Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма Страница 12

Три часа «охоты» не принесли успеха. А тут и Каменское показалось на горизонте. И сопровождающий, выйдя из рубки, приказал приготовиться к выходу на берег.

Магомет вышел по трапу вслед за пассажирами. Огляделся по сторонам внимательно. Тяжелый, кобылий вздох вырвался со свистом из сто груди.

Село стояло на сопке. Подниматься нужно было по ступенькам, вырубленным в сопке лет двадцать назад.

Крутые эти ступеньки. Даже дух захватывает. И сердце обрывается. Куда? Конечно, вниз по ступенькам скатывается в широкую реку Пенжину.

Верно от нее — крученой души воровской — идут по темной глади реки воронки. Вон их сколько! Не счесть! И, глянув вверх на оставшиеся порожки, зажмуривается Магомет, старается идти скорее. И вдруг огненным шаром к ногам собака подскочила. Бока впалые, хвост свалялся, на морде запахи всех помоек. Раскрыла пасть, удивленно на Магомета уставилась.

— Иди, иди, я тебя не трону, — обошел ее новичок.

Сопровождающий, услышав такое, рассмеялся.

Взойдя наверх, Магомет растерялся. Считал, что ему повезло больше других, ведь в райцентр направили, а тут— собак больше, чем людей.

Дома, застрявшие в сугробах по крышу, словно зэки надвинули поглубже шапки и вышли на расчистку зоны от снега. Выстроились в ровном порядке.

— Сворачивай сюда, — указал сопровождающий. И повел к дому на отшибе.

— Ми-ли-ция, — прочел Магомет и сморщился. На эдакую горсть домов и такое заведение.

— Бюрократы! — сердито сплюнул он и вошел в милицию.

Сопровождающий оставил Магомета на попечение сонного

дежурного, сам пошел к начальнику райотдела. Вскоре вышел оттуда. Позвал Магомета.

— Значит вы и есть Рафит Рафаэлов, — глянул начальник милиции на Магомета и добавил: — Так вот, будете жить и работать у нас в Каменском. Что умеете делать? Кроме воровства, разумеется?

— Все умею!

— Пойдете в распоряжение коммунхоза. Там получите работу, жилье и прочее. Заранее предупреждаю — село у нас небольшое. Всех и каждого здесь мы знаем наперечет. Чтобы мысли о побеге с поселения не было. О пьянстве— тоже. Замечу карты — назад в лагерь поедете. И еще. Воровства у нас здесь никогда не было. Что-либо пропадет— кроме вас подозревать некого. И далее: имеются у нас баня, магазин смешанный, продовольственный ларек, клуб, библиотека, столовая, парикмахерская, швейное ателье. Живите и работайте, как человек. Без прогулов. И, конечно, появляйтесь сюда отмечаться, — сказал начальник милиции. И взяв телефонную трубку стал звонить.

— Это ты? Тут ко мне на поселение прибыл. Что у тебя есть? Я насчет работы? А! Сейчас спрошу, — и обратился к Магомету.

— Строить умеешь?

— Нет.

— Не умеет.

— Что? — начальник милиции рассмеялся, услышав что-то в ответ. И сказал:

— Ну это твое дело. Там сами разберетесь. Определи его с жильем.

В коммунхозе Магомета сразу провели к начальнику. Тот оглядел

новичка с ног до головы и указал на стул.

— Садитесь.

Магомет присел.

— Надолго ли к нам? — спросил он.

— На пять лет.

— Специальность какая у вас?

— Была, да не стало, — отвернулся Магомет.

— Лошадью умеете управлять?

Рафит удивленно глянул на начальника.

— Что ж не уметь?

— Будете работать водовозом. Обеспечивать жителей села водою. Ее вы будете возить в бочке из реки. На лошади. Прорубь самому придется долбить.

— А заработок какой будет?

— Это от вас будет зависеть. Жить будете в доме вместе с двумя мужчинами. Они тоже работают водовозами.

Магомет обрадовался. Значит, будут кенты.

Двое водовозов оказались стариками. Вернувшись в дом после работы и увидев новичка, тут же накормили его. Ни о чем не спрашивая. Предложили выпить— отметить приезд. Но помня наказы милиции — Рафит отказался.

И лишь ложась спать спросили — кто он, и зачем приехал сюда. Узнав, переглянулись. И больше ничем не интересовались в этот вечер.

Утром разбудили на работу.

Весь день возил Магомет воду на старой пегой кляче. Та еле поднималась по крутому подъему. Часто спотыкалась. Дышала тяжело. Часто останавливалась отдыхать.

К вечеру Магомет потерял терпение. И, схватив вожжи в тугую плеть, стал стегать лошадь подгоняя ее руганью. Та рванулась на подъем. Преодолела его в минуту.

— То-то! У меня живо бегать научишься, — щипал ее за подерганные вожжами губы Рафит. К вечеру, шелестя в кармане деньгами, вырученными за воду, вел он лошадь в конюшню. Та за день возненавидела нового хозяина и косила на него злыми, слезящимися глазами.

