Михаил Ишков - Супердвое. Версия Шееля Страница 10

После паузы.

— Мне кажется, негодяй ведет свою игру. Он не дурак и понимает, дело идет к концу и пора позаботиться о запасной полосе, куда можно будет приземлиться после крушения рейха. Лучший способ – прицепить Шееля к какому‑нибудь тайному заговору, чтобы уже по полной пользоваться его карманом. Насколько я помню, в разговоре с Алексеем мы посоветовали ему просветить вопрос насчет отца. Я считаю, это была наша недоработка.

— Может, устранить Ротте?

— Боюсь, мы упустили момент. Шеелю тем более нельзя этим заниматься. Пойдите и поанализируйте, чем мы можем помочь Алексу в этой непростой ситуации. Надеюсь, у нас еще есть время. Если нет, стращать не буду… Дело на контроле сам знаешь у кого. Тем более теперь, когда Второму предстоит всерьез заняться «Аненэрбе».

У дверей он задержал меня неожиданным вопросом.

— Николай Михайлович, как насчет упоминаемого в сообщении Крайзе? Вы уже сделали запрос?

— Не успел, товарищ генерал.

— Совсем худо, – вконец огорчился Федотов. – Ставлю вам на вид, товарищ капитан.

Я не стал перечить, доказывать, что антимонии в интересах какой‑то немецкой фрау, пусть даже сочувствующей Ротфронту, несколько неуместны в сравнении с горем и нуждой миллионов наших женщин. Тогда возражать начальству было не принято. Нас неплохо выдрессировали в этом отношении, чему и вам, молодым, неплохо было бы поучиться».

Следовавший далее пассаж на страницу о пользе воспитательной работы, я на правах соавтора вычеркнул. Оставил только короткое:

« … – Слушаюсь!»

* * *

Из воспоминаний Н. М. Трущева:

« …У себя в кабинете, после пары стаканов крепкого горячего чая, я мгновенно осовел. Надеялся сбить сон – и на тебе!..

Отключился моментально.

Свалилось все разом – спецсообщение Шееля, будь он неладен, аналитическая справка с визой Сталина, разнос, полученный от Федотова, новое задание, которым партия и Петробыч решил озадачить своих любимчиков. Поводом послужило спецсообщения из Лондона, что известный господин Мензис* (сноска: Мензис (Menzies) Стюарт Грехэм (1890 -1968), один из руководителей британской разведки, генерал–майор. После окончания Первой мировой войны остался в военной разведке, возглавлял 4–ю секцию (военная разведка), а затем был заместителем директора. В июле 1939 Мензис был направлен в Варшаву, где ему была передана захваченная у немцев секретная шифровальная машина «Энигма» (что впоследствии дало возможность англичанам расшифровать германские коды). По возвращении в Лондон назначен генеральным директором британской разведки – СИС (Secret Intelligence Service, SIS), или МИ-6. Во время войны установил связи с руководителем абвера адмиралом В. Канарисом и стал получать от него информацию. Мензис возглавлял разведку почти 13 лет и стал легендарной фигурой в мире секретных служб. Убежденный противник СССР, он считал необходимым после окончания войны развернуть серию тайных операций против стран соцлагеря. К. Филби так описывал Мензисе: «Он был хорошо сложен, хорошо одет, но больше всего меня поразила его бледность: бледное лицо, бледные глаза, серебристо–светлые, редеющие на макушке волосы». В 1952 вышел в отставку.) неожиданно очень заинтересовался процветающими в третьем рейхе оккультизмом и мистикой, и несколько его серьезных агентов ищут подходы к какому‑то засекреченному учреждению, расположенному в пригороде Берлина Далеме…

Не могу сказать, сколько я проспал, но очнулся мгновенно. Рывком сел на кровати – у меня в кабинете за занавеской стояла кровать. Начал озираться по сторонам, словно надеясь увидеть то, что за тысячи километров от Москвы сумел разглядеть не спавший несколько ночей Федотов. В чем он несомненно прав, так это в том, что после удачной операции по спасению «объекта номер раз», то есть Адольфа Гитлера, мы ослабили бдительность. Именно мы, вся наша группа, включая и прибывшего в Москву в резерв Первого и закордонного Второго.

Следом в памяти возник Ротте, каким я его запомнил в Женеве. Мне бы тогда собственными руками придушить негодяя, но я не осмелился нарушить приказ.

Негодяй действительно оказался не прост.

Я встал, умылся, заправил кровать, разложил на столе бумаги, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и принялся «анализироват».

