Михаил Серегин - Божий одуванчик Страница 10

— В городе Рязани… пироги с глазами… их ядять, а они глядять…

Общими усилиями загулявшая троица извлеклась из кафе, но дальше все пошло сложнее.

Оказалось, что их телеса не желают сохранять строгий перпендикуляр с земной поверхностью: в глазах рябило, хороводило и кружилось, весело расползались радужные круги, плитки проспекта хулигански выскальзывали из-под ног, а стены домов угрожающе пульсировали, явно нацеливаясь обрушиться прямо на голову многострадальным выпивохам.

Ко всему прочему, Свиридов-младший начал всячески попустительствовать на ниве поругания общественного порядка. Он приставал к прохожим, порывался разбить парочку витрин, уверял какую-то напуганную седенькую старушку в том, что он знавал Клару Цеткин, Шарля де Голля и лично мумию Мао Цзэдуна, а потом встал на четвереньки, сделал странное скачущее движение и заорал:

— Конница Буденного, ежкин крендель… урррра!!

На этом его и задержали стражи порядка.

Бесспорно, будь здесь Фокин, он воспротивился бы такому обороту событий и даже вступил бы в предполагающий рукоприкладство конфликт с пэпээсной братией, но Афанасий потерялся за два квартала до этого.

Олег же Осокин и вовсе провалился в какой-то подвал, где и почил сном праведника.

…Проснулся Олег от пронизывающего холода и боли в ушибленном локте. Его наручные часы показывали семь минут двенадцатого.

Впрочем, если бы Олег был чуть трезвее, он бы понял, что часы просто остановились.

От удара ли, от падения…

Выбравшись из подвала, он медленно побрел по почти пустому проспекту, рассеянно глядя себе под ноги. Он так погрузился в себя, что не заметил, как траектория его передвижения пересеклась с координатами фонарного столба.

Он поднял голову только в самый последний момент и подумал, что надо бы свернуть влево или вправо, но, пока мозг выбирал направление, ноги уже сделали роковой шаг, и Олег пребольно стукнулся лбом о шершавую прохладную металлическую поверхность.

— Баля-кха-муха!

Это привело его в чувство. Он потер пострадавший от столкновения лоб и, ускорив шаг, внимательно огляделся по сторонам, словно человек, только что вынырнувший на поверхность речной глади.

Самочувствие его было далеко от оптимального. Попросту говоря, его банально тошнило от нервно выпитого у Ильи Свиридова и потом в кафешке разнокалиберного спиртного.

Через несколько шагов ощущение тошноты стало нестерпимым.

Он свернул в первую попавшуюся подворотню, оперся левым плечом на деревянный столб, поддерживающий какой-то навес, перегнулся вперед, и его вырвало.

Рвота оказалась кратковременной. Олег распрямился, в тот же момент почувствовал на своем плече чью-то руку.

Он обернулся и увидел — в размытой белесой дымке, словно размытая старинная картина, — смутно знакомое лицо и строгие глаза за затененными стеклами очков.

— Где же это ты так напился, Осокин?

Голос звучал словно со стороны. Из глубокого гулкого ущелья. Или из пустой сорокаведерной бочки. Олег тут же поспешил поклясться про себя, что со следующего дня ни грамма спиртного.

Все. Хватит.

Однако эта здравая мысль непроизвольно прозвучала вслух и была облечена в следующую вербальную форму:

— Ну-у-у… шоп ищщо рраз… да не… я же с сегодняшнего дня… а какое севво… число?

И потом с места в карьер принялся рассказывать историю про то, как двое его друзей, приняв LSD-25, долго разговаривали с фонарным столбом, приняв его за профессора философии Геттингенского университета.

Впрочем, он не успел сказать и половины того, что хотел, как был остановлен:

— Что же это ты кричишь на всю улицу? Время уже за полночь.

— Д-да? — Осокин был убежден, что, когда он вышел из кафе, не было и одиннадцати. А от Свиридова до него минут десять ходьбы, не больше. — А в-вы… где-то я вас видел… м-м-м… а вы что тут делаете… в такое n-поззз… нее врем… ик! а-а-а. А?

— Я тут живу.

— Д-да? — Олег запрокинул голову и увидел на стене дома огромный рекламный щит «Мальборо». — Зы-ы-ы… — …дессь? Смешно… ну да! Вот в энтом доме жила одна знакомая блядь… На групповуху под «винтом» легко разводилась… Она нам вчетвером подписалась, что… в-в-в… А вы из какой квв…вартиры? Если из двадцать п-первой, то нам по пути. А-а-а… эта шалава ведь уже п-п… капут!! Гырмы-сы-выррр!..

Олег пошатнулся, норовя угодить носом в асфальт, но сильные руки, схватив его за плечи, крепко встряхнули. Это оказало нужное воздействие.

