Сергей Зверев - Принцип мести Страница 12

– Выясни, кто такой, и чтоб духу его здесь больше не было, – распорядилась Светлана и добавила:

– А я пока приму ароматическую ванну.

«Спасибо за эту подробность», – мысленно поблагодарил ее я и вздохнул с некоторым облегчением – очевидно, сегодня в роли поролоновой губки мне выступать не придется.

– Не беспокойтесь, все будет сделано, – ответил я с готовностью, чувствуя, что исподволь начинаю заискивать перед ней. Еще немного – и меня с полным правом можно будет признать самым вышколенным телохранителем. Вот к чему приводит изощренный секс-шантаж.

Я вышел во двор и направился к «Крайслеру». Не знаю почему, но по мере приближения к автомобилю во мне нарастала неясная тревога, превратившаяся в настоящий набат, как только я увидел в проеме арки до боли знакомый кремовый «жигуленок». Во мне проснулся настоящий страх. Что-то было не так. Повсюду незримо присутствовала какая-то скрытая угроза, но в чем она заключалась, я пока не мог себе объяснить.

Вокруг было пустынно и тихо, лишь где-то наверху, в чердачном окошке, хлопнула рама. Наверное, ветер. Почему-то пахло сигаретным дымом. Машина со съемными номерами. Оконная рама. Дым. Крайне неприятно чувствовать себя жалким беспомощным червяком, которого вот-вот наживят на рыболовный крючок. Это ощущение ни с чем невозможно перепутать, и посещает оно, по-видимому, всех, даже самых отчаянных сорвиголов.

Я плюнул на все условности, на вечную мужскую боязнь выглядеть в чьих-то глазах посмешищем (лучше быть смешным, чем мертвым) и в длинном прыжке кубарем откатился под защиту бетонного козырька, нависающего над входом в подъезд. Но было по-прежнему тихо. Оконная рама больше не хлопала. И вдруг я вспомнил фразу из рекламного буклета ОАО «Коттедж» – фирмы, построившей дом с внутренним двором-колодцем, внутри которого я в настоящий момент кувыркался: «Архитектор Воропаев удачно сумел реализовать идею устройства мансард». Воропаев, безусловно, талантливый человек, быть может, даже второй Ле Корбюзье. Но в его мансардах, насколько мне было известно, никто не хотел селиться. Мансарды пустовали.

В одном из окон этажом ниже я увидел седовласого мужчину с благородной наружностью английского дворецкого, с искренним недоумением наблюдавшего за моими перемещениями в пространстве. Но мне было решительно все равно, что он обо мне подумает – мое внимание было приковано к тлеющему кончику сигареты, прикрепленной к днищу «Крайслера». Я обнаружил источник дыма и, кажется, понял, откуда исходит опасность. В моем распоряжении оставались считаные секунды, чтобы обезвредить взрывное устройство, подложенное под автомобиль. Я приблизился к «Крайслеру», готовому в любое мгновение разлететься на куски, лег спиной на асфальт и протянул дрожащую от напряжения руку к сигарете; как и следовало ожидать, она была подвязана к веревке, заменявшей бикфордов шнур, а веревка... Нет, этого не могло быть! Тротилловой шашки или пластиковой взрывчатки я под днищем не обнаружил. Меня лоханули, как дилетанта, провели, как последнего дурака.

Когда я услышал шаги приближавшегося ко мне человека и увидел его тень, было уже поздно. Спрятаться под машиной? Выхватить пистолет и уложить его одним выстрелом? Что бы я ни предпринял, у меня не было ни единого шанса, поскольку ствол его автомата едва ли не упирался мне в живот. Я высунулся из-под бампера, чтобы хотя бы перед смертью взглянуть в глаза тому, кто оказался удачливее меня (как знать, не придется ли нам встретиться в другой жизни, где удачливей окажусь я), и увидел задумчивого «кабальеро». Его задумчивое лицо было бесстрастно, оголенные по локоть руки, загоревшие до степени копчености, крепко сжимали грозное оружие. Вдруг он кивнул головой, словно представляясь мне по полной форме, и начал заваливаться на капот. Его палец, лежавший на спусковом крючке, конвульсивно дернулся; падая, «кабальеро» вогнал длинную очередь в «Крайслер» и рассыпал веер пуль по кирпичным стенам. Клянусь, сквозь звон разбитого стекла я слышал, как где-то наверху, в какой-то из мансард, вновь хлопнула рама. Потом все стихло.

Киллер, навалившись на капот грудью и упираясь коленями в асфальт, медленно истекал кровью. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: он мертв. Пуля попала ему в затылок и вышла через левый глаз.

Я не без труда выбрался из-под «Крайслера» и увидел бегущую ко мне со всех ног растрепанную Светлану. При виде кровавой сцены с ней приключилась истерика.

