Данил Корецкий - Секретные поручения 2. Том 2 Страница 12

– Заклей культурно и отнеси куда надо. И больше за такие дела не берись, если мозгов нет. Так можно запросто на живодерню попасть!

Банан озабоченно пыхтел и чесал шею.

– Так, может, выбросить просто, и с концами? И все – катись он колбасой, менжер этот…

– Это не менжер, это серьезный человек. Его машина сейчас стоит где-то напротив «Луны», сам он сидит внутри и смотрит на тебя, дурилку картонную. А с ним «быков» штуки три, и они вместе соображают, какого хрена ты здесь делаешь. Если не пойдешь куда надо, придут «быки» и тебя затопчут. А я за тебя подписываться не стану, отойду в сторонку, и все.

– Как так в сторонку? Почему не подпишешься? – неуверенно спросил Банан и оглянулся. – Как я теперь заклею?

– Как хочешь, так и заклеивай. Зайди в бухгалтерию, попроси у Машки клей. Только аккуратно!

Как Банан ни старался, особо аккуратно не получилось. Линия клапана в нескольких местах морщилась, концы вообще не схватились.

– Гля, сойдет? – спросил он у Анатолия Олеговича.

Тот поморщился, но кивнул, чтобы быстрей отделаться.

– Сойдет.

Выйдя на улицу, Банан первым делом глянул на парковку и не увидел ни одной машины, более или менее похожей на авто, в которое садился человек в кепи – лишь пара «Жигулей» и потрепанная иномарка. Правда, по соседству с «Луной» стояло высотное офисное здание, где тоже была парковка, и там дорогие автомобили водились в избытке. Банану даже показалось, что он увидел именно тот, с перламутровой окраской, и внутри, за тонированным стеклом, ему почудилось какое-то движение. «Кто его знает, – подумал Банан, – может и вправду…» Он не стал здесь задерживаться и пошел по указанному адресу.

– Я все понимаю, теперь все стрелки на меня сводятся. А что я мог сделать? Мне позвонили из Москвы, из ФСИН[2], наш куратор, полковник Михайловский, предупредил: мол, приедет правозащитница, Розина Регина Петровна, окажи внимание, дело серьезное, могут большую вонь поднять… Правозащитница такая действительно есть, она в газетах всех разоблачает! И документы у нее были в порядке, я ж им экспертизу не делал… А теперь Михайловский говорит, что не звонил! Может, кто-то под его голос подстроился, а может, он просто вязаться в эту срань не хочет… – Тут дело не только в этом. Ты же исполнял обязанности начальника. А дежурная смена перепилась в дым, пожар вовремя не тушили, допустили побеги, убийства… – Я исполнял обязанности два дня. Пьянку не оперативный состав устроил, а надзиратели! И побег, и все остальное они допустили. А мой парень – дежурный опер Ермилов, пожар тушил, вел себя геройски, ожоги получил… Они сидели друг против друга, только говорили совсем не о том, о чем обычно. Курбатов сидел в своем кресле, а Сирош напротив, там где сидят подследственные. Он и был подследственным. Колесо фортуны сделало неблагоприятный поворот в его сторону. Поэтому сейчас, вместо дружеской выпивки, шел самый настоящий допрос.

– Мы их недооценили вначале, – продолжил Сирош. Он был в гражданском костюме, перстень с пальца исчез и в прокуратуру он приехал на троллейбусе. – Когда наши «пресса» работать отказались, надо было мне сразу все основательно проверить. Насчет этой Сухановой и Гулевича, оказывается, Слава Япончик малевку прислал!

– Сам?! – вскинул брови Курбатов. – Ничего себе!

– В том-то и дело. Японец лично за этих двоих впрягся! Понимаешь, что это значит? Если кто против пальцем шевельнет, или даже просто рот откроет, то на всей камере «минус» поставят. И всех, кто в ней находился, рано или поздно искалечат или убьют. Может на пересылке, может в транзите, может на этапе, может в зоне. Но обязательно! Суша с Гулем могли полностью свои камеры вырезать, им бы и не сопротивлялся никто… Но и тех троих они покромсали так, что у меня половина агентов работать отказывается!

– Да-а-а! – Курбатов сжал ладонями виски. То, что сделали с Людкой Гамак, Зафиром, и особенно старлеем Жданковой, потрясало воображение даже видавших виды людей.

– Не то слово – «недооценили»! Мне тут объективка на эту сучку пришла… На Суханову. Хотя у нее еще с десяток фамилий…

– И что? – Сирош наклонился вперед и стал грызть ноготь.

– Еще та волчица! «Дикий гусь», наемница. Абхазия, Тирасполь, Сербия. Заказы в Москве: Слон, Пират, Великан – словом, все криминальные подрывы… Она уже три года в розыске. Кличка у нее знаешь какая? Самурай!

Валерий Гургенович удивленно выкатил глаза с красными прожилками.

