Стивен Хантер - Гавана Страница 12

— Я всего лишь скромный слуга народа. Поэтому давайте называть все и всех своими именами. Меня зовут зэк номер сорок семь пятнадцать.

— Ладно, ладно. Это нас никуда не приведет. У вас есть задание, которое нужно выполнить; именно поэтому вы оказались здесь. Полагаю, что вы уже взялись за дело.

— Я вам не подотчетен, Пашин.

— Да, но мои донесения могут пойти вам на пользу, а могут и повредить. Разве не было бы лучше, если бы мои донесения служили вам, а ваши — мне?

— И ваши и мои донесения должны служить революции, и ничему больше. Но что касается дела, могу сказать: да, я кое-что отрыл. Я видел нашего молодого принца. Вы знаете, что у него есть прозвище? Насколько я понимаю, это вы его открыли. Значит, вы уже давно оседлали эту лошадку. Вероятно, вас раздражает то, что развитие контактов с ним поручили мне, сочтя вас недостаточно опытным. Так вот, прозвище говорит о его силе, его перспективах, его огромных возможностях и о вашем превосходном чутье на такие вещи. Вам известно это прозвище?

— Меня не интересуют всякие...

— Его называют «Куском Сала». Очевидно, он настолько торопится в социалистическое будущее, что частенько забывает мыться. Тьфу! Вы, наверно, почуяли его раньше, чем увидели. Я терпеть не могу грязных людей, особенно если у них нет для этого серьезных причин. Я провел девять лет, даже близко не видя ванны, и кончились они совсем недавно. Это было очень неприятно. Поэтому на всем протяжении того короткого отрезка жизни, который мне остался, я буду принимать ванну каждый день.

— Забудьте о его запахе. Сосредоточьтесь на его потенциале. Вы слышали, как он выступает? Это великолепно!

— Я слышал отзывы. Он любит длинные речи — по крайней мере, так мне говорили. И еще я слышал, что он любит находиться в центре внимания.

— Он безжалостен, он уже убивал во время гангстерских войн сороковых годов, он предан идее и если и верит во что-то, то только в перемены. Он обладает тем же самым качеством, которое есть у вас, Спешнев, и которого так не хватает всем нам. Магнетизмом.

— Это называется харизмой. Да, у меня она есть. Да, у вас ее нет. Да, у Кастро она тоже есть. Да, я считаю, что он обладает определенным потенциалом. Если, конечно, научится подстригать ногти.

— Существует возможность для развития. Хотя это может оказаться не таким простым делом, как вам кажется.

— Почему же?

— Тайная полиция Батисты не представляет опасности, по крайней мере пока Кастро не приступает к активным действиям и является оратором, а не бойцом. Время для сражений еще не подошло, и ваша задача состоит не только в его вербовке, обучении и подготовке. Вам, возможно, придется еще и защищать его.

— От кого? От его жены, которая злится на любовницу? Или от любовницы, которая злится на жену?

— Нет. Этот человек предан своему делу. Опасность ему грозит с другой стороны.

Пашин вынул из папки фотографию. Она была сделана в аэропорту Гаваны. На ней была запечатлена группа мужчин, спустившихся по трапу из самолета «констеллейшн» компании «Эр Кубана» и направлявшихся к зданию аэровокзала. Один, с пышной шапкой белых волос, держался очень важно и властно, а двое или трое остальных явно преклонялись перед ним — фактотумы[19], помощники, евнухи или кем еще они могли быть.

— Он? — спросил Спешнев, указывая на человека, входившего в группу, но явственно выпадавшего из нее.

— Он.

Это был крупный американец с квадратной головой, остриженной под ежик, и выдающейся челюстью.

— Солдат?

— Если верить сплетням, которые ходят в посольстве, убийца. Ему приходилось убивать на войне многих, очень многих.

— О да, для таких есть подходящее название. Мне кажется, лучше всего подойдет слово «герой». Но почему он здесь оказался?

— Якобы как телохранитель того важного типа. В их стране это известный политический деятель. Но этого человека по каким-то причинам завербовали специально для того, чтобы сопровождать политика на Кубу. Наши люди в Вашингтоне отметили это и предупредили меня. Им кажется, что это очень любопытно.

— И?..

— И мы не знаем почему. Может быть, просто так. А может быть, дело в том, что если кого-то нужно убить, то он будет самым подходящим человеком. Он не такой, как вся остальная свита. Если дать ему работу, он ее выполнит.

— Хмм... Это на них непохоже.

— Да, но нельзя исключить возможность того, что они подумывают переменить свои привычки. Они хотят привлечь внимание некоторых людей в некоторых странах, а такая операция отлично послужила бы этой цели. Скажете, нет?

— Возможно.

