Сергей Зверев - Разборка по-кремлевски Страница 10

– Тамарка, у тебя пиво есть? – оператор, даже не взглянув на Бондарева, умоляюще впился глазами в телеведущую. – Или хотя бы граммов сто семьдесят водки?

– Я ведь по утрам такие напитки не употребляю.

– Черт, и в вагон-ресторан не пускают. И у проводницы ни хрена. То есть водка-то у нее есть, но тут до вечера сухой закон. Говорят, какой-то новый комендант придумал. Знал бы, что в такую бодягу попаду, никогда бы в этот забацанный поезд не сел! – оператор мученически протер виски, и тут его осенило: – Может, у тебя туалетная вода есть? Или... одеколон?

– Свои любимые духи «Паола Пикассо» я тебе ни за что не дам. Семьдесят баксов флакончик, – отрезала Белкина.

– И это журналистская солидарность! – горестно засокрушался оператор. – Может, у тебя хоть какая-нибудь жидкость для смывания лака с ногтей найдется? Только без пульверизатора...

Ответить Тамара не успела – в нагрудном кармане Клима зазуммерила рация.

– Слушаю.

– Товарищ комендант президентского поезда, президент просил передать, что хочет вас видеть, – донеслось из мембраны.

– Иду, – Клим спрятал рацию и засобирался.

– Так ты тут – комендант? – искренне удивилась Белкина. – Звучит-то как... Комендант президентского поезда. Почти что «комендант Смольного» или «комендант Кремля». Эдакий Бонч-Бруевич...

– Да, комендант. И все пассажиры, согласно инструкции, обязаны меня слушаться, – Бондарев вышел в коридор, устланный ковровой дорожкой.

– Товарищ Бонч-Бруе... то есть комендант, – казалось, оператор Виталик сейчас опустится на колени, чтобы вызвать к себе как можно больше жалости. – Не могли бы вы...

– Поинтересоваться у президента насчет жидкости для смывания лака с ногтей? – улыбнулся Клим. – Как я знаю наверняка, наш президент по утрам такое не пьет. Он и по вечерам этого не пьет, я точно знаю.

– Пи-и-ива... – протянул оператор. – Я же работать не смогу! Рука нужную кнопку не отыщет!

– Никакого пива, – строго пресек Бондарев. – Вы находитесь на режимом правительственном объекте... и вообще – нельзя поощрять чужие пороки. Тем более, по вашему виду я уже вижу, что глоток пива – это лишь первый шаг к запою. Лучше примите душ, попейте чай с лимоном, отоспитесь – и все будет хорошо.

– Тогда я на первой же станции отсюда сбегу! – в сердцах бросил Виталик. – Ищите себе другого оператора!

Кабинет президента занимал ровно половину вагона – в другой половине располагались спальня, блок спецсвязи, душевая и прочие жизненно необходимые для президентов, и не только для них, заведения.

Рабочий стол у бронированного окна был точь-в-точь такой же, как и кремлевский – начальственный и державный. Стул с высокой спинкой, инкрустированный позолоченными двухголовыми орлами, неуловимо напоминал трон. И лишь роскошные гладиолусы оживляли официозный интерьер.

– Я только что получил оперативную информацию об этом санитаре из твоей поликлиники, – молвил глава государства, едва поздоровавшись. – Работает на шестнадцатой подстанции «Скорой помощи» меньше двух месяцев. Все чисто. То есть никакого отношения к ФСО, ФСБ и так далее.

– Он хотел меня убить, – упрямо сказал Бондарев. – Он толкал меня в шахту лифта.

– Насчет лифта есть заключение наших экспертов, и я им доверяю, – попытался успокоить президент. – Действительно – неисправность реле. Такое иногда случается.

– И когда на твоих охранников неизвестно откуда выкатывается цистерна жидкого азота – тоже случайность?

– Будем считать – две случайности.

– Кто занимался расследованием происшествия в поликлинике? Небось, Подобедов?

– Ты угадал.

– Ну, это, конечно, надежный источник, – хмыкнул Бондарев.

– Клим, не надо драматизировать и искать врагов там, где их нет... В последнее время тебе исключительно заговоры да перевороты мерещатся.

– Постараюсь сохранять хладнокровие, – усевшись у окна, Клим взглянул в сторону блока спецсвязи, скрытого за дубовой панелью. – Кстати, спецсвязь во время поездки тебе все тот же Подобедов обеспечивает?

– ФСО и ФАПСИ, как и положено по штату. А с чего это ты вдруг заинтересовался?

– Да так... – после недолгих колебаний Бондарев все-таки решил развить тему вглубь. – Знаешь, какой самый простой и эффективный способ лишить тебя власти? Перерезать связь. Или снабжать заведомо ложной информацией.

