Анна Данилова - Плюшевый свидетель Страница 11

– Вот и отлично. Сейчас ночь. Вы звоните мне. Я не вижу вас. И это чертовски интригует, вы не находите?

Какая пошлятина. Пристает к мужикам прямо в эфире.

– Я понимаю, что не имею права спрашивать ваше имя, но тогда придумайте его себе хотя бы на один вечер, – предложил он.

– Эсмеральда вас устроит? – улыбнулась сквозь сеть телефонных проводов таинственная Августа.

– – У меня определенные ассоциации.

Эсмеральда – Квазимодо.

– А вы не считаете себя Квазимодо?

Как вы относитесь к своей внешности? Вы можете себя описать?

– Обыкновенная внешность. Худой, долговязый, волосы почти белые, глаза голубые. Я курю, иногда выпиваю…

– Вполне нормальный мужчина. Вы холостой?

– Все мужчины после полуночи холостые.

– Я понимаю.., не хотите ли коньяку?

– Хочу.

– Вот. Слышите? Я наливаю вам рюмку. Чем будете закусывать? У меня тут есть сыр, немного фруктов и шоколад.

– Я выпью, не закусывая. Надеюсь, коньяк хороший…

Так они проговорили почти полчаса, после чего расстались добрыми друзьями, и Александр попросил разрешения позвонить когда-нибудь еще. Августа милостиво согласилась.

– Целую вас… Но мы так и не придумали имя…

– Августа. Это мое настоящее имя.

Оно мне настолько нравится, что я предпочитаю, чтобы ко мне обращались именно так. А вам оно нравится?

– Да. Оно пахнет виноградом, летним полуденным зноем и персиком.

– Отлично. Тогда до встречи?

– Да… Целую, до встречи…

Александру после разговора почему-то захотелось вымыть руки.

ИЗ ДНЕВНИКА

"Неподалеку от нашего городка, в деревне, спустя три месяца после того, как утонула моя сестра, прибило к берегу утопленницу. Мне позвонили и пригласили на опознание. И вот тогда я поняла, что сойти с ума – это очень просто. Достаточно сильного потрясения. Меня от этого звонка заколотило, тело мое свело судорогой. И хотя я все еще стояла в комнате и в руке у меня пищала, как живая, телефонная трубка, я уже видела прежде не виданную мною большую светлую комнату, в центре которой стояли металлические столы, и на одном из них – мою мертвую, разбухшую от воды сестру.

Я пришла в себя именно там, в районном морге, и была поражена, когда поняла, что своим внутренним зрением я «видела» именно эту комнату, именно этот стол и эту утопленницу. Девушка была похожа на мою сестру. Такая же молоденькая, с длинными каштановыми волосами. Правда, это была уже не девушка, а то, что от нее осталось.

Разбухший и отвратительно пахнущий кусок мяса. И я, стыдно признаться, сильно обрадовалась, когда в эту же комнату с плачем ворвалась большая и шуршащая дождевиком женщина и принялась стенать… Это она узнала в утопленнице свою дочь. Девушка утопилась, и только мать, как я понимаю, знала истинную причину. Хотя позже я услышала, что девушку бросил какой-то залетный парень, не то москвич, не то иностранец. Девушка была беременна. Какое странное сочетание: «девушка» и «беременна». Думаю, что и моя сестра была тоже беременна. Быть может, поэтому я теперь так часто перечитываю Драйзера, его «Американскую трагедию». Думаю, что и мой шурин в свое время тоже прочитал этот горький роман. Бедная Роберта…"

Глава 7

НАПОЛЕОНОВСКИЕ ПЛАНЫ

Утром Вера встала рано, сварила себе кофе, разлила в две чашки и принялась поджидать мужа. Она собиралась объявить ему в эти утренние часы вынужденного перемирия, что, несмотря на уход Марины и предполагаемое одиночество Ильи, возвращения в прошлое не будет, пусть не надеется, как не будет совместных завтраков, обедов и ужинов, стирки и прочего.

Отныне она и он будут жить отдельно, хоть и под одной крышей, и вплотную заниматься разменом квартиры. У меня будет своя личная жизнь, а у тебя – своя, и устраивайся в этой чертовой жизни как хочешь… Она уже мысленно давно все ему сказала, другими словами, выговорилась и даже утомилась от этой темы. Быть может, поэтому, когда он появился на кухне, неумытый, с заспанным помятым лицом и с огромным, вселенским вопросом во взгляде (видимо, он только что обнаружил, что Марины нет, и постель в том месте, где должно было находиться ее прекрасное тело, остыла), Вера лишь глазами указала ему на чашку с кофе и маленький бутерброд с сыром. Она видела, чувствовала, что он просто оцепенел от сознания того, что в квартире Марины нет, но промолчала, выжидая, как же дальше будут развиваться события и спросит ли ее о чем-нибудь ее теперь уже бывший муж.

