Александр Шувалов - Переводчик Страница 12

Через какие-то секунды мимо Сергея прошел человек, из-за которого погибла добрая половина его группы и сам Волков едва не составил им компанию.

Как там у попсы: «Ну, здравствуй, Вова»? Привет вам, уважаемый товарищ полковник Литвиненко Владимир Никифорович. Давненько не виделись, и есть все-таки Бог. Только что Вы вальяжной походкой прошли мимо своей неминуемой и очень скорой смерти. Впрочем, долой эмоции, работаем.

Больше всего на свете Сергею хотелось встать и просто, без затей оторвать этому, с позволения сказать, человеку голову. Но, во-первых, это было бы непрофессионально, а во-вторых – просто невозможно. Он прекрасно понимал, что с сопровождающими В. Н. Литвиненко лицами даже ему со всей его подготовкой так легко не справиться... Вот и просидел он с низко опущенной головой, пока лифт не унес персону с охраной с этажа.

Вернувшись домой, Сергей сделал то, чего уже давненько делать не приходилось: извлек из недр холодильника ополовиненную литровую бутылку водки, налил полный стакан и выпил как воду. Через пару минут он повторил упражнение, после чего закурил и долго еще сидел потом на кухне, тупо глядя в окно и допивая что осталось в бутылке, а допив, перешел на виски.

И хотя принятая внутрь доза спиртного заметно превышала гомеопатическую, хмель Волкова особо не накрыл, хотя в итоге он, конечно же, слегка успокоился и даже немного прибрал за собой на кухне.

Засыпал он долго и, несмотря на количество выпитого, с трудом, а разбудили его быстро и грубо. Пятнадцать лет тому назад.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НАЗАД В ОМЕРЗИТЕЛЬНОЕ

Лирическое отступление третье. Производственное

Старинный чешский городок Мала Страна видел и пережил многое – расцвет и падение Австро-Венгерской империи, мировые войны, социализм, распад Чехословакии. Теперь он переживал наплыв приезжих из бывшего СССР, в основном из республик Закавказья. Не такие и многочисленные, они вели себя шумно и настолько по-хозяйски (если не сказать, по-хамски), что бедным чехам по нескольку раз на день приходилось жалеть о распаде советской империи...

Бывший полевой командир, бригадный генерал и герой независимой Ичкерии, а ныне преуспевающий чешский бизнесмен Муса Дадаев, стоя на площадке у ступеней своего особнячка на Карнелитской улице, не щурясь, смотрел на раннее утреннее солнышко. Да и что щуриться, солнце, можно подумать, вот в родных горах – это солнце! По бокам от него застыли два здоровенных чернобородых охранника, еще двое стояли у дверей. Водители заехавших на тротуар машин: «лексуса» последней модели и громадного, размерами с рейсовый автобус, джипа охраны – перекуривали возле своих авто. Посторонних у особнячка не было, немногочисленные в это время дня прохожие старались за сотни метров обойти его, и Дадаев гордо принимал это проявление естественной человеческой брезгливости за знак уважения.

Какая-то нездорово-полная, можно даже сказать жирная, дамочка на роликовых коньках, в толстой, как у мотогонщика, куртке, в таких же брюках, в наколенниках, налокотниках, шлеме, темных очках во все лицо и с рюкзачком за спиной очень уж не по-спортивному, на полусогнутых ногах, вихляя коньками, съехала с тротуара и покатила по дороге вниз, в сторону Харантовой улицы.

В Чехии, как и во всем остальном мире, не так уж и мало полных людей, и никому не приходит в голову над ними смеяться, неприлично как-то. У горских мужчин свои правила хорошего тона, поэтому охрана при виде «конькобежки» сразу же начала хихикать, а когда та упала, запутавшись в собственных ногах, – визгливо засмеялась во весь голос. Даже Дадаев ухмыльнулся и тут же нахмурился – вид женщины без хиджаба, а в шлеме, не на кухне, а на коньках посреди улицы вызвал в нем законное для истинного кавказца возмущение.

Встав на ноги, незадачливая любительница роликов проехала пару метров и, споткнувшись коньком о конек, опять полетела вниз, на сей раз кубарем, в сторону припаркованных машин. Дадаевская челядь от смеха похваталась за животы. В этом комичном виде они и отправились на встречу с создателем, потому что...

