Андрей Негривода - Разведывательно-диверсионная группа. Кэт Страница 11

Андрей перекрестился в третий раз.

«Да... Пришел наконец-то к этому. И слава господу! А малыши мои... Ну, что... Машенька прожила в Израиле уже почти 10 лет, выросла здесь, даже по-русски уже не чисто говорит – настоящий израильский ребенок. Для нее Родина – Израиль. А Одесса... Для нее мама останется всего лишь местом рождения, и не более того. А жаль! Хотя... Если она все же решит (она у меня девушка уже, со своими мыслями и пониманием жизни, да и характером!) приехать ко мне, то... Этот день станет настоящим праздником для моей души!!! А Максимушка... Вот его-то я заберу! Сын! Мой, родной и любимый. Но и не это даже самое главное! Он мой! По характеру! И ведь, если подумать, ему всего-то два года от роду, а уже имеет его, свой характер! Маленький свинтус! Ах, как же мне тяжело от него уезжать! Он, поросенок, все отлично знает и понимает! Когда прихожу к нему, он тут же объявляет всем: „Это моя папа!“ И тут же без перехода уже ко мне: „Люцьки!“ – и на руки лезет! Он уже начал говорить! Правда, пока в основном щебечет на каком-то только ему понятном языке, но когда я с ним гуляю, он очень требовательно заявляет: „Моле, там!“ – и тянет за палец в сторону моря. Вот он где, настоящий одессит, хоть и родился здесь, в Израиле!.. Боже! Помоги мне в трудах моих тяжких! Сделай так, чтобы мое сердце не разорвалось от боли и тоски! Дай мне сил, Господи! Сделай так, чтобы не опустились руки мои, ведь мне в моей жизни еще нужно поднять и поставить на ноги моих любимых малышей! Молю тебя, Господи, о милости твоей, на тебя уповаю! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, яви нам милость свою и благодать! Ныне, и присно, и во веки веков! Аминь!»...

Филин перекрестился на строгий святой лик и прочитал эту свою, пусть и неправильную, но такую искреннюю молитву. И если бы сейчас кто-нибудь услышал эту молитву, то наверняка понял бы, что это идет откуда-то изнутри, из самой глубины. Да и не молитвой это было скорее всего, а криком, сумасшедшим воплем о помощи из потрепанной, но такой тонкой и ранимой души Андрея...

«...Ну, что, Андрюха, хороший был год, душой не покривить! Ты выполнил всю свою программу-минимум! Выполнил! Даже более того! Значит, и проводить его нужно достойно! Будем веселиться? Будем!!! И пусть Новый год будет не менее удачным! Тем более что жить тебе, Филин, в Одессе! Да, совсем теперь уже скоро – 11 января. Этот день станет днем твоего возвращения! Домой!.. А сегодня... Сегодня гулять и водку пить! И пусть всем повезет, пусть всем этот год принесет счастья и радости, здоровья и денег побольше, исполнения самых сокровенных желаний и много-много удачи!..»

Андрей улыбнулся своим мыслям и, не откладывая в долгий ящик, стал собираться. Собираться в старый добрый ресторан «Версаль», где пел его товарищ и земляк-одессит Генка Калюжный. Филину просто больше некуда, да и не к кому, было пойти – замкнуто жил Андрей, особенно последние полгода, после поездки в Одессу. Но! Генка был тем единственным человеком, который понимал, хоть и очень по-своему, Филина, и он тоже скучал по Одессе и... Они вдвоем иногда попросту напивались до изумления, иногда даже, бывало, не сказав за целый вечер ни слова! А еще... Геннадий Калюжный, 1969 года рождения, свою срочную службу отслужил в оркестре и побывал... В Кабуле и Степанакерте! Вот так-то!.. Не просто земляк, а еще и «братишка»!..

Собраться для Андрея не стало чем-то необычным или сложным – он всегда умел носить что камуфляж, что «венчально-погребальный» (с какого-то времени он стал так шутить...) строгий черный костюм и: «Ну! Пошли, что ли, Капитан, водку пить и „беспорядок нарушать“?..»

И закрыл за собой дверь своей малюсенькой комнатушки, в которой он холостяковал последних пять месяцев...

22 апреля 1995 г. Трамвайчик.

Первая ночь...

...Андрей в полной темноте лежал на койке в своей каюте и слушал мирное, ровное сопение Машеньки, своей дочурки-карапуза, и беспокойно ворочавшегося с бока на бок ее незаменимого охранника Дана. И ждал Анну...

«Половина четвертого уже! – зло заметил Андрей, взглянув на фосфоресцирующий циферблат своих стареньких, но таких надежных „Командирских“. И уже был почти уверен в том, где же задержалась его „милая женушка“. – Где ж тебя носит?! А где? Себе-то самому не ври! Наверняка того носатого „воробушка“ пожалела и приласкала!.. Да и хрен бы с ним! Только ты, Анюта, в своих постельных развлечениях совсем о дочери забыла! А вот этого я тебе прощать не буду – это уже перебор, дорогуша!..»