К тому времени любимое словечко Берии требующего от сотрудников «анализироват» и еще раз «наанализироват» уже потеряло свою соленную остроту и накрепко въелось в речь сотрудников Центрального аппарата. Нарком требовал по каждому вопросу иметь надежный, просчитанный до самых мелких деталей расклад ситуации, при этом нельзя было сбрасывать со счетов ни одного аспекта поведения врага, вплоть до самых интимных моментов. Удивительно, но за три с половиной года это словечко стало чем‑то вроде родовой приметы тех, кто служил на Лубянке, отличающей их от работников областных управлений и приданных подразделений. На моей памяти один из руководителей Ростовского управления, попробовал употребить это словцо в отношении проваленной рядовой операции. «Мы решили проаналировать ситуацию… – заявил он на коллегии, на что тут же получил резкую отповедь со стороны наркома.

— Вам не анализироват нада, а работат и работат рэзултативно! – после чего желающих с периферии козырнуть этим словечком стало значительно меньше.

Как оказалось, после двух лет знакомства мы действительно очень мало знали о Ротте.

Кроме анкетных данных и фактической привязки к Майендорфу, чему были объективные подтверждения, у нас ничего не было. После выволочки, устроенной Федотовым, этот факт буквально лез в глаза. Враг обвел нас вокруг пальца, а мы проморгали. То, с каким мастерством Ротте провернул операцию прикрытия, свидетельствовало, что мы имеем дело с матерым и опытным врагом.

Ему удалось скрыть нутро! Наша карта оказалась битой! Мы как считали, боров – мелкая сошка. Чем может быть опасен реакционный клерикал и приверженец буржуазного идеализма сознательным борцам за дело рабочего класса? Тем, что прилип к нашим борцам? Замечательно! Пусть лучше липнет этот «толстовец», чем какой‑нибудь тертый калач из гестапо.

Несколько раз и под новым углом я перечитал собранные в деле документы, и якобы мелкие несуразности, а то и грубые нестыковки сразу полезли в глаза. Особенно в свете указаний Федотова. Даже невинное, на первый взгляд, увлечение Толстым предстало передо мной в крайне невыгодном для нас свете.

Так бывает, дружище! Особенно в напряженные изматывающие дни. Я не в оправдание говорю, а в качестве факта. Никакая воспитательная работа не поможет, если у человека глаза слипаются. Вот тогда и нужен хороший пинок со стороны начальства.

Вот первая, бросившая в глаза «малоотносящаяся» к делу деталь.

Еще в Швейцарии, Толик Закруткин со смехом поделился – каков, однако, мошенник, этот Франц! Двести марок за продажную девку! Я, помнится, еще тогда не поленился через нашу связную, горничную в отеле «Савой», прояснить этот вопрос. Оказалось, ночь любви обошлась борову всего в пятьдесят марок. Тогда эта мелкая ложь не вызвала подозрений, на всякий случай я отметил про себя – вот сволочной гауптштурмфюрер, даже на лучшем друге не прочь подзаработать!

Внимательно ознакомившись с отчетами, который представляли «близнецы», я с удивлением обнаружилось, что таких случае был не один и не два, и мы ни разу не забили тревогу, не попытались выяснить, на что Ротте потратил остальные суммы. Франц постоянно клянчил деньги на картежную игру, пока однажды случайно не выяснилось, что в день заема он даже не появлялся в офицерском казино. Отговорился тем, что играл где‑то на стороне?

Интересно, где?

А может, он вообще не садился за стол?

В начале сорок третьего «толстовец» от СД занял две тысячи марок на поездку к невесте в Магдебург, потом по приезду заявил, что порвал с «этой дурой», по причине ее безграмотности и неумения обращаться с деньгами.

Эти факты можно было истолковать как бытовую мелочевку, а можно оценить и так, что Ротте раскусил Шееля. Пусть не в агентурном смысле, но факт оставался фактом – боров сумел вскрыть нутро Алексу–Еско. Сгорел наш барон на несвойственном в Европе отношении к деньгам. Логика выстраивалась самая безыскусная. Любой немец, одалживая сигарету, ставит особый значок в графу расходов, и попробуй должник забыть о позаимствованной сигарете. То же самое относится к ценам на любовные услуги. Всякий добропорядочный ариец сразу поинтересовался бы расценками. В случае обмана кредит мошеннику был бы закрыт навсегда. Шеель ничем таким не отметился. Так могут поступать только доверчивые унтерменши, насквозь пропитанные коллективистским духом. Со стороны Ротте глупо было не воспользоваться ротозейством выросшего в России человека. Что касается невесты, возможно, он просто выдумал ее, чтобы окончательно убедиться, что имеет дело с большевистским лопухом.