Потому что нелепая толстуха, как-то уж очень ловко перекатившись через плечо, вдруг очутилась прямо перед ними всеми, стоя на колене с «глоками» в каждой руке. И тут же открыла огонь, причем управлялась с оружием она гораздо более ловко, чем каталась на коньках. Огонь велся с двух рук с почти нереальной быстротой и точностью. Первым получил две пули сам Дадаев – в сердце и в живот, потом – находящиеся рядом со стреляющей водители, затем – охранники рядом с Мусой и напоследок – стоящие у дверей, каждый по две пули зараз. Стрельба велась с такой скоростью, что каждый из них получил по нескольку пуль, уже падая мертвым.

Вскочив на ноги, она еще по разу выстрелила в голову Дадаеву из каждого пистолета, хотя в этом уже и не было особой необходимости, положила оружие на мостовую и припустила вниз по Карнелитской, причем довольно-таки быстро и не падая.

Свернув направо и промчавшись по Харантовой улице, она повернула налево. Догнала стайку молодежи на роликах и поехала не торопясь, слившись с их компанией, по Небовийской. Прокатилась так около сотни метров и свернула под арку во двор.

Достала из кармана куртки ключ и открыла дверь черного хода в один из подъездов. Внутри никого не было, дом с недавнего времени находился на ремонте. Встав посреди неярко освещенной проникающим через окно парадной солнечным светом, она скинула рюкзак, затем шлем с наклеенными изнутри длинными светлыми волосами, и оказалась темной шатенкой. Сняла куртку с толстенной поролоновой подкладкой, и выяснилось, что она вовсе даже не толстуха, а напротив – худощавая и по-спортивному стройная. Сняла коньки, затем брюки и осталась в бюстгальтере и колготках. Достала из рюкзачка другую одежду.

Перед уходом, закрыв рот и нос и задержав дыхание, опрыскала спортивные доспехи и рюкзак какой-то аэрозолью из баллончика. Теперь за оставленное в подъезде можно было не беспокоиться – через минуту все это должно было превратиться в кучку неаппетитного вида слизи. Открыла вторым ключом дверь парадной и вышла прямо на Небовийску. Она не стала, как это делают герои боевиков, протирать все, чего коснулась, тряпочкой или носовым платком – покрытие, час назад нанесенное на ее ладони, надежно обеспечивало отсутствие каких бы то ни было отпечатков.

В вышедшей на улицу из парадного женщине при всем желании нельзя было узнать давешнюю толстуху с пистолетами. Теперь это была худощавая, даже тощая дама средних лет в длинной темно-серой юбке до середины икр, такого же цвета жакете и светлой блузке, застегнутой на все пуговицы. Стянутые назад в строгий узел блеклые темные волосы (на языке родных осин такую прическу иногда называют «кукиш») и большие роговые очки с толстыми стеклами придавали ей вид учительницы младших классов или муниципальной служащей низшего звена. Венчали столь удачно подобранный образ черные туфли на низком каблуке и небольшая сумочка в тон через плечо.

Направляясь к остановившемуся такси, она разжала пальцы опущенной правой руки, и ключи от парадного упали в урну.

– На вокзал, – скомандовала она водителю по-немецки, садясь на заднее сиденье.

Через десять минут она вышла из такси, заплатив двести пятьдесят крон по счетчику и оставив водителю на чай двадцать крон. Таксист, приняв «щедрые» чаевые, скривился, буркнул что-то среднее между «данке» и «сука» и укатил прочь.

В автоматической камере хранения она взяла небольшой чемодан и покатила его на перрон, полный полицейских и каких-то брюнетов сурового вида. Те и другие упорно разглядывали ноги проходивших мимо полных дам в поисках, очевидно, коньков. Равнодушно пройдя мимо ищущих, она села в предпоследний вагон и приобрела у подошедшего служащего билет до Праги. Час, проведенный в дороге, она просидела с прямой по-солдатски спиной на жесткой скамейке, уставившись в дамский роман на немецком языке в бумажной обложке.

Взяв такси на вокзале, она на ломаном английском попросила отвезти ее к Пражским Аллеям. Выйдя из такси, прошла пешком до улицы Козна, где и находился нужный ей дом. Игнорируя старенький лифт, поднялась на четвертый этаж и открыла ключом дверь одной из квартир. Ключей у дамочки, судя по всему, было немерено. Как только их все не перепутала?

Пятью часами позже из того же дома вышла молодящаяся фигуристая дамочка за тридцать в тесных джинсах и обтягивающей высокую грудь футболке и, цокая каблучками, направилась к заказанному такси. Разбитной, как все, наверное, таксисты в мире, полноватый рябой парень игриво подмигнул ей и открыл багажник. Высокомерно фыркнув, дамочка вручила ему модный коричневый саквояж под «Гуччи» и уселась на заднее сиденье.

– Аэропорт, – и всю дорогу просидела молча, гордо игнорируя попытки водилы завязать разговор.