– Идиот! Сумасшедший! Ты зачем его убил?! Мой автомобиль! Ты изуродовал мой автомобиль! Кретин! Я же просила тебя – разберись с ним, а ты что? Устроил здесь побоище, скотина! Все, ты уволен, у меня нет больше никаких сил терпеть твои издевательства...

Она немного успокоилась и уже более осмысленно произнесла:

– Легким ремонтом ты теперь не отделаешься, я такой иск вкачу, закачаешься. Всю жизнь на меня пахать будешь, не расплатишься. Отсидишь за убийство – и вернешь мне все до копеечки... А теперь разбирайся со своими ментами сам – я тебе не помощница.

Она развернулась и ушла – очевидно, принимать ароматическую ванну. А я остался стоять посреди двора под перекрестьем обращенных на меня со всех сторон взглядов «новых русских», повысовывавшихся из окон, внимая гулу голосов, сдержанно интересовавшихся причиной переполоха. Сказать, что я был ошеломлен, значило ничего не сказать: это был натуральный шок и вывести меня из этого состояния мог бы, наверное, только новый, еще более сильный стресс. Все происходящее никак не стыковалось с реальностью, во всяком случае, с чем-то связным и доступным моему пониманию. Это была некая сверхреальность, граничащая с безумием. Вокруг меня стала постепенно собираться толпа; кровь всегда привлекает толпу, толпу возбуждает запах крови. И вдруг ко мне, протиснувшись сквозь живой заслон, подошли трое мужчин в штатском и, предъявив какие-то корочки каких-то сотрудников неведомо чего, попросили следовать за ними. Я послушно побрел туда, куда мне было велено идти – к выходу из арки, через дорогу на противоположную сторону улицы, к кремовому «жигуленку». И только когда я занял место на заднем сиденье машины между двумя отвратно вежливыми типами и на моих запястьях защелкнулись наручники, я понял, что влип основательно. На случайного свидетеля с бакенбардами дворецкого можно было не рассчитывать, про баллистическую экспертизу забыть, меня самого вычеркнуть из списка подозреваемых в убийстве и смело внести в список убийц. Доказать что-либо не представлялось возможным: мой пистолет был предусмотрительно «изъят» при посадке, свидетельских показаний никто, разумеется, не снимал, я ехал в автомобиле со съемными номерами и что меня ждало за ближайшим поворотом, не знал никто.

Ехали мы сравнительно недолго, глаза мне при этом не завязывали, очевидно, понимая: никуда я не денусь, деваться мне некуда. За это короткое время я постарался взять себя в руки, привести в порядок свои мысли и оценить степень безнадежности своего положения. Вопрос, обращенный к моим провожатым – кто вы и куда меня везете? – натолкнулся на гробовое молчание. Иного я и не ожидал. Впрочем, «уши» конторы, которая меня сцапала, были видны и невооруженным глазом. Моя догадка подтвердилась, когда машина остановилась возле здания местной «Лубянки» и меня под конвоем, в наручниках, ввели в один из непарадных подъездов областного управления ФСБ.

Кабинет, в который меня препроводили и где предложили стул и сигарету (любезно освободив при этом от «браслетиков»), отличался казенной серостью и убогостью. Продолжатели дела Железного Феликса явно не роскошествовали – некогда всесильное ведомство влачило жалкое существование, выплачивая своим сотрудникам полунищенскую зарплату. Вполне понятно, меня в этот момент волновали не проблемы ФСБ, а собственная судьба. Зачем я здесь? Почему моя скромная персона вызвала столь пристальное внимание Федеральной службы безопасности? И наконец, кто и за что хотел меня убить? Состоявшийся накануне разговор с Игнатием наводил на мысль, что неудавшееся покушение на него и предотвращенное благодаря усилиям чекистов на меня – звенья одной цепи. Но мне был неясен мотив. Кому мы мешали?

Я курил и думал. Думал и курил. Мысли расплывались, как сигаретный дым, все мои догадки и домыслы истаивали под потолком и улетучивались в открытую форточку. Оставалось только ждать и надеяться, что произошло какое-то недоразумение, и, когда ошибка обнаружится, меня отпустят на все четыре стороны.

Но когда в кабинете, помимо двух присутствовавших эфэсбэшников, объявился третий, лицо которого мне было хорошо знакомо, последние сомнения, даже если они и были, отпали. Я понял: здесь нет никакой ошибки. Кажется, его звали Олег. Он был напарником моей Анюты в операции, проведенной ФСБ на борту круизного судна «Гермес». Сердце мое учащенно забилось: неужели? Я не смел даже помышлять о том, чтобы встретиться с ней, но предчувствие говорило мне об обратном.