Александр Маркьянов - Адепты стужи Страница 12

— А-ха-ха…

— Гы-ы-ы-ы…

— И что…

— Ну что мне делать оставалось… Дала.

— Прямо там? Ах, Мэрион, осчастливила бедного поросеночка!

— Да пошел ты!

— Нет, Мэрион, ты скажи… Если этот поросенок придет к тебе, ты нас предупреди! Может, он не против групповухи!

— Черт, хорошая идея! У меня как раз в гараже завалялся паяльник…

— Ха-ха-ха…

— Вот и вставь себе его в задницу, придурок! — обиделась девушка, оскорбленная в лучших чувствах.

— Нет, Мэрион ты нам скажи — ты и в самом деле ему телефон дала? А если он позвонит — то на кого попадет?

— На Особый отдел!

— Ха-ха-ха… Вот это шутка…

Высокий, темноволосый мужчина в гражданской, сильно похожей на охотничью, одежде отхлебнул пива…

— Теперь ты нам расскажи, Томми.

— Про что?

— Да про десять мертвых поросят!

— А-ха-ха…

— Гы-ы-ы-ы…

Томми, репортер криминальной хроники в местной газете, давно связанный с ИРА, отхлебнул из кружки темного, забористого эля — в напитках он патриотом не был…

— Так вот сижу я в редакции, чо-то печатаю на компе, какую-то муть — звонок! Патруль на улице постреляли! Ну, я как дежурный репортер подорвался и туда. А там — машин полицейских наверное штук десять только с одной стороны, да еще армейские, всю улицу перегородили, короче. Ну, поросенок который стоял в оцеплении меня и спрашивает — а вы куда? А я ему — карточку прессы под нос.

— А он?

— А он мне и говорит — вали отсюда, козел!

— А ты?

— Ну, я все улицы-закоулки знаю. Завалился я, короче в квартиру, даме которая там живет пять фунтов дал…

— Лучше бы трахнул. Денег бы тратить не пришлось.

— Ага, сам ее и трахай. Ей лет пятьдесят.

— Ну и что дальше…

— И вот подхожу я к окну… занавесочку так осторожно отодвигаю… А там…

— Что там?

— Десять мертвых поросят!

— Гы-ы-ы-ы…

— Развалились так на всю улицу, не пройти не проехать… И машина догорает. Ну, я только приладился, пару раз щелкнул, вдруг сверху — бабах! Я аж на пол упал…

— И что?

— Одиннадцатый мертвый поросенок, вот что!

— А-ха-ха…

— Вот это дали!

— Давненько такого славного денька не было!

— Да, давно так поросят не резали…

— Интересно, кто это их так?

Этот бар среди своих так и назывался — «бар без имени», «безымянный». Все дело было в том, что несколько лет назад неподалеку от него грохнул взрыв, и ударной волной снесло часть вывески, осталось только слово «бар» а название снесло. Сначала у хозяина не было денег, чтобы поправить вывеску, а потом он и вовсе махнул на это рукой. Безымянный бар знали и так, и редко когда он не был полон.

Безымянный бар на окраине Белфаста был одним из тех мест, где собирались боевики ИРА, чтобы отдохнуть от «праведных» трудов. Здесь вербовали молодежь в боевые бригады, здесь передавали информацию о том, где можно раздобыть оружие — его обычно закапывали на кладбищах — здесь же договаривались о совершении новых террористических актов. На хозяина — у него было странное имя Джок, как у собаки, внимания никто не обращал, он был всего лишь частью интерьера, добрым гномом, снабжающим страждущих пивом, элем и виски. А напрасно…

Вот и сейчас, хозяин заведения — сегодня он работал сам — как нельзя вовремя нарисовался с новой порцией выпивки, как раз в тот самый момент, когда на столе она закончилась.

— А классно приголубили поросят, ребята… — как бы вскользь, впроброс заметил он, ловко меняя пустые кружки на полные.

— Да, классно…

— Передайте тому парню, который так метко стреляет, что здесь он в любой день вправе рассчитывать на стаканчик за счет заведения.

— Если узнаем кто, передадим… — ляпнул Томми, как самый пьяный, и тот же замолк от жесткого толчка локтем в бок.

— Ладно… — самый старший порылся в кармане, достал оттуда купюру, протянул ее хозяину, осторожно встал со своего места, проверяя, может ли он стоять на ногах — с меня, пожалуй, достаточно. На сегодня. Нормально, Джок?

— Вполне — кивнул хозяин, принимая купюру.

— Я пошел. Не скучайте здесь. А ты, Мэрион, не теряй связи со своим поросеночком. Может пригодится.

— Вас проводить, полковник?

— Не надо. Дойду. За машиной моей приглядите.

