Александр Афанасьев - Гильза в петлице Страница 11

Пока черный «Субурбан» преодолевал расстояние до кольцевой – профессор напряженно думал. Мир сейчас не тот, что до 9/11, он опутан, как паутиной, сетями слежения. В США их сразу несколько. Есть NarusInsight – универсальная система слежения за компьютерной деятельностью, используемая как ФБР, так и разведывательными службами. Есть Terrorist Finance Tracking Program – система отслеживания подозрительной финансовой активности. Есть TrapWire – национальная система слежения за подозрительной деятельностью, она отслеживает, в частности, покупки, которые могут свидетельствовать о намерении человека изготовить самодельную бомбу. Наконец, есть Echelon – самая старая и заслуженная система, существовавшая еще до 1991 года, модернизировавшаяся в 2001 и 2007 годах. Это общее название для нескольких совместных программ, совместная программа с Великобританией называется PRISM, а с Францией – Frechelon. Эти программы многогранны – и как бы ни был засекречен ядерный проект исламистов, все равно что-то должно было быть. Подозрительный перевод, сообщение о продаже ядерных материалов… что угодно. Тем более бомба взорвалась не в Кашмире, а в Париже, то есть она как-то туда была доставлена. По атаке 9/11 было сразу несколько фактов, которые, если бы на них обратили внимание, могли бы все изменить, но на них внимания не обратили. Сейчас такого просто не могло быть, плотность слежения возросла на два порядка, как и мощность задействованной техники. Профессор Равен понимал, что львиную долю работы по сопоставлению фактов делает техника. Чем мощнее техника – тем больше фактов мы можем в нее загрузить и тем вероятнее, что что-то будет найдено.

Но тут ничего не было.

Профессор справился с этой логической задачей, когда его «Субурбан» выехал на Кольцевую. Он предположил, что бомба взорвалась, скорее всего, случайно, в процессе транспортировки. Ее планировали применить позднее и в другом месте. Это не объясняло, откуда она там взялась, но могло объяснить, почему не сработала система предупреждения. Для исламистов – это само возможно стало неожиданностью.

Вдруг профессор понял, что в обращении этого рыжебородого психопата – пророка – нигде не прозвучало слово «Франция» или «Париж». Это могло значить, что обращение было записано в ожидании теракта совсем в другом месте – и пущено в ход, потому что другого не было…

Профессор Равен был выходцем из Вильно, города Российской империи, ныне Вильнюса, столицы Литвы. Его предки перебрались в США в начале века, а некоторые родственники – остались там. Его деда фашисты загнали в гетто, а потом расстреляли в Понарах. Кто-то из родственников спасся – просто потому, что вовремя ушел в глубь России и немцы не достали их. Профессор был в тех краях в девяностых, и там он узнал, что его родственника расстреляли не германские фашисты, а литовские пособники из зондеркоманды «Ипатингасис Бурис», которые с радостью служили Рейху и выполняли все их преступные приказы. Профессор помнил это и сейчас…

Иногда он задавался вопросом – что двигало ими? Что двигало теми лавочниками, рабочими, крестьянами, которые с радостью записывались в полицаи, в немецкие зондеркоманды, которые охраняли еврейские гетто, которые массово расстреливали людей. Мы говорим о том, что немцы в тридцатые годы сошли с ума, о том, что немцы жаждали реванша за поражение в Первой мировой, а какое поражение потерпели литовцы? Эстонцы? Или украинцы, из которых навербовали целую дивизию СС, которая не столько участвовала в войне, сколько охотилась за партизанами – патриотами или исполняла карательные функции. Ведь на их совести – Хатынь. Всю деревню каратели сто восемнадцатого шуцманшафтбатальона загнали в большой сарай, заперли двери и подожгли. Сто восемнадцатый батальон формировался в Киеве, огромном советском городе, – какого реванша жаждали эти люди, за что они мстили беззащитным украинцам, русским, белорусам, евреям? Может, вспомнить, что не на совести немцев, а на совести зондеркоманды «Ипатингасис Бурис» больше тридцати тысяч расстрелянных, в том числе девятнадцать тысяч – в Понарах? Как это произошло?

Или, может быть, есть люди и целые социальные группы, которые одержимы настолько, что само их существование опасно для окружающих? Различается только предмет одержимости: в сороковые это был фашизм, сейчас – ислам.

Но самое страшное то, что эти одержимые люди… они не были отвергнуты обществом тогда, и часто им ищут оправдания сейчас. Ведь те, кто охранял гетто, а потом и расстреливал его обитателей в Понарах, – они возвращались домой, у них были семьи, они покупали продукты, ходили в парикмахерскую, в баню – они не были в социальной изоляции. И что – никто не знал, кто они, чем они занимаются? Никто не знал про гетто, никто не видел, что оно опустело, не понимал, что это значит?

