Сергей Зверев - Святой: русский йогурт Страница 12

Уж затем подругой! Она заведовала отделом института… — продолжал Ветров, надвигаясь на капитана. — Усек?

Баранов отрицательно мотнул головой.

— Через Марину прокручивался товар… — Грудь подполковника уперлась в физиономию капитана, не вышедшего ростом.

— Извини, Григорий! — примирительно сказал капитан. — Я же не знал. Так, видел Рогожину в обществе Петра Васильевича. Вы же меня в подробности не посвящали. Я у вас на подхвате. — Последние слова таили скрытую обиду. — Она замужем?

— Разведенная! — Ветров опять уставился на убитую женщину. Стальная нить удавки приковывала его взгляд. — Муж — обыкновенный лох. Работал школьным учителем, потом подался в коммерцию и пролетел. Еле с долгами рассчитался… А Марина — женщина шикарная… — Он помолчал. — Была… Хваткая личность! Любому мужику фору давала. Голова шурупила, как компьютер. И тело у нее божественное… — Он глубоко вздохнул. — Вчера на празднике все самцы на нее заглядывались.

Излияния шефа поднадоели Баранову. Он не был сентиментальным и трупов видел предостаточно.

Мертвецы — предмет неодушевленный, иногда дурно пахнущий, иногда уродливый, представляющий сугубо профессиональный интерес.

Душевный трепет капитан испытал только один раз.

Выпускник школы милиции получил первое задание: прибыть в многоэтажный дом, выросший недавно на окраине города, вскрыть квартиру и произвести осмотр. Дежурный зарегистрировал звонок от жильцов дома. Две недели из квартиры не появлялся их сосед, а на лестничную площадку невозможно выйти из-за вони.

— Возможно, самоубийство! — предупредили Баранова, пожелав приятной встречи.

Тогда он не понял милицейского цинизма — защитной реакции на кровь и смерть, способа побыстрее сделать сердце черствым, невосприимчивым к страданиям других.

Капитан никогда не забудет, как дрожали поджилки, когда слесарь жэка топором снимал дверь с петель, как он читал сочиненную им же молитву, умоляя господа отложить испытание…

Самоубийцу — сорокалетнего холостяка — обнаружили в наполненной водой ванне. Он пролежал достаточный срок, чтобы впечатляюще распухнуть. Несчастный вскрыл себе вены. Потом следствие установило: из жизни мужик ушел на почве неразделенной любви и осточертевшего одиночества. Открыл кран с горячей водой, бруском заточил до остроты бритвенного лезвия обычный кухонный нож и исполосовал руки.

Самоубийца неплохо знал историю. Полки в квартире были заставлены книгами о деяниях древних греков и римлян. Он избрал способ самоумерщвления римских патрициев, прогневавших императора и решивших не дожидаться казни. Горячая вода делала уход практически безболезненным. Однако она ускоряла и процесс разложения тела.

Начальник отдела, пославший Баранова, выслушав по телефону рапорт, приказал достать тело, хотя эту процедуру обычно выполняли санитары «Скорой помощи». Он ломал в Марке психологический барьер, заложенный природой страх перед мертвой плотью.

Погрузив руки в зловонную жижу, Баранов соприкоснулся с покойником, его пальцы ощупывали тело, ставшее мягким, точно гриб-гнилушка. Мертвец колыхался в воде, словно удивляясь, какого дьявола надо живым от него, Схватив самоубийцу за волосы, Баранов потянул его на себя. Скальп чулком сполз с головы мертвеца, мохнатым мешком повиснув в трясущихся руках юного следователя.

Так и застали Баранова приехавшие санитары: столбом стоявшим в ванной комнате, тупо рассматривающим оголенный череп мертвеца.

— Отдай добычу, Чингачгук — Большой Змей! — отнял скальп привыкший ко всему санитар и сунул под нос следователю ватку, смоченную нашатырем…

Прозвище индейского вождя накрепко приклеилось к Марку Игнатьевичу, но происхождение прозвища помнили только старожилы управления. Молодежь считала: Баранов получил кличку за свирепость и хитрость — две главные черты характера старшего следователя.

С тех пор много воды утекло. Марк Игнатьевич заматерел. На трупы смотрел холодным взглядом профессионального сыщика, при необходимости мог даже голыми руками повернуть мертвеца, пусть даже превращенного в мясной фарш. Брезгливость мешала работе, была непозволительной роскошью, и Баранов от нее отказался.

Он был волевым человеком, считая, что незаслуженно обделен наградами, чинами и прочими почестями.

