Александр Звягинцев - Группа первая, резус положительный Страница 10

– Сам…

Повернувшись, Савелов медленно ушел вслед за взводом, а Сарматов, Алан и Бурлак остались стоять на каменном гребне.

– Сармат, нас-то за что на этих? – после затянувшегося молчания спросил Алан.

Сарматов молча посмотрел туда, где черным крестом на белой уплывающей льдине, разбросив руки в разные стороны, лежал человек. Алану ответил Бурлак:

– За что?.. А чтобы, как в банде, кровью нас повязать!..

– И ты согласился, командир?.. – перевел Алан взгляд на Сарматова.

– А кто его спрашивал?.. – криво усмехнулся Бурлак.

Сарматов, не сводя взгляда с уплывающей льдины, тихо произнес:

– Крест…

– Что? – в полном недоумении переспросил его Алан.

– Крест это, понимаете?.. Крест на всю жизнь!.. – тоскливо повторил Сарматов.

Алан опустил голову и тяжело вздохнул.

Восточный Афганистан

11 мая 1988 года

Башмаки оставляют глубокие следы на подталом, рыхлом, точно изъеденном кислотой снегу. Пронизывающий ветер воет, как в аэродинамической трубе. Качается над перевалом нестерпимо яркое солнце, которое, кажется, в этом краю не исчезает за горизонтом никогда.

– Мужики, наденьте маски! От такого солнца ослепнуть можно! – крикнул Сарматов растянувшимся цепочкой бойцам и встряхнул висящего на нем и Прохорове американца: – Полковник, закрой глаза, они тебе еще понадобятся!..

– Ты уверен? – прохрипел тот.

– Глаза – зеркало души, их беречь надо! Без них кто ее, душу твою, увидит?..

– Избавь, майор, от русских разговоров о душе и смысле жизни! – брезгливо передернулся полковник.

– Избавляю… Кстати, мы с тобой нигде раньше не встречались? Мне порой кажется… – задумчиво произнес Сарматов.

– Как вы, русские, говорите: кажется – перекрестись! – зло прошипел американец.

– А ты, оказывается, неплохо знаешь русских, полковник! – усмехнулся Сарматов. – И разговариваешь по-нашему неплохо… Когда захочешь…

– Твоя правда, Сармат, – сказал Прохоров. – Я тоже смотрю: как полегчает ему – уши топориком и смотрит на нас во все глаза.

Сбоку к беседующим пристроился лейтенант Шальнов.

– Отдохни, командир, я помоложе, – сказал он, закидывая себе за плечо руку американца.

Освободившись от ноши, Сарматов остановился и пропустил мимо себя группу.

– Как дела, мужики? – спросил он одетых в черные маски бойцов.

– Как в Польше – у кого больше, тот и пан! – послышался чей-то ответ и смех остальных.

– Сармат, с тобой не соскучишься. Так ведь получилось, что из огня да в полымя, – сказал замыкающий.

– А ты скучать на свет родился? – осведомился Сарматов. – А кто ты? Не узнаю в маске.

– Савелов.

– А-а… – сразу прикинулся равнодушным Сарматов и, поднеся к глазам бинокль, воскликнул: – Ай да Сарматов, ай да сукин сын!..

– Что там? – спросил Савелов.

Вместо ответа майор передал ему бинокль.

В окулярах рябели черные точки кружащихся над долиной вертолетов.

– Круто шмонают! – вырвалось у Савелова. – Вовремя мы оттуда смылись!

– Ждать нас устали, вот и шмонают, – согласился Сарматов. – Наше счастье, что у них стандартное мышление.

– Стандартное, говоришь? И в чем же оно заключается?

– В том, чтобы в ситуации, подобной нашей, блокировать тропы, дороги и бить по площадям. С каждым днем они будут расширять район поиска, а их службы радиоперехвата и американские спутники будут ждать нашего выхода в эфир. Нам-то это дело привычное, а вот ты, капитан, зря увязался с нами…

Савелов, натянуто засмеявшись, пояснил:

– В наше управление пришли офицеры-«афганцы» – у меня перед ними комплекс неполноценности. Пришлось устроить прогулку за боевым опытом.

– Это у тебя-то комплекс неполноценности? – усмехнулся Сарматов. – Между прочим, боевой опыт во все времена с успехом заменяли родственные связи.

– Связи в моем случае не имеют значения. Кстати… о родственных связях. Ты знаком с моей женой… по Никарагуа.

– А-а-а!.. Полагаю, что она не очень обрадована этим обстоятельством.

– Если ты помнишь, я в Никарагуа радиоразведкой занимался. И точно знаю: они в тот раз благодаря тебе, надо думать, неделю трупы из сельвы на вертолетах вывозили. По ночам…

– Кто «они»?.. О чем ты говоришь, капитан?..

