Александр Бушков - Последняя Пасха императора Страница 11

И что ответить? Правду? «Видите ли, товарищ начальник, я собирался у хозяина квартиры прикупить некоторое количество археологических находок, которые считал подлинными…»

Большей глупости и совершить невозможно, то-то Летягин возрадуется, а с ним и неведомый пока Икс …

– Ну, что молчишь? Прикинул хрен к носу?

– Я вот думаю… – сказал Смолин. – Вы, оба-двое, часом, не родня? Что-то похожи…

Евтеев и Щуплый улыбчиво переглянулись, Щуплый покивал:

– Соображает, интеллигент, хоть и очки надел… Ну да. Вот лично я – его беспутный братец, как в рóманах. Читал, наверно? Вот так и мы с Николашей: он подался по умственной части, а я – по бродяжьей… Тебе-то что с того?

– Значит, два брата-акробата… – произнес Смолин медленно. – А кто придумал?

– А какая тебе разница, прохожий? Ты, главное, побыстрее вынимай денежки, клади на стол – и можешь сваливать… Точно тебе говорю, уйдешь целехоньким.

– Слышь, Татарин, – проникновенно сказал верзила, – дай я ему пару раз…

– Цыц под лавку, – сказал Щуплый, он же Татарин, вроде бы беззлобно и даже ласково, но облом заткнулся моментально. – Если ты ему дашь пару раз, ему будет больно, лялька любить не будет… О! Сейчас Мишаня, пацаненочек наш, сбегает вниз и культурненько попросит ляльку подняться в хату. Она наивная, ничего такого не подозревает, она пойдет…

Вася, тебе это нужно? Чтобы мы тут с лялькой во что-нибудь занятное поиграли, коли ты добром деньги выложить не хочешь? Или ты такой козел…

– За козла ответишь, – грубо сказал Смолин.

– Чего-о? Перед кем это?

– Передо мной, – Смолин медленно поднялся (нет, не отступили и не придвинулись, остались на прежних местах, значит, уверены в себе), встал спиной к подоконнику, сложил руки на груди. – Татарин, говоришь? А я – Червонец, очень приятно. Кликуху давала в семьдесят восьмом минусинская тюрьма. Как поет Асмолов – ну чего ты вылупился, дядя? Два срока у меня, Татарин, в сумме три судимости, а ты со мной, как с интеллигентом каким…

– Ну да? – без эмоций протянул Татарин. – И что ж ты, сокол ясный, в подтверждение выкатишь?

– Давай подумаем, – сказал Смолин. – Ты, я прикидываю, примерно моих лет, значит, попробуем… Савостинская пересылка, «двадцать семь дробь пять», буркитский лесоповал… Тюлень, Азер, Люма Черный, Барабан, Гаврило-Пивохлеб, Ляпсус, Серый…

– О! Который Серый?

– Ростовский, – ответил Смолин. – «Мама, не горюй, идем на дно», знаешь?

– И где ты с ним тянул?

– Да там же, в Бурките, – сказал Смолин чистую правду. – Не доводилось заезжать?

– А кто абвером командовал в Бурките?

– Тоже мне, вопрос… – пожал плечами Смолин. – Капитан Климентьев Вячеслав Иваныч, прозвище Цыганок, сука редкостная… Я тебе много могу рассказать про Буркит и про другие места тоже… Устроим вечер воспоминаний?

– Не стоит, – отмахнулся Татарин. – К чему… Бродяга?

– Один на льдине, – сказал Смолин.

– Тем лучше, прохожий, тем лучше… – усмехнулся Татарин одними губами. – Один на льдине – это все ж не деловой, есть серьезная разница, а? За тебя меня на спрос не потянут, так что ничего особенно не меняется… Капусту выкладывай, Червонец, не тяни. И линяй куда тебе надо. Извини, не буду размякать душой оттого, что ты когда-то тоже сходил на зону. В этой паскудной жизни, Червонец, каждый за себя, только бог за всех, но до него далеко… Звиняй, братка, деньги нужны – а у тебя определенно не последние. Перехитрили тебя, чего уж там, так что не ерепенься, а то я и в самом деле Мишаню пошлю твою зайку в гости пригласить… Ну?

– Знаете что, землячки? – спросил Смолин спокойно. – Беда ваша в том, что воспитывались вы в глухомани и от городских ухваток давно отстали, если вообще были в курсе. В двадцать первом веке живем, если кто запамятовал…

Он отбросил полу пиджака и одним движением вырвал из подмышечной кобуры наган. Навел его на Татарина, коего справедливо полагал самым здесь опасным, и сказал:

– Ну что, крести козыри, Татарин? Пальчики разожми аккуратненько и не вздумай рукой дергать…

Он оценил собеседника совершенно правильно: тот и не подумал глупо дергаться, ни словечка не произнес, вообще не ворохнулся, только губы сжались плотнее да глаза сузились. В следующую секунду Татарин, не сводя глаз со Смолина, не шевелясь, разжал пальцы, и выкидуха глухо стукнулась об пол.