— Хорошо, полковник…

Проводив взглядом выходящего из бара «полковника» Джок вышел в подсобное помещение, достал сотовый телефон, по памяти набрал номер.

— Он пошел…

Улица была темной и страшной — фонари давно все разбили. Но полковнику было не привыкать — на ногах он вполне даже держался и уверенно шел по вымершей улице, даже не спотыкаясь. Единственной опасностью для него было нарваться на оранжистов [оранжисты — католики, эта группировка названа в честь святого герцога Вильгельма Оранжского. Как минимум хулиганы, но среди них есть и террористы] — но католические кварталы были не близко, и так далеко в набеги они не забирались — понимали, что окружат и перебьют всех до единого.

Полковник жил в угрюмом, четырехэтажном здании старой постройки, на втором этаже — большим достоинством квартиры было то, что рядом была пожарная лестница. Лампочку в подъезде тоже кто-то разбил, лестница, ведущая в квартиру, была узкой, едва два человека разойдутся — но это и хорошо. Если поднимаешься пьяным — не упадешь.

На первом же этаже, Кевин О'Коннел, «полковник» на кого то натолкнулся — как то неуклюже. Будь он трезвым — этого бы конечно не произошло…

— Простите… — автоматически сказал он.

— Да благословит тебя Господь, Кевин… — раздалось в ответ.

Услышав этот голос, Кевин вздрогнул — сердце на какой-то момент замерло — а потом пустилось отплясывать сумасшедшую джигу. Тело мгновенно покрылось холодным потом. Этот голос часто приходил к нему по ночам — в кошмарных снах…

— Что встал, Кевин? Пошли…

— Что вы здесь делаете? Вы же…

— В отставке, в отставке… И заметь, Кевин, тебя я никому не передал, законсервировал. Выполнил свое обещание. Если бы тебя начал вести кто-то другой — скорее всего, тебя бы уже закопали с простреленной башкой и коленями. Так что свои обязательства по отношению к тебе я честно выполнил.

— Что вам нужно?

— Нужно… — священник, чье лицо почти полностью скрывал капюшон сутаны, кивнул на кровать, на которой лежал толстый, большой конверт из манильской бумаги — открой и прочитай…

Трясущимися руками «полковник», ставший сейчас одним из батальонных командиров белфастской бригады ИРА вскрыл конверт. В нем было два листа убористого машинописного текста, остальное пространство занимали деньги — пачки крупных купюр в банковской упаковке, долларов. Их было много. Полковник отложил пакет с долларами, вчитался в убористый, напечатанный мелким шрифтом текст — и почувствовал себя плохо…

— На кого вы работаете?

— Я… На себя самого, какая разница! То, что я предлагаю тебе сделать, сделает тебя героем среди своих.

— Это провокация… — полковник не мог поверить в написанное — это…

— Это шанс для тебя. Если ты это сделаешь — никто потом не поверит, что ты наш агент. Вернее, мой агент. Ни одна разведслужба не позволит своему агенту сделать подобное.

— Меня потом убьют. Найдет и убьет САС безо всякого суда.

— Там помимо налички, две банковские карточки. На них — полмиллиона фунтов — как видишь, с деньгами я тебя не обижаю. На операцию ты потратишь максимум двести — остальные все твои. Оружие за мой счет, я его уже оплатил и перевозку до Британии — тоже. Если почувствуешь, что пахнет жареным — смывайся. Денег тебе хватит — учитывая и твои старые накопления.

— Я…

— Решайся! Разве у тебя есть выбор?!

Полковник смотрел на расплывающиеся перед глазами строчки.

— Хорошо…

— Не слышу!

— Хорошо. Сделаю.

— Ну, вот и договорились… — священник встал с кровати, пошел к двери — да, кстати, Кевин… Тебе ничего не известно о том парне, что расстрелял патруль на улице?

— Нет. Он не из наших.

— Русский? Я давно не был в этих краях.

— Возможно. Мы ничего про него не знаем.

— Как же тогда общаетесь?

— Через интернет. Он оставляет нам сообщения. Каждый раз из разных мест.

Священник кивнул — так он и думал. Схема действий русского выдавала в нем серьезного противника.

— Если что-то узнаешь реальное про этого русского — сто тысяч фунтов.

— Понял…

— Как будешь готов — сообщишь мне. Код старый.

— Хорошо…

— Ну, тогда спи. Приятных снов.

Священник ушел — испарился, словно злой дух. А Кевин О'Коннел, «полковник», командир батальона белфастской бригады ИРА остался сидеть в своей тесной комнатушке, бессмысленно уставившись в стену, словно ища какую-то непостижимую человеческим умом истину на грязных разводах обоев…