наручниках, он смотрел на Вику, и его слова ободрения, не в силах сорваться с губ, деревенели и перекашивали рот.

– Старик, тебе очень нужны деньги?

– А то.

– Сколько километров отсюда до сторожки, в которой живут во время белкования твои сыновья?

Непонимающий старик свалил с затылка кепку и почесал затылок.

– Километров тридцать. – Он надул губы – это помогало ему думать.

– А в каком направлении? – Сердце Андрея билось с перебоями, как при инсульте.

– Север без моей помощи сможешь определить? – Старик стал что-то соображать.

– Без проблем.

– А в ночи?

– Нет солнца, есть луна. Нет луны, есть деревья. Без проблем.

– Так вот, отсюда на северо-запад пятнадцать километров. Дойдешь до болота и справа от него увидишь избу малую. Раньше мы ее под зимник подобили, а сейчас нет нужды туды зимой мотаться.

– Старик… – От волнения Андрей стал чуть заикаться. Реальное чувство свободы перехлестывало его и гнало наметом к цели.

– Ну, скоро там? – раздалось из ледника.

– Чуток осталось! – взвизгнул фальцетом дед и снова наклонился к Литуновскому.

– Я дам тебе две тысячи пятьсот рублей, старик. А через месяц после этого дам еще сто тысяч.

– Сколь??

– Сто тысяч рублей, – повторил Литуновский. – А две с половиной, чтобы ты знал, что не обману, дам здесь, сразу. Но через день после того, как ты в следующий раз отсюда уедешь, в сторожку положишь одежды, желательно поприличней, моего размера, и продуктов на два дня.

– Ой, лихо… – взмолился дед.

– Знаю, что лихо, – рассердился Андрей. – Потому что я никого не убивал, старик. Я не убивал тех троих, за смерть которых мне врезали восемнадцать лет. А я не смогу здесь жить, старик. Я умру сам через год. Я не могу жить в неволе, дед, я человек такой… Я к сыну хочу, старый… У меня Ванька без меня другим будет…

– Тихо, тихо, тихо… – прошепелявил сельчанин и осторожно похлопал кнутом по сапогу разволновавшегося Литуновского. – Не егози, паря. Сгоришь зазря раньше времени.

– Ну-ка, давайте, завязывайте там, с разгрузкой! – пробасил выглянувший из ледника замполит, недовольный тем, что работы идут не по обыкновению медленно. – Литуновский, ты долго еще на телеге валяться собираешься?

Андрей встал и нетвердой рукой стал подавать оставшиеся коробки ускорившим разгрузку зэкам.

– Значица, так, паря, – шептал старик. – Сегодня какое у нас? Тринадцатое. В следующий раз я приеду, получается, в конце апреля. Грех на душу беру, не знаю, простится ли, но больно уж жалко на тебя смотреть. Сын, говоришь? Сколько пацану?

– Пять, – сглотнув комок, не веря собственному счастью, глухо выдавил Литуновский.

– Ай, беда… Пацана жаль, и тебя, паря, жаль. Точно не убивал?

– Крест целую, батя…

– Значица, так тому и быть, – старик прихлопнул себя по голенищу войлочного серого сапога и качнул головой. Ты только уж не выдавай меня, если что, паря… Знаешь, всякое случается, а мне на старости лет…

– Батя, богом клянусь… – У Андрея прихватило горло, едва он представил, как выдает старика администрации.

– Да слазь ты с телеги, Литуновский, черт тебя подери! – рявкнул замполит и махнул рукой конвою – «гоните этих троих обратно».

– Как приеду, все расскажу тебе, – пробормотал напоследок старик и вдруг приосанился и взмахнул кнутом. – А ну, слазь, тать!..

«Я хочу домой».

«Хочут все, не все доезжают. С., 1969 г.».

Следуя к бараку под конвоем, Андрей не чувствовал ничего, кроме запаха наступившей весны и того неоправданно радостного, что она приносит с собой.

Через час зэки, глотая с алюминиевых ложек капусту и запивая ее жидким чаем, сквозь приоткрытые окна похожей на барак столовой ловили ноздрями запах яиц, жарящихся в караульном помещении, и аромат куриного бульона, доносящийся из жилой части Белого дома.

