Сергей Зверев - Закон десанта – смерть врагам! Страница 11

Слова выговаривались с трудом. Вадим замолчал. Но и публика молчала, ожидая продолжения монолога.

— Передо мной четыре двери. Позади человек с пустыми глазами. На нем серый свитер под горло. Трясусь от страха, пот заливает глаза… Убежать невозможно — этот дядька схватит меня за шиворот и надает тумаков. «Иди, — говорит он бесцветным голосом. — За тремя дверьми верная смерть, за четвертой все в порядке, там твое спасение. Иди, Вадик, смелее, тебе дается лишь одна попытка. Если хочешь жить, ты поступишь правильно». — «Что там?» — шепчу я, а человек уже подталкивает меня: «Вперед, мальчишка, за тремя дверьми голодные гадюки, они чувствуют твою кровь… Учти — ошибешься дверью, они вопьются тебе в ногу!»

Вадим чувствовал, как пульсирует жилка на виске. Пора тормозить — второй приступ головной боли ему не одолеть. Кольцов замолчал на полуслове.

Эмоции, переживаемые им в полной мере, отразились на физиономии Вадима. Никто не требовал продолжения исповеди.

— Судя по твоему участию в нашей «корпоративной вечеринке», ты не ошибся дверью, — участливо заметил Борька.

— Ничего загадочного, — вывел резюме Коля Сырко, — интуиция. Врожденное чувство опасности. Вспомни свои молодые годы вне этой школы. Ты идешь темными закоулками домой. Неважно, откуда — от девчонки, с дискотеки. Зимой со второй смены. Часто к тебе приставали гопники? С просьбой закурить, карманчики обшарить или просто так морду набить? Ко мне только и делали что приставали — не умела гопота городская проходить мимо меня.

Вадим неопределенно пожал плечами.

— Да нет, не особенно. Конкретного мордобоя даже не припомню.

— Правильно, не припомнишь. Ты интуитивно чувствовал, каким проходным двором можно идти, а какой пустырь лучше обогнуть.

— Какого же черта его сюда принесло? — проворчал Мостовой. — Такую явную опасность — и проворонить.

— Мы уже не те, что раньше, — тихо заметила Катя.

— Да чувствовал я ее, — отмахнулся Вадим. — Не придал значения. Разве дурной голове объяснишь? Посмотрите на Ларису — почему она здесь? Такая девушка лишний раз за хлебом не выйдет. Посмотрите на Жанну — она виртуальная? Ей что, денег не хватает? Времени девать некуда? А вот Мостовой — он любит приключения в разгар дождливой осени? С финансами у него не порядок? Не знает толк в житейских радостях? Борька правильно сказал — нас тупо облапошили. Сыграли на любопытстве и жарком стремлении поставить точку. Ведь подсознательно каждый из нас хотел узнать, что же с ним такое стряслось в 82-м году.

— А ранение твое? — буркнула Валюша. — Мог бы заранее почувствовать, что прилетит. Не полез бы под пули в неподходящий момент…

Вадим сглотнул. И промолчал. Не хотелось заострять внимания на том самом «неподходящем моменте». Кому, если вдуматься, он интересен? У людей свои проблемы (и немалые), его боевое прошлое публике до лампочки. А вспоминать лишний раз историю с ликвидацией аль-Гамида…

— Не хочет говорить, — констатировала Валюша.

— Пусть молчит, — вступился за Вадима Борька, — имеет право на молчание. Будем тихо радоваться, что в наших рядах имеется человек, способный постоять не только за себя.

Прошло еще полчаса. Стемнело. Борька крутанул колечко своей «Зиппо» и поставил ее зажженной на середину стола. Язычок пламени тянулся ровно, без колебаний и копоти. В этом доме сквозняков не было. Его строили давно, но со странной любовью — заботясь о будущих поколениях.

— На четверть часа хватит, — прошептал Борька.

— Не жалко? — хмыкнул Макс.

— С бензобака солью́. Там бензина — до этой матери…

У сидящих вокруг стола лиц не было видно. Лишь фрагменты — у кого носы, у кого черные провалы глазниц, озаренные бледным мерцанием. Остальное отступало в черноту, пряталось.

— Почему все связанное с занятиями вызывает жуткий страх? — прошептала Катя. — Это абсурдно… Наши наставники были нормальными людьми — не людоедами, не педофилами, не уголовниками. Они выполняли работу, за которую получали деньги («Неверно, — подумал Вадим, — палач тоже получает за свою работу»)… Может, не совсем этичную, но все же работу… Почему мы их боялись? Почему мы ненавидели эту школу? Почему ни о чем не догадывались наши родичи в дни свиданий? Ведь не двойников же посылали к ним на встречу! Я помню эти свидания. Смутно, но помню. Мама привезла мне на зиму шубку из ламы — она еще шутила: «Этот зверь зовется ламой…» — и желто-розовый шарфик, который связала бабушка.