Напарники уже привели своих лошадей. И глянув на клячу Магомета, Петро, так звали одного из них, головою покачал:

— Что ж кобылу не жалеешь? Смотри, как измордовал. Ведь жеребая она.

— Мне дали ее не для ухода, для работы, — буркнул Рафит.

— Знаем. Да только зачем скотину мучить? Вон вся в мыле. Сам- то, видать, с телеги не слез, — буркнул второй — Геннадий.

— А зачем тогда кобыла? — опешил Магомет.

Петро зло матюгнулся. Не адресовав мат никому в отдельности.

Рафит постоял молча. И вышел из конюшни.

Вечером, когда совсем стемнело, вернулись старики. Петр молча затопил печь. Геннадий варил ужин. Магомет сидел у стола. Щупал первый заработок. Неплохо он получил от людей. Тратить жаль стало. В магазин не пошел. Ждал, когда старики сварят что-нибудь. Пригласят к ужину:

Когда Петро загремел тарелками, Рафит торопливо подошел к умывальнику. Помыл руки. Сел выжидающе. Но… На столе появились только две тарелки, две ложки.

Петро и Геннадий ели молча. Вроде и не было здесь Магомета. Потом заговорили о кино. Стали одеваться.

Рафит зло сорвал телогрейку с гвоздя. Решил сходить в столовую. Но та оказалась уже закрытой. А в магазине — очередь. Выстоять ее не было сил. Он пролез вперед. Взял банку тушенки, хлеба. Кто-то из очереди закричал на него. И, забыв про чай и сахар, Рафит наскоро рассчитался. Пошел домой.

Поев, лег спать. Но долго не мог уснуть. Душила злоба на стариков. Но тех не было.

Утром он встал раньше всех. Наскоро оделся и бегом к конюшне кинулся. Решил сегодня заработать побольше. Но, завидев его, кобыла стала яростно лягаться, глаза налились кровью. Она ни в какую не подпускала к себе Рафита.

— Стой, фартовая! Ну, тихо! — схватился за вожжи Магомет. И вдруг почувствовал, что руку его словно тисками сдавили.

— Положь вожжи!

— А тебе чего? Дали мне клячу самую плохую! Заработаешь на ней! Себе так получше взяли! Да еще тронуть не смей! Хозяин выискался! Иди ты знаешь куда!

— Куда! — сдавил горло Магомета воротом телогрейки побелевший Петро.

— Вон туда! — показал Рафит под хвост кобыле. И коленом поддал Петра так, что тот присел, но Магомета не выпустил; схватив его в охапку, с силой швырнул в угол. Там, к счастью, оказалась навозная куча и Рафит по пояс в ней увяз. А Петро, ухватив вожжи, так пару раз стеганул Магомета, что тот пожалел о том, что в куче не по макушку оказался.

Вечером, когда Магомет вернулся с работы, дом оказался на замке. А его чемодан стоял на пороге, на нем лежала начатая буханка хлеба.

Рафит онемел от удивления. Его выкинули. Выкинули, как паршивую собаку из избы на мороз. Куда деваться? Что делать? В чужом селе, где нет никого мало-мальски знакомого! А тут еще мороз градусов под шестьдесят. Рафит стоял на пороге жалкий, словно подброшенный щенок.

Куда податься? На конюшню? Но там не отапливается. Холод такой же, как и на дворе. К утру сдохнуть можно. И решил дождаться стариков здесь. Другого выхода не было.

А время шло. Ноги немели. Зубы стали выстукивать лихую дробь. Он сел на чемодан, пытаясь хоть как-то согреться. И, наконец, шаги к дому услышал. Попытался встать, сказать, что-то но не смог. Ноги одеревенели. Язык — точно примерз.

— Сидит? — услышал Магомет голос Петра.

— Куда ж ему деваться? Сволочи этой некуда идти, — ответил Геннадий. Старики прошли мимо. Открыли дверь. Вошли. Встал и Рафит. Но дверь захлопнулась перед самым его носом и закрылась изнутри на засов.

Рафит стал ошалело стучать. Страх за свою жизнь, страх перед холодом, мутил рассудок. Но в коридоре было тихо. Никто не хотел открывать ему.

Он подошел к окну. Застучал в него так, что стекла задрожали.

— Я те стукну сейчас! — послышалось из дома.

— Пустите! — шипел он замерзающей глоткой.

Кто-то вышел, снял засов и приоткрыл дверь. Рафит юркнул в нее, дрожа всей шкурой. Не глядя на стариков шмыгнул к печке. Душа плакала от холода. Он снял шапку, расстегнул телогрейку. Хотел снять ее. Но голос Петра остановил:

— Не торопись раздеваться. Не у себя дома! Не для того пустили. Для разговора! А он недолгим будет. И в телогрейке посидишь!

Слова, будто пощечины по лицу, обожгли. Но смолчал. Деваться некуда. Надо стерпеть все, что они скажут. Согласиться. Свое потом можно сделать. Выждать. Сейчас ни к чему. В случае чего, им поверят. Им, но не ему.