– Шаг влево, – сказал Смолин, для верности указав направление свободной рукой. – Вдоль полок с книжной премудростью, до самой стеночки… Кому говорю!

Двигаясь медленно, будто по льду, Татарин отступал влево бочком-бочком, пока не оказался у стены.

– Скажи своим, чтоб не дергались и смирнехонько шли к тебе, – продолжал Смолин жестко. – Ты ж умный, Татарин, ты огни и воды прошел… Если я тебе в лоб жахну, вряд ли кто меня искать будет по всей великой и необъятной, ты все же, прости за прямоту, не настолько крут…

– Подошли! – бросил Татарин, привалившись плечом к выцветшим, дрянненьким обоям. – Все ко мне подошли!

Первым сорвался с места верзила, пепеливший Смолина взглядом, но молчавший. Следом в нешуточном испуге кинулся мальчишка, отрок долбаный. Последним в шеренгу встал хозяин квартиры, повернулся к беспутному братцу, вскрикнул прямо-таки моляще:

– Серега…

– Ну, что поделать, Колян. При таком раскладе… – оскалился Татарин, не сводя глаз со Смолина. – Червонец…

– Аюшки?

– И что, стрелять будешь?

– Нет, пукать на мотив «Интернационала», – сказал Смолин холодно. – Теперь, Татарин, послушай мой расклад… Я ж тебе говорю, я не интеллигент и в этой жизни видывал виды… Божусь за пидараса, если что, валить буду всех. Вплоть до щенка – свидетели в таком деле ни к чему. Вы мне потом по ночам сниться не будете, уж точно… и вряд ли станете под окном скрестись… У меня налаженный бизнес, Татарин, я в Шантарске не последний человек – и ради того, чтобы так оставалось и впредь, я вас положу… Если дернетесь.

Он видел по глазам, что Татарин к его словам отнесся очень даже серьезно. По спине у Смолина не то что капли пота поползли – рубашка на спине стала мокрехонькой, прилипла к подкладке пиджака.

Нервы у него были не железные, а риск – огромный…

Он с животной радостью отметил, что этим придуркам из глухомани наверняка не знакомы свеженькие городские технические новинки. Дело в том, что в руке у него чернела безобиднейшая игрушка – пугач, заряжавшийся капсюлями от охотничьих патронов, не способный причинить вред даже инфузории. Только в прошлой жизни эта штука была настоящим наганом. Превеликое множество их до недавнего момента хранилось на армейских складах, а потом какие-то рачительные деятели додумались пустить старые запасы в продажу, переделав заводским образом под газовый патрон, под резиновые пули или просто в безобидные пугачи, продававшиеся каждому желающему. Самый настоящий наган сорок третьего года выпуска, разве что в дуло качественная заглушка вбита, в гнезда барабана вставлены втулки под капсюли – да еще, как уверяет Фельдмаршал, сбита соосность. Но по виду – стопроцентный боевой наган прежнего времени, даже опытные люди поначалу обманывались…

– А попадешься потом? – с ласковой угрозой поинтересовался Татарин.

– Ну, давай прикинем… – сказал Смолин раздумчиво. – Четыре выстрела – это быстро. Пальчиков моих в хате не осталось, разве что на этом… – он кивнул на кучку новодельных «раритетов». – Но я их быстренько по карманам распихаю… Время летнее, август на дворе, народишко кто по грибы подался, кто с работы не вернулся, кто водку глушит… А выскочить мне и из хаты, и из подъезда – три секунды. Вид у меня приличный и располагающий, пока кто-то обеспокоится, я буду далеко. Мне всего-то от подъезда отойти – и докажите потом… При самом лучшем раскладе вас тут найдут только к ночи… если вообще обратят внимание. Провинция, мало ли что грохочет, может, это у Кольки гвозди забивали или там спьяну утюгами кидались… Вы ж местные, ребятки, лучше меня знаете, как тут у вас обстоит с любопытными… Ну кому в голову придет в хату ломиться, заслышав хлопки? Плюнут и на другой бок повернутся… Или ты, Татарин, в самом деле веришь, что уже через полминуты один сосед начнет ноль-два набирать, а полдюжины других в хату бросятся? Нет, серьезно? Объясни мне, если я неправильно все рассчитал…

Татарин угрюмо молчал.

– Ты меня матерни, легче станет, – серьезно сказал Смолин. – Только не теми словами, за которые… ну, да ты знаешь, не пальцем делан.

Материть его Татарин не стал – только оскалился еще больше и сообщил:

– Я тебя потом поищу, Червонец… Лады?

– Не советую, – сказал Смолин. – Я кусачий.

– Вот и поглядим, у кого прикус ловчее.

– Дело, конечно, твое… – молвил Смолин. – Ладно, я пожалуй, пошел…

Держа наган так, чтобы чей-нибудь зоркий глаз не углядел результатов переделки, способных прояснить истинное положение дел, Смолин по стеночке, по стеночке добрался до двери. Спина намокла так, словно ему за шиворот плеснули добрую кружку воды.