– Надеюсь, до этого не дойдет. Каналы поступления информации имеют тройной и даже четверной дубляж, ты об этом и сам прекрасно знаешь.

– ...который осуществляют люди наподобие Подобедова. Или его прямые ставленники. Ладно. Тут останкинская общественность встревожена – с чего это вдруг минюст амнистировал боевиков Карташова?

– А-а-а, ты про этих недоумков... – президент неожиданно улыбнулся. – Ну, во-первых, горстка экзальтированных юношей для общества никакой опасности не представляет. К тому же среди них работает наша агентура – медленно и верно разлагает изнутри... Во-вторых – у нас амнистия по случаю очередного государственного праздника, и эти боевики как раз под амнистию подпадают, так что все законно.

– Законно, – согласился Клим. – Только Карташов и его молодчики – обыкновенные фашисты и вполне состоявшиеся уроды-ксенофобы. В Германии за нарисованную свастику автоматически три года тюрьмы дают – и никто не кричит о нарушении прав и свобод. А тут – призывы к физическому уничтожению всех с нерусскими фамилиями. В Татарии, Осетии или в Туве про это расскажи, и я с секундомером в руке засеку, через сколько они захотят выйти из состава Федерации.

– Да я и сам понимаю, что карташовцы – уроды, – вздохнул глава государства. – Если бы все от меня зависело. Понимаешь – я твердо убежден, что каждый человек должен заниматься тем, к чему его Господь Бог сподобил. Ты вот блестяще выполняешь некоторые мои... м-м-м... щекотливые поручения. Люди, проектировавшие и строившие этот поезд, замечательно справились со своей задачей. А насчет карташовцев мне Глеб Чернявский посоветовал. И, по-моему, он прав. Что ни говори – а политтехнолог он от Бога.

– Политтехнолог, по-моему, – чисто дьявольская профессия, – серьезно опроверг Бондарев.

Поезд постепенно замедлял ход. За вагонными окнами медленно надвигались городские окраины: приземистые пакгаузы, одноэтажные жилые домики и безразмерные бетонные заборы, за которыми станция прятала свою хаотичную изнанку. Ряды милиционеров в новенькой форме, двойной цепью окружавшие станцию, свидетельствовали о серьезных мерах безопасности, а свежепобеленные деревья и выкрашенные заборы говорили в пользу оперативности городского начальства.

– А насчет карташовцев попомни мое слово. Ты с ними еще натерпишься, – сказал Клим. – Джина легко выпустить из бутылки. А вот загнать его обратно гораздо трудней.

Глава 4

– Дорогие товарищи! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, русские люди! В этот тяжелый час, когда решаются судьбы нашей многострадальной родины, когда вся эта инородческая и иноверческая нечисть грифами-стервятниками слетелась на нашу страну...

На площади перед бетонно-стеклянным зданием мэрии стоял грузовик с откинутыми бортами. Растяжки с призывом записываться в ряды карташовцев, хоругви с Александром Невским и Дмитрием Донским, стилизованные свастики, а также лозунги с требованием немедленно перевешать всю нерусскую сволочь органично иллюстрировали речь оратора.

Карташов гнал текст в микрофон уже минут десять. Матюгальники по периметру площади горстями швыряли в толпу революционные фразы.

Это был первый официально разрешенный митинг карташовцев за последние годы. Народ, привлеченный сладостью запретного плода, постепенно заполонял центральную площадь небольшого подмосковного райцентра. Толпа валила по мостовым, разбиваясь о сверкающие линии стеклянных щитов ОМОНа. Впрочем, менты не трогали ни слушателей, ни активистов-карташовцев – многие из них даже сочувственно кивали оратору.

Несомненно, Карташов обладал врожденной харизмой: на многих слушателей, не обремененных интеллектуальным багажом, он действовал завораживающе, почти магически. Так бандерлоги из «Маугли» смотрели в рот питону Каа. Присутствуй на митинге Бондарев – он бы не преминул заметить, что и эта харизма от дьявола.

Карташов грамотно заводил собравшихся: тонко льстил, напоминая о великой исторической роли нации, взывал к социальной и национальной справедливости, пересыпая речь статистическими цифрами о количестве инородцев и иноверцев в бизнес-кругах России, даже провоцировал электорат, обзывая их стадом, послушно идущим на бойни.

– Если кто-нибудь из вас считает, что я не прав, – пусть пристрелит меня прямо сейчас, – в голосе оратора послышались дребезжащие истерические нотки. – Да, пусть пристрелит! И я этого не боюсь! На мою жизнь покушались уже сотни раз! В нашей многострадальной стране не привыкать стрелять ни по парламенту, ни по Конституции!