А если видели, и знали, и понимали – какова их степень вины в произошедшем?

В мрачном центре МНБ у профессора был кабинет, как и у всех – небольшой и неуютный, но хорошо оснащенный. Он поднялся наверх на лифте, там его ждала Натали Кассин, руководитель специальной группы, которой профессор поручил собирать информацию. Профессор лично разрешил ей ходить по зданию в тапочках и вообще – не соблюдать деловой стиль в одежде. Кассин, как и все талантливые программисты, ненавидела условности. Но профессора она уважала, потому что училась у него в Массачусетском технологическом.

– Есть, что-то?

– Да, есть, профессор.

«Профессор» заменяло им обязательное «сэр».

В своем кабинете профессор поставил кофе. Кофе он молол сам на ручной мельнице.

– Первое, сэр. У французов сгорело немало серверов, но мы провели контент-анализ по этому району. Вот, посмотрите, сэр…

Профессор вчитался в сканы сообщений.

– Господи… на каком языке это написано?

– Разные языки, сэр. Франко-арабский, урду, арабский, французский. Здесь машинный перевод, на нормальный не было времени. Но мы нашли тридцать девять источников сообщений, которые говорили о серьезной полицейской операции в этом районе. Говорилось о стрельбе из автоматического оружия и взрывах, пользователи предупреждали о «фликах», так во Франции называют полицейских. Мы нашли сообщение о том, что флики убивают мусульман и надо готовить акцию протеста в связи с этим. Это первое.

– Отлично.

– Второе. Мы врубились в сервер французских спецслужб и вот что мы там накопали. Тут перевод лучше, почти достоверный.

– Специальная операция… – пробормотал профессор.

– Верно, профессор. Они получили информацию о том, что в восемнадцатом округе Парижа намечается так называемая шура – то есть собрание подозреваемых в терроризме лиц со всей Европы. Они послали спецназ жандармерии для того, чтобы взять этот район штурмом и провести задержание… или, возможно, был дан приказ живыми не брать…

– Они не знали…

– Что, простите?

– Они не знали, – сказал профессор, – они знали о том, что там соберутся исламисты, но не знали, что там ядерное устройство. Когда они пошли на штурм – исламисты в какой-то момент решили, что их ждет рай, и семьдесят две гурии и подорвали имеющееся у них устройство. Устройство там хранилось, но оно предназначалось для другого. Нам известно, кто из исламистов был там?

– Сэр, базы данных НАТО говорят о том, что это место принадлежало Абу Хасану аль-Дагестани. Гражданин России, тридцать два года, бывший сотрудник полиции. Во Франции подал документы на вид на жительство, в основании указал, что в России подвергался преследованиям по этническим и религиозным мотивам, опасается возвращаться на родину, потому что там его убьют. На самом деле он принял радикальный ислам, участвовал в боевых действиях в Сирии, где отличился крайней жестокостью. Он считался умеренным и, по нашим данным, никогда не был членом ИГ или Аль-Каиды, но, вероятно, либо это не так, либо умеренных там просто не было. Во Франции он занимался логистическим бизнесом, время от времени его проверяли – но рекорд чист…

– Пока все не взорвалось.

– Да, пока все не взорвалось, – хладнокровно подтвердила Натали.

– Есть еще что-то?

– Да, профессор. Мы обратили внимание на то, что это была необычная шура. Все те, участие кого мы уже установили, и кто, вероятно, погиб, были не просто радикальными исламистами, а выходцами из России или стран бывшего СССР. Их языком был русский. Это была необычная шура.

– Вот и ответ на еще один вопрос, – сказал профессор, – они не собирались взорвать эту бомбу в Париже. Они собирались взорвать ее в Москве, но им не оставили выбора. Есть еще что-то интересное?

– Да, сэр. Вот этот объект.

…

– Уильям Гор, двадцать восемь лет. Принял радикальный ислам, взял себе имя Абдалла аль-Британи, что значит – раб Аллаха из Великобритании. Бывший студент Манчестерского института науки и технологий, брал юниты по физике и химии, по отзывам преподавателей – очень одаренный студент. Принял радикальный ислам, выехал в Сирию и присоединился к Исламскому государству. Неоднократно размещал в Интернете ролики с угрозами, в частности – подорвать британский парламент. Нам удалось выяснить, что он интересовался ядерной физикой, планировал заниматься ею в будущем.