Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину Страница 12

– Подожди, но ведь должны у них быть серьезные основания...

– Им нужен враг, Дашок, от которого надо избавляться. От этого станет легче и им, и тому, кто идет с ними, выдавая себя за одного из них.

– Думаешь, Невзгода?

– Ничего не думаю. Она могла по глупости ляпнуть, а тот – углубить. А потом расширить. Думаешь, я смогу восстановить в памяти генезис этого маразма? Они кричат, что мы сели в вертолет последними – мол, у спецслужб было время подготовить человечка для засылки. А то и двоих...

– Но это бред на палочке! – возмутилась я. – Получатели груза наверняка сидели в Мирном, под боком у диспетчера. Они изначально имели доступ к формируемой группе. А в Ытык-Кюеле – и подавно...

– Понимаю не хуже тебя, не чайник. Но ты сама представь – трое психов одержимы манией, а четвертый им деятельно поддакивает. Они считают, что мы... или я, заранее избавились от компромата, а потом я выступил в роли устроителя шмона – дабы выглядеть чистеньким; а ты еще и нарочно заявила, что майор погиб не своей смертью – чтобы окончательно стряхнуть с себя подозрение... Интересно, о чем они там совещаются?

– Господи, Боренька, – ахнула я, – а делать-то что?

– Держи! – Он сунул руку в карман, вынул и вложил мне в ладонь увесистый черный пистолет. – Это мой, не потеряй. За меня не волнуйся – под курткой «Каштан» Боголюбова.

– Но я не смогу...

– Перестань. «Макаров», восьмизарядный, девятимиллиметровый. Вот флажок – предохранитель. Вот пимпочка – курок. Снимаешь, оттягиваешь... Не поверю, что Кирилл тебе не показывал.

Не в том дело, показывал ли мне муж (а он показывал, я даже сбила какую-то штуковину на полигоне). Неужели настолько ужасная ситуация, что дойдет до применения?

Я сжала пистолет. Лихорадка не унималась. Вопрос вырвался, как птица из клетки:

– Борька, а сам-то ты как попал в нашу группу? У Рахманова был приказ – снарядить медика. Снарядить Липкина не просили.

Борька повернул ко мне изумленное лицо и даже дрожать перестал.

– Дашка, ты с ума-то не сходи окончательно! Ну меня-то, объясни, за какие заслуги на плаху? Спасибо, душечка, уважила...

Но я стояла на своем.

– Я схожу с ума, Борька, уже сошла... Я обязана знать, пойми. Сиди на твоем месте Кирилл, я бы и его допытывала...

Тут я немного загнула, но какая разница?

– Да и хрен с тобой, слушай, – забормотал Борька. – Рахманов чуял неладное. Распоряжение пришло от начальника базового лагеря МЧС в Мирном Фролова Павла Сергеевича. Кто приказал Фролову – фигура икс. Но прикинь мозгами – какая структура может понукать вторым человеком в республиканском МЧС? У нас таких структур в стране – раз и два. Диспетчеры в Мирном отделались общей брехней, но это объяснимо – за их спинами маячили парни с корками. Выделили вертолет лесоохраны, кого загрузили – непонятно. А Рахманов неплохо относится к твоему Кириллу – следовательно, и к тебе. Совесть замучила мужика. Он брякнул в Москву полковнику Карболину, старинному приятелю – вместе в Чечне убивались, Нефтегорск ломали, Ленск восстанавливали. Тот с недавних пор курирует в Восточной Сибири взаимодействие министерских структур с силовыми структурами. Карболин выразился емко: «Жопа, Эдуард Иванович». Мол, уйди вбок и не отсвечивай. И баста. До вертолета минут двадцать оставалось, когда Рахманов опять меня вызвал: давай, мол, Борис Ефимович, готовность номер один – и на пропеллер. А про выходной забудь, в другой жизни догуляешь. Вот и всё, Дашуля.

Получалось, Борька в этой глуши выполнял единственную, крайне важную и благородную миссию: эскортировал некую Дарью Михайловну Погодину, дабы с ней ничего не случилось. А я такая дура и во все это верю.

Я истерично захихикала. Но Борька стиснул мое плечо.

– Ладно трепаться. К нам посетители, подруга.

Я вздрогнула. Буйство стихии понемногу спадало – дождь продолжал лить, но уже без прежней страсти. В воздухе висело плотное марево. Какие-то фигуры мелькали между деревьями.

– А зачем они?... – начала я, но осеклась – тычком в почку Борька вернул меня к реальности и сбивчиво зачастил:

– Меня угнетает твое невежество, Дарья. Откуда я знаю, зачем они прутся? Соскучились. Может, черную метку несут. Слушай сюда – рисковать ты не будешь. Хотят извиниться – одно, убить – совсем другое. Я выйду, спрошу у них, какого хрена надо, а ты потихоньку выбирайся вбок – по-пластунски умеешь? – и жди за кустами. Если все в порядке – позову. Если нет... сама поймешь. Беги со всех ног. Пистолет не потеряй.