Он беспорядочно замотал головой и уже внимательнее посмотрел на собеседника.

— А-а-а… так это вы… А… Алексан… сан… Кир… кор… не помню батюшку вашего… в-в-в… Алекса… бррр… уфф!

— Узнал наконец.

— М-м-м… двад-цать пер-вая от-ме-ня-ется… — по слогам произнес Олег. — Шалава-то сдох…ла. Еще два месяца назад… Гитлер капут! Дойчен золдатен унд официрррен… зо-ондер коммманден нихт капитулирррен!! — дурным голосом завыл он, поворачиваясь вокруг собственной оси, и вдруг почувствовал, что ему стало трудно дышать, потому что в горле что-то сдавленно забулькало, заклокотало… С запоздалым ужасом Осокин распознал на губах солоноватый привкус крови…

Олег зашелся в беззвучном крике, больше похожем на предсмертный клекот птицы, и упал, чтобы уже никогда не встать.

Никогда.

…Со стороны это выглядело так: темная, затянутая в перчатку рука вонзила что-то тонкое и длинное в горло Осокина. И это тонкое и длинное пронизало беззащитное горло Олега насквозь.

Гитлер капут.

— Воистину капут, — пробормотал убийца и раскачивающейся, какой-то старческой походкой побрел к дому с рекламным щитом «Мальборо».

Свиридов вернулся домой достаточно поздно: около полуночи. Он был у Анатолия Григорьевича и разговаривал по поводу сегодняшнего визита к Дедовскому.

— И как тебе Якорь? — спрашивал дядя.

— Серьезный молодой человек. Подкованный. Такой… породистый.

— Да, это точно. Я сталкивался с ним раза два по мелким вопросам. Приятно иметь с ним дело, знаешь ли. Умный, знающий человек. В милую и законопослушную категорию мелкоуголовных граждан явно не вписывается.

— Серьезный парень, — повторил Свиридов. — Не позавидовал бы я его врагам.

— Думается, что у него уже не осталось их, — сказал Осоргин. — Как говорится, иных уж нет, а те далече. Все его враги гниют в камерах да гробах, а новых он, кажется, еще не нажил. У нас в Петербурге хорошим индикатором наличия врагов является заказуха. Нажил серьезного недоброжелателя — получай предупредительный выстрел в голову, как шутил один мой знакомый бизнесмен, пока сам не отправился на Пискаревское кладбище под гранитное надгробие.

— А кто такая эта Лена, про которую говорил мне Ледовской? — сменил тему разговора Свиридов.

— Я даже не знаю. Не видел ни разу. Судя по всему, серьезная, знатная девочка, если он на нее запал. Он вообще всегда отличался любовью ко всему прекрасному и высокоэстетичному. Ты видел его секретаршу, Володька?

— Аню?

— Вот-вот, Аню. Так вот, вокруг него все такие. Есть разновидность мужиков, к которым баб тянет как магнитом. Ледовской, похоже, такой и есть. — Анатолий Григорьевич лукаво посмотрел на племянника и, почесав затылок, с хитрым видом добавил:

— Да что я тебе рассказываю… ты и сам не промах. Юльку из моей конторы в одни сутки раскрутил, даром что она у меня уже год работает и за это время толком ни с кем не переведалась. Не дала, грубо говоря.

Такую цацу из себя строила, что просто Элизабет Тейлор в роли Клеопатры. А ты, как говорится, сразу стреножил.

— Нормальная баба, — пожал плечами Владимир. — Главное — подход к людям. А к женщинам следует подходить не сзади, как большинство мужиков, и норовить схватить за задницу с последующим углублением… отношений.

А спереди. Такая вот пространственная геометрия. Ну ладно, Анатоль Григорьевич… Пошел я.

Свиридов направился к выходу из кабинета, но на самом пороге обернулся и тяжело бросил через плечо:

— А у Дедовского я на всякий случай установил «жучок». Мало ли что…

…Придя домой, Владимир обнаружил прямо на пороге вдрызг пьяного Афоню Фокина, который зафомоздил своей огромной тушей всю прихожую и испускал оглушительный храп.

Вокруг незадачливого выпивохи бегал пес Гарант и тоскливо подвывал, вероятно, пытаясь подвигнуть Афанасия на то, чтобы тот поднялся, добрел до холодильника и дал «другу человека» пожрать.

— Вот кретин, — пробормотал Владимир и, не без труда втащив Афанасия в комнату, свалил его на кровать и захлопнут дверь: дыхание Фокина атмосферу явно не озонировало.

Илюхи еще не было. Впрочем, Володя не успел даже поужинать, как младший братец ввалился в квартиру и, навернувшись в прихожей через фокинские туфли, живописно полетел вверх тормашками.