– При чем тут самурай? Она же баба!

Курбатов перестал тереть виски и чуть заметно улыбнулся. Он испытывал чувство превосходства над окружающими и часто не без оснований: люди не читали книг, не знали истории, с ошибками писали, не умели логически мыслить… Самое удивительное, что это не мешало им занимать руководящие должности, делать деньги и распоряжаться чужими судьбами.

– Вот именно! Баба, а прозвище у нее Самурай… Знаешь, кто такой самурай? Это верный бесстрашный воин, строго следующий кодексу чести! А если он «потерял лицо», нарушил этот кодекс, хотя и вынужденно, то делал себе харакири…

Сирош махнул рукой.

– На что намекаешь? Чтобы я себе живот резал? Нее-ет, друг! У нас не Япония. У нас бы уже все руководители с разрезанными животами лежали…

– Да ты что, Гургенович! Ничего я не имел в виду, – поспешил смягчить впечатление Курбатов. – Я это к чему говорю: Великана ей Толстый Папа заказал. А его самого через три дня застрелили. Бабки получены, заказчика нет, отчитываться некому, что делать? Гуляй, проматывай деньжонки? Ан нет! Она честно отработала: через пару недель подняла на воздух «Бентли» с Великаном и тремя охранниками!

– Да-а-а! Жалко, мы раньше не знали, – Валерий Гургенович потер волосатые ладошки. – Это тебе эфэсбэшники только сейчас прислали? А что они про ее мужика пишут?

– Сегодня бумага пришла! Гулевич тоже зверь серьезный. Но он при ней. На вторых ролях. Она им командует.

– Так бывает, баба мужиком крутит, как хочет, делает из него козла и барана, – печально покивал Сирош. – Но почему я за них отвечать должен? Они вон сколько гуляли, полмира на уши поставили. А я крайний?

– Никто тебя крайним делать не собирается, – успокоил давнего товарища Курбатов. – Если, конечно, установки не будет. Ты ведь знаешь…

– Чего ж не знать… Только я никому дорогу не переходил, ни с кем не ссорился, меня и мое начальство уважает, и ваше… Я с Победенным в неплохих отношениях…

– Ну и хорошо. «Форд» на кого оформлен?

– На двоюродного племянника. «Форда» уже нет в городе.

– Ну и хорошо, – повторил Курбатов. – Выпьем по рюмочке?

Коньяк был хорошим, они выпили, чтобы все неурядицы остались в прошлом, и как всегда за дружбу. Особой сердечности на этот раз между ними не было. Оба знали, что хорошие тосты ничего не стоят.

Пивной ресторан «Атаман» Банан знал хорошо, но наблюдал его только снаружи. Внутрь таких, как он, не пускали – это не какая-нибудь тошниловка, а солидное заведение, пиво там раза в три дороже, чем на обычной «точке», люди там сидят солидные, а на входе дежурит швейцар в пурпурном макинтоше. Когда Банан ступил на крыльцо «Атамана», эта проблема, о которой он раньше и не задумывался, вдруг встала перед ним в полный рост.

– Куда? – буркнул швейцар, загораживая собой вход.

– Туда, – вежливо ответил Банан, показывая пальцем на дверь.

Швейцар окинул взглядом его засаленную куртку и грязные ватные штаны и, наклонившись к Банану, негромко сказал:

– Вали отсюда. Если не хочешь неприятностей.

Банан так же тихо шепнул ему:

– Мне по делу.

– Дела сделаешь под березкой.

Швейцар стал спускаться по ступенькам, оттесняя Банана вниз.

– Мне человек нужен…

– Кто?

– Он там, внутри.

– Как зовут?

– Эта…

Банан задом спускался по ступенькам, пытаясь вспомнить имя, которое называл ему человек в кепи.

– Сом… Сум… Не помню. Он там сидит, пиво пьет.

Они уже спустились вниз, и швейцар натянул на правую руку кожаную перчатку, намереваясь, очевидно, в случае необходимости принять более решительные меры. И тут Банан вспомнил:

– Во, дядя Сэм!

Швейцар остановился и сощурил глаза.

– Что тебе от него надо?

– Пакет передать. И это самое…

Банан попытался как-то иносказательно дать понять, что ему положено вознаграждение за труды, но пока он складывал в уме фразу, швейцар перебил его:

– Где пакет?

Банан достал конверт и нерешительно повертел его в руках.

– Давай сюда, – буркнул швейцар, взял конверт и, поднявшись по ступенькам, скрылся внутри.

Банан почесал в затылке, достал из-за уха окурок и закурил. Приблизился к высоким окнам ресторана. В просвете между тяжелыми шторами с обшитыми бахромой фестонами он увидел в зале швейцара, почтительно склонившегося перед человеком, сидящим за одним из дальних столиков. Тело швейцара почти полностью загораживало от Банана его собеседника, видна была только рука, обхватившая бокал, и край синего манжета.