Я колебалась. Он повалил меня на землю, носом в нужном направлении.

– Шуруй, Дашок. Трава и дождь нас прикроют. А Родина не забудет.

Я захватила лямку мешка, вклинилась в узкое пространство между «створом» выворотня и высокой травой. Дождь замолотил по спине. Оказавшись в траве, я откатилась влево и, вжавшись в землю, поползла, загребая за поверженную сосну. Перекатилась за кочку, опять ползла. Вроде и сил не было, а откуда-то взялись... Заблестел кустарник, умытый дождем; я подползла к нему и сделала остановку. В гущину не полезу, буду ждать.

Но долго ждать не пришлось. Борька крикнул что-то задиристое. Ему ответили – в том же духе. Бабахнул выстрел, второй, третий... Продолжения драмы я уже не застала. Ноги испугались раньше головы. Решительная сила (эквивалентная той, что поднимала коммунистов в атаку) выбросила меня из травы и запустила в кустарник. Ломая ветки, я понеслась вскачь – куда глаза глядят! Слетела в неглубокий ложок, упала, ободрав коленку. Давясь слезами, помчалась дальше, огибая деревья, спотыкаясь, ориентируясь по наитию...

Долго ли, коротко ли, но предел настал. Мой побег на рывок, по определению, не мог завершиться удачей. Случилось меньшее из зол – финишной ленточкой стала не пуля, а глубокая канава, которую я не смогла перепрыгнуть. Нога запнулась о корягу, ушел в полет вещевой мешок, за ним – я с распростертыми объятиями. Удара не помню. Мир перевернулся, вздрогнул, и – словно дверь захлопнулась...

Очнулась я в неудобной позе, с пылающей головой и в очень стесненных обстоятельствах. Я лежала на дне канавы. Туловище по отношению к голове было странно развернуто, ноги задраны вверх. Правый сапог практически слетел – болтался на голяшке. Перед глазами плавал глинистый откос со смазанным отпечатком пятерни – видимо, падая, я машинально тормозила рукой.

Эта поза не была совместима с жизнью. Тем не менее я продолжала радовать мир своим присутствием, что было отчасти приятно, а отчасти... не очень. Разве это жизнь?

Дождь закончился. Подтянув онемевшие конечности, я проползла пару метров по дну канавы – туда, куда еще не ступала рука человека, – и уронила голову на мешок. Собравшись с силами, натянув голенище, глянула на часы. Полдень.

С момента ухода в бега прошло около часа. За это время меня никто не беспокоил, но зверски покусали комары. Я отыскала мазь и натерлась. Проглотила таблетку аспирина, за ней еще две, после чего нашла опору для головы, закрыла глаза и приказала себе думать. Без паники.

Умирать в 26 неполных лет как-то не хотелось. Собственно, никуда умирать я и не собиралась. Но положение, в котором я оказалась, не просто ошарашивало своей новизной, оно почти умиляло. От себе подобных я удрала. Их осталось мало. Возвращаться опасно и глупо (да и где их искать?). Борька, возможно, погиб (только не плачь!), Кирилл на базе воет в небо. Рахманов хлещет горькую. Зоя Мартыновна отвечает за шефа на телефонные звонки... В активе – пистолет с обоймой, две банки перловой «крупы», спички, нож, спальник и отрывочные знания о том, как определять север по мху на деревьях (еще по смоляным каплям на стволах, по темноте коры, но зачем все это?).

Оставаться в канаве нельзя – замерзнешь. Остатки группы могут выйти на спасательную экспедицию – и все вместе радостно улетят домой, оставив меня куковать в одной из самых необитаемых частей планеты.

Я приняла единственно верное решение. Одиночное плавание – идти параллельным курсом. Если поредевшая поисковая группа будет двигаться строго на север, теоретически мы никогда не столкнемся, а войдя в нужный квадрат, посмотрим, кто из нас более удачлив...

Взвалив на плечи опостылевший мешок, я вылезла из канавы.

Через час мою одежду можно было вывешивать на солнышке. Злополучный ельник превратился в пройденный этап, и пошло какое-то ассорти из стоящих на пионерском расстоянии осинок, березок, иногда сосен...

Заброшенное зимовье выросло передо мной, как мираж из восточной сказки. Пересохший ручей, разбросанные камни и вдруг – обросшее кустарником строение из бруса. Поначалу я обрадовалась – какой-никакой, а дом. Встала с колотящимся сердцем, закусила губу, чтобы не закричать от радости. Но очень быстро пришла в себя. Чему я радовалась? Зимовье выглядело очень старым. Строили его в те времена, когда по здешним лесам еще бродили охотники. Бревна заросли мхом, стропила надломились и двускатная крыша косо висела над землей, обнажая чердак и целый «альпинарий» местной флоры, обосновавшийся под разбитой кровлей. Окно зияло черным провалом. Дверь сохранилась, и немудрено – ржавые петли казались практически вечными.