– Я, когда приду, попрошу жену сварить борщ со свининой, – сказал Ворон и прополоскал рот остатками чая.

Зэки чуть отвлеклись, но, услышав, что и когда собирается делать Ворон, снова вяло заскребли ложками по днищам котелков.

Сидеть Ворону оставалось еще девять лет.

Глава 4

Весна под Красноярском вошла в свои права решительно и на этот раз окончательно. Ее вестниками стали первые комары, еще маленькие, только что появившиеся на свет, и оттого голодные и злые. Они продирались сквозь одежды зэков, пробирались под сетки накомарников, которые выдавались далеко не всем, и пили кровь, зная, что теперь их власть, а значит, сила.

Шапки сменились на кепи, ватные штаны и куртки вновь залегли на дно каптерки завхоза, и люди, выбираясь на свежий воздух из душного барака, вдыхали аромат тайги полной грудью. Зима сменилась весной, это значит, что срок уменьшился, что еще полгода не будет страха за то, что вдруг подломит простуда, обострится до пневмонии, а в лазарете, как обычно, ни парацетамола, ни димедрола. Неужели «дача» настолько проклята, что даже местный лекарь не получает с Большой земли самые необходимые таблетки? В конце марта заболел Чича. Заболел жестоко, горлом шла кровь, и он уже с трудом добирался до деревянного туалета, чтобы выпотрошить свои исхудалые внутренности от очередного приступа поноса. Дизентерия – поставил диагноз лепила, на том и сошлись. Чича еще неделю провалялся в жару, а когда его состояние уже не попадало под понятие обратного процесса, обещающего выздоровление, капитан медицинской службы вызвал из «семерки» вертолет. Вертолет прилетел и увез Чичу. И это был единственный за всю историю «дачи» случай, когда ее бывшего жильца похоронили не в тайге. Уникальный случай, примечательный. Даже тело родственникам выдали. Денег у матушки не оказалось, и закапывать Чичу пришлось под Красноярском. Теперь, чтобы его навестить, его матушке придется добираться через всю страну. Однако и на том спасибо доктору. Помер бы в шестом бараке – не пришлось бы видаться вовсе.

А кедры продолжали трещать, хрипеть и падать, падать, падать…

Из восьмидесяти семи килограммов живого веса, что принес с собой в зону Литуновский, у него оставалось шестьдесят восемь. По меркам шестого барака он был упитан, и многие дивились тому факту, что человек еще ни разу не переболел, не считая насморка и температуры. Лепила два раза давал ему парацетамол, словно от души отрывая, и Летун на следующий день снова взял в руки «Тайгу».

Через три дня после отъезда старика, семнадцатого апреля, Андрей стал понимать, что теперь все зависит от того, насколько быстро и правильно он сможет одолжить денег. Найти на «даче» две с половиной тысячи рублей – это все равно, что на воле попросить взаймы десять тысяч долларов у первого встречного. Счет тут идет не на тысячи и даже не на сотни. Пачка «Примы» – четыре рубля, чая – двенадцать. Приблизительно половина того, что зарабатывает за день осужденный. Наличных денег в зоне нет, а хочешь чая или табака – направляйся к бугру. Бригадир напишет докладную записку, и писарь из осужденных, следящий за бухгалтерией, закроет твою зарплату и выдаст талон. С этим талоном следует направляться к завхозу, и он, надев очки и послюнив пальцы, приобщит ее к делу о материальных выдачах заключенного. Получив пачку чая и сигарет, можно не заботиться о дне завтрашнем. Это значит есть что курить, значит, не придется клянчить у напарника и других, значит, формально независим. А чифирь в конце дня – это то, что заменяет зэку на «даче» телевизор, шейпинг, тренажерный зал и библиотеку.

Можно достать бутылку водки или спирта, но можно не всем, и даже далеко не всем. Бедовый может. Поллитровка самогонки из Кремянки стоит двести рублей, сто граммов спирта – сто пятьдесят.

– Послушай, Саня, – обратился Литуновский к Зебре во время обеда. – Если бы я хотел достать денег, куда бы мне следовало обратиться?

– Это смотря сколько денег, – резонно заметил, пряча хлеб в карман, тот. – Сколько тебе нужно? Десять? Двадцать? У тебя же есть хорошее мыло, зачем тебе деньги?