— Поэтому я думаю, что вам следует внимательно смотреть вокруг. Обязательно понять, для чего этот парень сюда явился. И...

— И?..

— И если он прилетел, чтобы прервать карьеру принца наших снов, то, как вы сами понимаете, зэк сорок семь пятнадцать, все решается очень просто. Вы должны оказаться лучше и быстрее. Вам придется убить его.

7

Хозяева остались недовольны. Они велели ему спрятаться на складе в Ист-Сайде, где было холодно и водилось множество крыс и пауков. Никто не принес ему кофе, никто ни словом не поддержал его, никто не спросил, как он себя чувствует.

Он ощущал их неудовольствие, но никак не мог оценить его действительную степень, поскольку на протяжении трех дней не видел газет, не слышал радио и не смотрел телевизор. Все это время он торчал в темном помещении, и лишь часов в десять вечера ему приносили какую-то пищу, покрытую слоем застывшего жира: оставшиеся от обеда холодные гамбургеры, завернутые в вощеную бумагу, теплую газировку (без газа) в походном котелке да пару зачерствевших пирожных. Чтобы справлять нужду, он имел ведро, вместо туалетной бумаги пользовался старой газетой, а вместо постели у него не было ничего, кроме стены, к которой он прислонялся спиной, когда дремал, сидя на холодном, твердом, грязном цементном полу.

А затем его вызвали. Со склада его эвакуировали на мусоровозе, провезли по городским задворкам, и в конце концов уже ночью темные, пахнувшие дорогим одеколоном фигуры встретили его и провели через какой-то переулок. Он оказался в клубе, сохранившемся со времен Гарибальди, где за отдельными столами сидели старики, пили крепчайший кофе из крошечных чашечек и курили гигантские сигары. Большинство носило очки с толстыми стеклами, все были дряхлыми, морщинистыми и хилыми, но он понимал, что оказался среди могущественных и легендарных людей.

— Фрэнки, Фрэнки, Фрэнки, — укоризненно произнес один из них. — Пришить копа — это еще куда ни шло. Двое копов — многовато, но тоже ничего страшного. Но... но ведь ты прикончил лошадку.

— Все дело в этой чертовой лошади, Фрэнки, понимаешь? — подхватил другой. — Наши люди никогда не обижали лошадей. Это производит плохое впечатление.

— Фрэнки, в телевизоре все время красуются лошади с ковбоями. Маленькие дети любят лошадей. А теперь один из наших людей средь бела дня расстреливает из автомата лошадь прямо на Таймс-сквер.

— Мне ничего другого не оставалось, — собравшись с духом, ответил Фрэнки. — Если на то пошло, разве Ленни не должен был следить за обстановкой? Это была его обязанность. Мне не успеть сделать все с начала до конца. А что же получилось: я выхожу из забегаловки, и оказывается, что Ленни там и близко нет, а есть только полицейский, галопом скачущий ко мне на лошади. Не знаю, кем он себя считал — странствующим рыцарем или кем еще, но он собирался втоптать меня в тротуар. Я всего лишь сделал то, что мог. И вообще, что он там делал, этот говенный коп?

— Фрэнки, он там работает. Это его работа, черт возьми! Они не могут целый день жрать пончики. Фрэнки, есть люди, и их немало — кое-кто из них сейчас сидит в этой комнате — которые хотели бы увидеть Фрэнки Убийцу Лошадей плывущим по реке с грузчицким крюком в глотке. Хотя бы для того, чтобы сказать газетчикам и всей стране: вот, смотрите, мы не убиваем лошадей. Мы убиваем только существ одного с нами вида.

— Фрэнки, тебе хотелось бы этого?

— Нет, нет!

— Так что же нам с тобой делать, Фрэнки? Может быть, ты все-таки хочешь поплавать по реке с крюком в глотке?

— Нет, сэр.

— Майами не желает тебя видеть, Тампа тоже не желает. Ни Кливленду, ни Бостону ты тоже не нужен. Тебя припекло, как в католическом аду. Мы не можем отправить тебя в Лас-Вегас, потому что тебя выкрадут оттуда, чтобы хоть немного подмазаться к Вашингтону. Там сообразят, каким образом намекнуть кому следует, где тебя можно разыскать. Ты не успеешь опомниться, как усядешься перед телекамерой, станешь выкладывать все, что тебе известно о нас, и превратишься в знаменитость.

— Я ни за что не сделаю ничего такого!

— Фрэнки, дружок, нам никак нельзя этого допустить. Ты теперь стал заложником в такой игре, которую, пожалуй, даже представить себе не можешь.

— Я мог бы вернуться в Италию.

— В Италию? Я не хотел бы видеть его в Италии. В Италии ценят результаты, а не хаос, скандал, позор и газетную шумиху.