Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли Страница 10

Абзац знал про Лермонтова достаточно, но не мог предположить, что наткнется в баре Пятигорска на такого ярого поклонника ратных подвигов поэта.

— А вы знаете, за что убили Лермонтова? – спросил Одиссей, извлекая из видавшего виды рюкзака футляр.

— Да! – ответил агрессивный паренек. – Однажды на вечере у Верзилиных он смеялся над Мартыновым в присутствии дам. Выходя, Мартынов сказал ему, что заставит его замолчать. Лермонтов ему ответил, что не боится угроз и готов дать ему удовлетворение, если тот считает себя оскорбленным: «А если не любите насмешек, то потребуйте у меня удовлетворения». Мартынов сказал ему так: «Лермонтов, я тобой обижен, мое терпение лопнуло: мы будем завтра стреляться; ты должен удовлетворить мою обиду». Лермонтов громко рассмеялся: «Ты вызываешь меня на дуэль? Знаешь, Мартынов, я советую тебе зайти на гаубвахту (там, где пушки – гаубицы) и взять вместо пистолета хоть одно орудие; послушай, это оружие вернее – промаху не даст, а силы поднять у тебя не станет». Все офицеры захохотали, Мартынов взбесился…

— Все было не так! – возразил Одиссей. – Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль за то, что тот изнасиловал его сестру. Знаешь, поэты редко пользуются успехом у женщин, вот и приходится… Как и ты, Вася, ты ведь тоже пишешь стихи? Как это ты сочинил там – «за все прости себя, родная, потому что я тебя прощаю»? Классно, только вот объясни: это ты к ней обращаешься до того как это самое… или после того как… Объясни нам попроще, поближе к жизни, чтобы мы поняли. Мы ведь не так хорошо разбираемся в стихах. Это в смысле, что у тебя ничего не получилось и ты просишь прощения? Такой тут смысл?

Все засмеялись.

В руке белобрысого задрожал недопитый стакан. Глаза смотрели в одну точку.

— Ты… ты… ты…

Больше ничего не выговорил язык, но голова нагнулась, как у разъяренного быка. Стакан зазвенел, ударился о стену, обливая потолок и пол красным душистым вином.

— Вася, успокойся! – парня начали усаживать на место.

Абзац успел подумать о том, как хорошо, что он всегда в черном, – так бы век не отмыться от красного вина – от всплеска чужих эмоций, замешанных на любви к литературе.

— Лермонтов – это наше все! – взревел Вася. – А ты… тебе ничего нельзя рассказывать, я с тобой поделился как с другом… как с одноклассником. А ты…

— Да что ты прыгаешь? Что ты колотишься, как пингвин на льдине? Успокойся. А Лермонтов просто не вышел ростом – был меньше пингвина. Он готов был стрелять в любого, кто был выше. А Мартынов был красивым, высоким и пользовался успехом у женщин. Потому что стихи – это одно, а женщинам надо совсем другое…

Никто так и не успел понять, как в руках Васи оказался хирургический скальпель. Он держал его в руке, любуясь блеском отточенной стали, как-то нелепо искривив рот, пытаясь улыбнуться. И вдруг резким движением полоснул Одиссею по гортани.

Брызнула кровь.

Одиссей привстал, будто хотел пойти, и захлебнулся.

Прозрачные, зыбкие тени поплыли перед глазами. Их сменили кровавые и увлекли Одиссея куда-то за собой, как наскочивший злой вихрь, закружились, завертелись в дикой пляске.

Скальпель еще держался в разрезе шеи, но сейчас же со стуком упал, а вслед за ним и сам Одиссей рухнул на пол.

Белобрысый парень схватил футляр с пистолетом и выскочил из бара в глухую темноту теплой южной ночи. Тьма была непроглядная – на улице еще не скоро проснется жизнь.

Он услышал за своей спиной слова, выкрикнутые на непонятном ему языке, с добавлением тех самых слов, которые на постсоветском пространстве не нуждаются в переводе. Что ж, спасти Одиссея этим ребятам не удастся.

Окна в домах были темны. Только свет луны и звезд, повисших над безмолвными домами, серебрил их крыши. Мягко ложился этот свет на темные узкие улицы, задерживаясь, словно жидкое серебро, на водосточных трубах. Казалось, все спали.

Абзац гнался за парнем по звуку шагов – в тишине и полной темноте это было единственное, на что можно было ориентироваться. Он бежал по улице, и цветы абрикоса роняли крупные слезы росы на его черную рубашку.

И вот топот бегущего перед ним Васи стих. И стало тихо-тихо. Выпитый стакан вина горячил кровь, но мешал думать.

Волна крови ударила в голову: «Все! Снова выпил и загубил дело! Алкоголик! Прямой путь на кодировку или в могилу! В могилу, пожалуй, с помощью специалиста по связям с общественностью Свирина отправлюсь быстрее».