Злость Марк Игнатьевич срывал на подследственных, обожая вывернуть до хруста руку какому-нибудь пьянчужке, проходившему по «бытовухе». Поэтому же лично выезжал на задержания, снимая стресс неудовлетворенности безрассудным риском. Он мог броситься врукопашную, предводительствуя командой омоновцев, подняться в полный рост из укрытия, зная, что у противника есть ствол, совершить рейд по подворотням, разгоняя шпану.

Многие считали Баранова умницей и храбрецом, но еще больше сотрудников — патологическим садистом, нашедшим хорошую отдушину в следственном отделе.

Постепенно и бригаду он сколотил под стать себе.

Нахрапистые, неразборчивые в средствах парни души не чаяли в Марке Игнатьевиче. Команду Баранова метко окрестили «черной сотней», а он сам называл подчиненных «эскадроном смерти», найдя столь грозное определение в газетных репортажах из стран Латинской Америки.

Заместитель прокурора по надзору над следствием и правоохранительными органами однажды пригрозил Баранову привлечением к уголовной ответственности за превышение служебных полномочий и негуманное отношение к подследственным.

Грехов за Барановым числилось предостаточно.

У подполковника Ветрова следователь крепко сидел на крючке. Собственно говоря, Григорий Константинович подобрал его, когда Баранова уже хотели турнуть из органов, в соседнем городе, где он тогда трудился. Это Хрунцалов узнал о нем и приказал Ветрову присмотреться к нему поближе. Потом последовал перевод.

Подвела Марка Игнатьевича его жеребячья, чрезмерная, прямо-таки нездоровая тяга к прекрасному полу.

Трудился он тогда в соседнем городе, относящемся уже к ближнему Подмосковью. Мечтал перебраться в столичный уголовный розыск, обзавестись кабинетом на Петровке. Шансы у Баранова были. Неплохие шансы.

Ко времени описываемых событий как раз начался строительный бум. Любой, имевший деньги или возможности, стремился отгрохать особняк где-нибудь среди подмосковных рощ и лесов. Виллы, называемые по привычке дачами, стали отличительным признаком высокопоставленных чиновников, стремившихся обеспечить спокойную старость.

Строили с выкрутасами: стрельчатыми готическими окнами, башенками, высокими, на западный манер, черепичными крышами. Словом, кто во что горазд. В средствах чиновный люд не стеснялся, оформляя расходы по статьям бюджета своих министерств, ведомств и контор, а Затем выкупая особняки по заниженной стоимости.

Со стройплощадки такой вот дачки пропало несколько поддонов кирпича. Сторож, вдребезину пьяный, ничего не заметил, мирно проспав всю ночь на полу бытовки. Разбуженный каменщиками, которым нечем было выводить кладку, он философски заметил:

— Воровали и продолжают воровать! На том стояла, стоит и будет стоять земля русская… — и поплелся звонить в милицию.

Расследовать хищение Баранов взялся с засученными рукавами, землю носом рыл. Дачу строил не кто-нибудь, а важный чин из Генеральной прокуратуры. К самому Ильюшенко, тогдашнему главе этого сурового ведомства, впоследствии перекочевавшему на тюремные нары, этот товарищ входил без доклада, открывая, что называется, дверь ногой.

Владелец недостроенной виллы устроил разнос местному начальству, потребовав найти кирпичи в пятидневный срок. В случае невыполнения приказа он пообещал всех «отцов-командиров» отдела внутренних дел и районной прокуратуры отправить месить глину в глухомань, подальше от столицы.

Выпятив грудь, Баранов сам попросил поручить ему это тухлое дело. Товарищ из Генпрокуратуры, по-ленински прищурившись, посмотрел на сознательного сыщика, одобрительно усмехнулся и начальственным баском произнес:

— Давай, парень, дерзай!

Бросив косой взгляд в сторону местных начальников, переступающих с ноги на ногу, словно их загнали на битое стекло, туз из Генпрокуратуры добавил:

— Нам давно пора обновлять кадры…

Стоявшая рядом супруга чиновника, расфуфыренная дама неопределенного возраста, заинтересованно взглянула на Марка Игнатьевича и увидала свое отражение в его томных, подернутых влагой глазах.

Чем пленила жена высокопоставленного служителя закона скромного районного сыщика? Запахом французских духов, бриллиантовыми сережками или возможностью при ее поддержке сделать карьеру? Баранов в доверительных беседах с друзьями по-мужски откровенно признавался:

— ..нашло на меня! Как на мартовского кота… Подруга страшнее войны, зад точно передок у «КамАЗа», и фасад тремя слоями косметики прикрыт. Монстр в юбке, а вот потянуло к ней… Любовь с первого взгляда!