– О некоей акции, в результате которой было уничтожено целое подразделение американских командос. Командование «зеленых беретов» тогда посчитало, что такую «варфоломеевскую ночь» им мог устроить лишь полк суперпрофи. Или инопланетяне. А так как доказательств ни в пользу первого, ни в пользу второго не было, все списали на местных повстанцев-коммунистов… Но я-то еще тогда знал, что у «беретов» с визитом побывал ты…

– На высоте это бывает, Савелов, – насмешливо произнес Сарматов.

– Что бывает? – переспросил капитан.

– Галлюцинации и помутнение рассудка.

– Брось, Игорь!.. Секретность, присяга, подписка о неразглашении, гордость профессионала, офицерская честь… Стандартный набор качеств для таких, как ты, рыцарей без страха и упрека. Только теперь никому это не нужно. Ты понимаешь, что происходит с нами, со страной?

– Ты зря принимаешь меня за идиота, Савелов. Я прекрасно понимаю, что страна вместе со всеми нами летит в небытие. Но если у каждого из нас не останется никаких принципов, то она будет падать туда еще быстрее.

– О чем ты говоришь?! Как ты не понимаешь, что от нас ничего не зависит. Как бы мы ни рыпались, что бы мы ни делали, надвигается распад, хаос. И вся надежда на наиболее зрелую, организованную часть общества, таких, как ты, на тех, кто прошел Афган. Мы – цемент, который должен скрепить, удержать дом от распада, не дать вспыхнуть в нем пожару…

– Это все демагогия! – решительно прервал его Сарматов. – Пока страна в оргазме от горбачевского «нового мышления». Если уж думать о перспективе, то смотри дальше. И после плохой жатвы надо сеять. При хорошем кормчем корабль продолжает путь и под рваными парусами. Но это не наша забота. Наша работа – война! – добавил он и возвратился к прежней теме: – Все-таки ответь мне на один вопрос: почему ты устроил себе «прогулку» за боевым опытом именно с моей группой?

– Я прагматик. У тебя дела круче, а потерь меньше. А я, знаешь ли, еще пожить хочу.

– Ладно, замяли, – поморщился Сарматов, – думаю, больше нам к этому разговору возвращаться не стоит.

Савелов в ответ лишь пожал плечами.

На перевале Сарматов обшарил через бинокль окрестные скалы и простирающуюся перед ними долину. Не обнаружив ничего подозрительного, он показал рукой вперед.

И снова бойцы шагают навстречу неизвестности. Снега заканчиваются, теплеет ветер, а вместе с тем заметно улучшается настроение у людей. Кто-то из бойцов даже запевает: «Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит! Так за царя, за Родину и веру мы грянем грозное ура! Ура! Ура!»

Американец вслушивается в слова песни и вдруг начинает улыбаться чему-то одному ему известному. Внезапно позади со скал срывается снежная лавина, и песня тонет в ее грохоте. Хвост лавины задевает группу, окутав идущих тучей снежной пыли, не причинив, однако, никакого вреда.

– Вовремя перевал траверснули! – воскликнул Бурлак. – Теперь, если те, кто за нами охотится, и увидят наши следы на снегу, подумают, что нас лавиной накрыло.

– Не надейтесь, не подумают! – охладил его оптимизм Сарматов. – И поиск не прекратят. Американцы пакистанской ИСИ за полковника наверняка счет предъявили – те будут землю носом рыть, только бы нас найти!

Сарматов глядит на американца. Тот снова потерял сознание и выглядит так, будто одной ногой уже в могиле.

– Дорогой, очнись, – склоняется над полковником Алан.

В ответ из распухших, потрескавшихся губ вырывается глухой стон.

– В отпаде! – констатировал Алан. – Как бы не загнулся!..

– Это как ему на роду определено! – рассудительно заметил капитан Морозов. – Как говорят: кому суждено сгореть – тот не утонет. У меня замполит был: три Афгана отпахал – и без царапины, а в Москве на бритоголовых ночью напоролся… Нож в спину – и нет мужика!..

– Да, теперь в Москве много всякой нечисти расплодилось: панки, фашисты, анархисты, эти, как их… рэкетиры! – сказал, сверкнув цыганскими глазами, Бурлак и, сжав пудовый кулак, добавил: – Как из этой интернациональной заварушки выпутаемся – побеседуем с ними!..

Восточный Афганистан

12 мая 1988 года

Раскачивался в такт шагам над горными отрогами перевернутый серп месяца, разрезая темные облака на ночном небе. Осторожно, от камня к камню, от дерева к дереву, от куста к кусту скользили по ночному ущелью люди-тени, и лишь слабые стоны лежащего на самодельных носилках американца нарушали тишину да временами шакалий вой тугими волнами прокатывался по ущелью, будя некий инстинктивный животный страх, идущий откуда-то из глубин подсознания. Взглянув на светящиеся стрелки командирских часов, Сарматов чирикнул по-куларьи.