— Нас обрабатывали с помощью психических штучек, — окутывая компанию дымом сигарет, процедила Жанна. — Поэтому в нужные моменты мы были как шелковые. Во все остальные — сами собой, но под плотным энергетическим воздействием. Отсюда страх.

— Как рубильником — вверх-вниз, — сипло провещал Гароцкий. — Полагаю, на нас обкатывали какую-то программку из новинок. Или тест на восприимчивость. Психологи, итить их…

— Куда там психологи — психи… — Екатерина вдруг тяжело задышала. — Они ставили передо мной ширму и требовали определить, какой предмет за ней лежит. Не угадать — а увидеть и доложить. Разрешали сделать одну ошибку на десять тестов. Я допустила две — они дважды подсунули мне чертика на блюдечке: знаете, такое уральское литье из города Миасса? Это сбило меня с толка. Я не помню, чтобы на меня орали. Они вообще никогда не повышали голоса. Но наказывать умели… Я сидела в абсолютно темной комнате, плача от страха. Никого и ничего: ни людей, ни окон, ни мебели — я бы наткнулась. Только дверь, которую я нашла на ощупь. Я просила выпустить меня, стучалась — вы не представляете, как давит это на голову — сидение в кромешной тьме. В ответ — ни звука. Не помню, сколько времени прошло — я пыталась успокоиться, унять дрожь, но вдруг начался такой кошмар! — из всех щелей мне в уши полез многоголосый писк! Застучали лапки по полу, зацарапали когти… Я чуть с ума не сошла. Как представила эту крысиную армию, лезущую из всех дыр, — как она окружает чувствительную маленькую девочку с босыми ножками… Я была на грани смерти, честно. Помню, сил кричать уже не было, я просто села на пол, сжала голову руками — «не кусайте бедную Катеньку, не кусайте…» — и поплыла…

— Магнитофон, — компетентно заявил Борька, — В 82-м уже вовсю практиковалось стерео. А где-то, возможно, применяли квадро — для пущего задора. Не живыми же крысами тебя пугали — откуда крысы на спецобъекте КГБ?

— Трудно осмыслить даже в тридцать три года, — прошептала Катя. — А в одиннадцать… как бы я смогла?

Борька вздохнул.

— Ну, это понятно.

— Перестаньте вы вспоминать, — проговорила Рухляда. Ее голос опять дрожал, — не соберете вы полезной информации, а только вберете в себя зло. Оно нас погубит, оно уже разлагает нашу волю, а впереди такая чернота, из которой выберутся не все…

— Без устали безумная девица… — забубнил Борька.

Мостовой взвизгнул:

— Заглохни, Кассандра!

— Выберутся не все — это уже окрыляет, — рассудительным тоном изрек Макс. — По крайней мере, кто-то выберется. Я бы предпочел, чтобы победил сильнейший.

— А я — чтобы умнейший, — обиженно выпалил Коля Сырко.

— Что-то в нас сидит, — вдруг сказал Вадим, — и не дает покоя. Не в этом ли причина наших осенних сборов?

Огонек продолжал коптить, но уже не стоял неподвижно — дрожал с небольшой амплитудой. Это не значило, что в комнату заглянул ветерок — просто кто-то усиленно дышал.

— Весьма вероятно, — пробурчал Борька, — или, скажем так — отчасти возможно. Не будем пугать себя заранее.

— Да что в нас сидит? — не вникла Жанна. — Наши таланты закопаны в землю, наши способности давно забыты и аннулированы…

— Да нешто, Жанночка? — ухмыльнулся Макс. — Ты забыла, сколько будет квадратный корень из трех тысяч?

— Не забыла. Пятьдесят четыре и восемь. Чуть меньше. — Жанна вспыхнула. — Да разве это важно? По стране гуляют тысячи мошенников, способных показать и не такое. Двадцать два года прошло — не месяц. Мы растеряли свои таланты, которые нельзя вновь обрести. Кому мы нужны?

— Но в нас что-то сидит, — упорно гнул свою линию Вадим. — Некая установка, до времени заблокированная, программа, информация… не знаю. Для чего-то нас здесь собрали.

— Для размножения, — хихикнул Борька, — от самих толку хрен, так пусть потомки наши заставят вздрогнуть мир. Три женщины, шесть мужиков — вполне достаточно для образования тройственного союза. Оттого и не выходят к нам — чтобы женщины выбрали себе достойных. Выбирайте, бабоньки.

«Самое хорошее решение», — подумал Вадим. Но сказал опять другое.

— Поосторожнее, — проговорил он. — Тут дети.

— В самом деле, — напомнила о себе Валюша, — вы же не земляника — усами размножаться. Не хочу представлять, чем ты там, Кольцов, размножаешься — я же со страха помру.