– Это ты мне кофе приготовила? – прокашлявшись, спросил он и заозирался по сторонам в поисках кого-то невидимого, для кого Вера могла бы поставить на стол еще одну чашку. – Или я что-то не так понял?

– Да, Илья, это твой кофе. И хлеб с сыром тоже твой.

– А… Ну да… – он так и не спросил ее о своей нимфе, о своей красивой блуднице, воспоминания о которой все еще продолжали, вероятно, томить его и будоражить воображение. Женщина – это теплый и нежный футляр для перманентно неспокойного мужского органа. Какая пошлость. И это с самого утра… – Конечно…

– Илья, нам надо поговорить. Хочу предупредить сразу: инициатива разговора принадлежит мне лишь только потому, что на сегодняшнее утро я осведомлена о твоей личной жизни больше твоего. Кроме того, мы живем с тобой под одной крышей, и у нас просто нет другого выхода, как только договориться обо всем… – Она сделала глоток кофе и вдруг почувствовала всю прелесть этого теплого весеннего утра, всю свою чистоту и свежесть после прохладного душа, все свое превосходство над этим неумытым и неуверенным в себе существом, которое прежде называлось ее мужем. – Ты еще не знаешь… Словом, Марина ушла от тебя. Она приходила ко мне ночью и все объяснила. За ней приехал муж.., – Но она не замужем! – воскликнул Илья так, словно уже успел подготовиться к разговору. – Это ложь, и почему я должен верить тебе?

Он боится правды. Боже, как же он боится этой правды!

– Она пришла ко мне не потому, что ей некому было излить душу или что-нибудь в этом духе. Марина, как ты сам понимаешь, не из таких чувствительных натур. Это зверек, хищница… Так вот, она заявилась ко мне для того, чтобы предупредить меня, как твою жену, что ты отныне брошен. Она очень просила меня повлиять на тебя, чтобы ты не искал с ней встреч, чтобы не появлялся на глаза ее мужу. Судя по всему, ее муж – парень непростой, не бедный и, в случае, если ты появишься на горизонте, церемониться с тобой не станет. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь… Нет-нет, дело не в макаронах и отсутствии устриц и анчоусов.

Просто они – сложившаяся супружеская пара и, судя по всему, не намерены расставаться. Была семейная ссора, измена, но теперь все в прошлом, как в прошлом и мужчина, с которым она пережила свое маленькое и неглубокое одиночество. Я имею в виду тебя, Илья… Возможно, короткая жизнь с тобой кое-чему научила ее, заставила иначе взглянуть на некоторые вещи… Словом, она повзрослела и приняла решение вернуться к мужу. Это во-первых. – Она даже не дала ему вставить слово. – Во-вторых, хочу сразу предупредить тебя, что я не намерена жить с тобой, как прежде…

Она говорила долго, вдохновенно, чувствуя произносимые ею слова как нечто материальное, гладкое и твердое, словно морские камушки – точные, солоноватые на вкус, которые проглотить невозможно… Но он глотал, кивал головой и глотал эти камни, этот Илья, этот убитый известием горе-любовник, так до конца и не успевший насладиться своей изменой, своей решительностью, своим безумием, своим цинизмом по отношению к Вере… Нового качества мужчины не получилось, как не получилось и новой семьи. И теперь он сидел на обломках старого союза двух одиноких людей и пил горький кофе, как горькую чашу, чашу, полную собственного же яда, и должен был выпить ее непременно до дна…

То, что произошло в следующую минуту, шокировало ее, вызвало истерический смех. Илья, до этого сидевший с поникшим видом и выглядевший просто раздавленным, униженным, вдруг накинулся на нее и принялся задирать на ней юбку. Грубо, как никогда бы не позволил себе прежде. Это был не Илья, а еще один прохожий, возжелавший ее внезапно.

– Илья, что ты такое делаешь? Уймись!

Это же просто смешно! Я понимаю, сейчас утро, это твое время, но ты смешон!

Я ненавижу тебя! Тебя ударить? Или убить?

Убери руки!..

Она едва вырвалась из его сильных и цепких рук и еще какое-то время продолжала судорожно смеяться, находясь на грани истерики. Она не могла найти объяснение этому странному поступку Ильи.

После того как он был отвергнут и с позором изгнан из кухни, Вера выкурила сигарету и взглянула на часы. Искушение появиться в парке в три часа, чтобы снова, закрыв глаза и не думая ни о чем, окунуться в райское наслаждение, было слишком велико. Тем более сейчас, когда она знала, что ее любовником стал не психотерапевт Ренат Нагаев, а вообще неизвестно кто! Мысль о том, что она вступила в связь с мужчиной, случайно, по иронии судьбы, занявшим именно ту скамейку, где должен был ждать ее доктор Нагаев, вместо того чтобы как-то насторожить ее, испугать, заставить ее даже раскаиваться в случившемся, напротив, возбуждала ее и требовала новых впечатлений. Новых встреч.