Абзац остановился и попытался сориентироваться, в какую сторону побежал молодой белобрысый поэт с пистолетом. И вдруг среди ночной тишины раздался сдавленный крик.

Или показалось? Голоса? Опять пришли голоса? Всего после стакана красного вина? Крик был вполне реальный. Он повторился. Но кто кричит? Улицы были совершенно темны. По другой стороне тянулись черные силуэты крыш, прерываясь местами более светлой полосой, отчего мрак у их основания казался еще гуще. Только одна крыша в конце улицы была ярко освещена луной и, словно волшебный бриллиант, выделялась среди других.

Постояв секунду, Абзац пошел дальше, туда, откуда, как ему показалось, послышался крик. Ему казалось, что его влечет какая-то сила. Это было странное чувство, будто бы игра нервов или какая-то внешняя сила, которую невозможно отрицать, всецело захватила его, направляя шаги.

Крик повторился. Он шел от той белой стены, к которой Абзац как раз и направлялся. Здесь, на узкой улице, завязалась горячая схватка. Словно злые призраки горцев, воевавших еще с Лермонтовым, носились какие-то фигуры, то отступая, то надвигаясь снова.

Белобрысый парень стоял, в небольшой нише, плотно прижавшись спиной к стене. На него напали человек шесть. Может, это друзья Одиссея выбежали из бара настигнуть убийцу своего друга? Вроде нет. Абзац увидел, что футляр с пистолетом лежит у ног окруженного парня. Он понял: сейчас Вася будет мертв, а футляр с пистолетом унесут эти неизвестно кто, похожие на тени погибших горцев. А он, Абзац, не сможет вернуться в Москву, или же ему придется истребить всю фирму консалтинговых услуг по обеспечению политической рекламы, как истребил он в свое время банду криминального авторитета Хромого…

Вдруг в тусклом свете луны блеснуло лезвие кинжала.

Абзац с криком кинулся на нападавшего и, выхватив кинжал, тут же вонзил это антикварное оружие в горло. Профессиональный киллер всегда владеет собой и готов к любой неожиданности.

Нападавшие с гневным изумлением смотрели на неожиданную помеху. Затем трое с ругательствами и проклятьями стали окружать Абзаца, а двое по-прежнему старались выхватить добычу из ниши. Все это мало напоминало реальность. Скорее сон, тяжелый пьяный сон – сцена времен покорения Кавказа. Темные улицы, незнакомцы с кинжалами. Сейчас он проснется в съемной московской квартире… Похмелится.

Они рассчитывали быстро управиться с Абзацем. Ведь они – бойцы, а он – просто подвыпивший прохожий, который решил поиграть в героя.

Но одолеть профессионального киллера Абзаца было не просто. Ловко отбивая удары, он начал как-то по-особому насвистывать, и этот свист произвел на нападавших жуткое впечатление. Скоро еще один из них упал на землю, остальные начали отступать. Все равно численный перевес был на их стороне. Их все еще было много, так что им надо было только подождать, когда он выбьется из сил.

— Сейчас ты сдохнешь, и про тебя никто не вспомнит! – выкрикнул один из нападавших.

— Мы должны учиться умирать, не оставляя после себя памяти, – отбил словесный выпад Абзац.

В глубине души он всегда знал, что именно так и умрет – без креста и могилы. Всем известно, что жизнь человеческая когда-то обрывается, но мы не бываем готовы принять это.

Абзац вновь пустил в ход кинжал. Нападавший не успел понять, что это было, и рухнул как подкошенный. Со стороны ниши послышался вскрик; похоже, парня все же пырнули кинжалом – в злобе от того, что Абзаца им не достать.

Абзац обернулся – никого. И все тихо. Ни топота бегущих ног. Ничего. Они появились, как тени, и пропали, как призраки. И кто это вообще был?

Убедившись, что двое нападавших мертвы, Абзац быстро обнаружил под курткой у одного наплечную кобуру, в которой находился верный друг бандитов пистолет «ТТ» – доступный и недорогой, который в случае чего не жалко «скинуть» – выбросить в мусорку и забыть. Трофей порадовал Абзаца. Теперь он, по крайней мере, вооружен. У него есть кинжал и пистолет. Это обнадеживало, потому что без оружия Абзац чувствовал себя не в своей тарелке, возникало такое чувство, как во снах, когда снится, что ты оказываешься абсолютно голый в людном, оживленном месте. Все-все в жизни повторяется до бесконечности. Слова, поступки, сны, встречи, расставания, иллюзии, фантазии. Жизнь – давно расписанный сценарий. И этот извлеченный из-под куртки убитого им человека пистолет «ТТ» китайского производства. Ведь это уже было в его жизни. В прошлой жизни? Или еще будет? Это будет повторяться и повторяться, где бы он ни был, куда бы ни приехал, ему суждено извлекать из кобуры убитого пистолет.