В этот-то момент она и вернулась...

Анна, думая, видимо, что муж уже давно спит, пыталась попасть «домой» тихо... То есть абсолютно тихо, прокравшись в каюту аки тать в ночи! Но вот Дан!.. Не зря Филин тратил на него время, таская на все возможные и невозможные собачьи курсы и школы. Данчик, или Дада, как его называла Машенька, вырос настоящим телохранителем...

Андрей, обладавший тренированным зрением еще со времен отряда, увидел в кромешной темноте, как его верный и умный пес резко поднял голову, лежавшую до этого на коврике, и насторожил уши. Это был знак! Знак того, что кто-то стоит за дверью. За их дверью!.. Именно стоит и прислушивается, потому что сновавшие до этого по коридору их палубы беспокойные пассажиры вызывали у пса только недовольное, тихое ворчание...

«Ну-ну, родная! Заходи! Только... Почему крадешься? Значит, скрыть что-то хочешь? Время, когда вернулась? Почему?..»

Тихий щелчок дверного замка едва-едва нарушил тишину и подбросил на ноги Дана... Дверь. Она отворилась всего-то на 3—4 сантиметра, пропуская в каюту тоненький лучик тусклого света из коридора.

– Тихо, Дан!

Этих двух слов было достаточно, чтобы Андрей понял – Анна пьяна в дрезину.

Ну и Дан, конечно же, тоже. Он вообще на дух не переносил пьяных (и прощал это состояние только Андрею). Верный пес махнул несколько раз своим куцым хвостиком и, учуяв, видимо, плотный водочный перегар, заворчал недовольно, как отец на загулявшую дочь, укладываясь на свое место.

Аня медленно, на резкие движения она уже была не способна, «вплыла» в каюту и закрыла дверь. Она разделась. Полностью... При этом каждую свою вещь она подносила к носу, принюхиваясь. Это действо заняло около десяти минут – нужно было еще каким-то образом поддерживать равновесие, не наступить на Дана и, самое главное(!), не нашуметь... Затем она на ощупь двинулась к двери в душ. Через несколько секунд там, в этой кабинке, зажегся тусклый «ночничок» и послышался едва уловимый ухом плеск воды.

«Очень интересно! И чем же ты там занимаешься, женушка любимая? Неужели попартизанить потянуло?» – подумал Андрей и бесшумно поднялся со своей койки.

Абсолютно голая Аня стояла около умывальника и, поставив одну ногу на унитаз, подмывалась, включив воду так, чтобы это было тихой тоненькой струйкой. В тесной кабинке душа стоял плотный терпкий запах, который исходит от любой женщины после... Ну, да! Того самого!..

– Правильно, молодец! – прошептал Андрей жене в самое ухо.

– Ик-х!!! – Она дернулась от испуга всем телом и попыталась повернуться к своему мужу лицом, заняв при этом более приличную позу.

– ...Гигиена после смачного траха – залог здоровья! Кто его знает, че там у этого красавца на фую «намотано», а у тебя семья... – Филин надежно удерживал ее ногу на унитазе, а второй рукой теребил мокрую «прическу» жениного лобка. – Дочка маленькая... Муж...

– Пусти... – Аня, будучи «сильно нетрезвой», все же поняла, что попалась, и теперь жалобно просила, пытаясь «надавить на слезу». – Я не виновата – это все коньяк...

– Одно непонятно! Насколько мне доводилось видеть... Даже самая законченная блядь, возвращаясь с «охоты», первым делом подходит к своему ребенку... Че ж ты к Маське-то не подошла, а? И голова за поебеньками, небось, не болела, как она там спит? Ты что ж, скотинка, хуже бляди?..

Андрей развернул жену лицом к себе и... (Уж будем снисходительны к этому парню, видевшему на войне смерть без прикрас. Который сам не раз умирал, а потому напрочь потерял нормальное, человеческое отношение к жизни человеческой... Он ее просто не ценил и не боялся потерять... Так же относился и к другим... А самым страшным грехом для этого двадцатисемилетнего пенсионера было предательство. В любом его проявлении!..) Запустив одну руку в ее огромную и пышную после «химии» прическу, резко, за волосы, запрокинул женину голову назад... Вторая его рука, нагло раздвинув плотно сжатые к тому моменту бедра, ринулась на исследования самых потаенных и укромных женских секретов (секретов ли?).

– Отпусти. – Анна смотрела в налитые бешенством глаза Андрея и трусила по-настоящему. – Пожалуйста...

– У-у, милая моя! – Филин запустил свой палец в... Ну туда, короче говоря, куда природой положено запускать совершенно иную часть мужского организма... – Да ты, родная, даже и не кончила ни разу. Не говоря уже об оргазме... Я дурак или в жизни ничего не понимаю? Объясни! На кой хер тогда под чужого мужика ложиться? Рисковать, зная своего «больного на голову» мужа, быть по меньшей мере избитой до потери пульса и, возможно, ногами? На хрена?! Ты че, мазохистка?!