Город. Районы - Билик Дмитрий Александрович Страница 12

Федя Натюрморт неторопливо подобрал все добро, выпавшее с Сивого. Забрал и внушительный камень, тут же поглотив его. А после поднялся на ноги.

– Я свою часть уговора выполнил, – сказал он.

Я поднял руки, напряженно улыбаясь, и ловушки отступили от пленников. Трое неторопливо встали с колен, явно смущенные произошедшим, а последний, тот самый человек Сивого, так и остался отдыхать на асфальте.

– Кореша, тут бадяга такая, у Шипастого с Сивым терки серьезные были. Ну, и Сивый там не прав конкретно. Просто нам говорил другое. Этого он, конечно, признавать не хотел, в залупу полез. И если бы мы с Шипастым нормально не перетерли, еще бы много наших полегло. Вот и пришлось, так сказать, отделаться малой кровью.

Давай, мели Емеля, твоя неделя. Хотя это вранье Федя явно сочинил заранее. Чешет как по бумажке, будто «Первый канал» смотрю. Но прерывать я Натюрморта, естественно, не стал. Самому интересно, куда все это приведет.

– Ну, сами понимаете. О том, что здесь произошло, никто не должен знать.

– Федя, я тебе зуб даю, буду молчать как рыба об лед, – заявил тот самый зэк, с которым я разговаривал в квартале.

– В тебе, Шнур, я вообще не сомневался, – Натюрморт протянул ему ладошку для рукопожатия.

Я едва удержался, чтобы не улыбнуться. Ну да, ну да, вот вам и все понятия, вот и воровская честь. АУЕ в чистом виде, как оно есть. На словах они красивые, благородные – «не надо ссучиваться, не ложиться под ментов, вести себя по жизни ровно». А на деле чуть что – и: «Алло, полиция, это рецидивист Федорчук, у меня украли коллекцию резиновых членов». Жалко, не все молодые пацаны это понимают, увлекаясь воровской романтикой.

– Сиплый, Бледный, что скажете? – обратился Федя к остальным пленникам, когда Шнур в прямом смысле перешел на его сторону.

– Натюрморт, ты же знаешь, в натуре, мы всегда за тебя были, – заявил тот, что повыше, действительно хрипловатым и немного дрожащим голосом.

– Век воли не видать, – по-мальчишески пропищал Бледный.

– Значит, за слова и ответить сможете, – кивнул Федя и вытащил приготовленные «для меня» АК. – Кончаете этих двоих, и все. Только в голову не шмаляйте. И без порожняка.

Спутники Феди Натюрморта как бы ненавязчиво навели оружие на пленников, давая понять, что если они начнут гнать порожняк, то этого им не простят.

А что, все грамотно. Я даже догадался, на кого спишут трупы. На нас. Мол, завалили бедных и несчастных «пацанов». Беспредельщики. Потому и в голову нельзя стрелять, мы же не снайперы какие.

Я был более чем уверен, что в результате избавления от Сивого следующим на очереди станет Святой. Власть – та же самая зависимость. В разы опаснее водки. Сколько она талантливых людей сгубила! Чем больше у тебя в руках власти, тем еще больше хочется. И уж тем более не возникает никакого желания ее делить. Держу пари, со Святым в ближайшее время случится какое-нибудь несчастье. А потом…

Потом Федя вернется за нами. Ведь зэки будут жаждать крови. Мы же как-никак убили Сивого и его людей, намеренно, жестоко и вероломно. Держу пари, на этот счет у Натюрморта есть еще несколько заготовленных речей. Языкастый чертяка оказался.

Вот только до момента, когда Федя решит нагнуть Шипастого и его группу, надо дожить. А в Городе может случиться всякое. Зазеваешься, глядишь – и дырка в голове.

Недавние пленники, впрочем, в тонкостях политической игры двух лидеров не особо разбирались. Они выполнили приказ без всяких раздумий и ненужных размышлений. Сняли с предохранителя, передернули затвор и двумя очередями вспороли бесчувственные тела своих «корешей». Потому что здесь выбор стоял предельно четкий: либо они, либо их.

– Добро, – заключил Федя, – автоматы оставьте у себя. И соберите с них вещи. Камни мне.

Да, теперь они у него на крепком крючке. Таким можно и оружие оставить. Ребята повязаны кровью, и отступать им некуда. На Кавказе так иногда поступали с попавшими в плен милиционерами или военными, которые после были вынуждены сотрудничать с боевиками. Вот только соглашались единицы. Потому что даже у наших девятнадцатилетних пацанов было кое-что, что отсутствовало у сидельцев. Честь.

Я сжал кулаки, впившись себе ногтями в кожу до крови. Не хватало еще сейчас улететь на каком-нибудь вьетнамском вертолете в очередной флешбэк. А что-то мне подсказывало, что история в руку в моем загашнике существовала.

– Что, Шипастый, не одобряешь? – Федя заметил, что я сжался до состояния пружины.

– Это ваше дело, – я пожал плечами, стараясь говорить как можно более ровно. – Ты свою часть сделки выполнил. У меня к тебе никаких претензий.

– У меня к тебе тоже, – Натюрморт протянул руку. Короткую волосатую руку, без мозолей и натертостей. Руку, которая точно не знала за свою жизнь физического труда. И только и делала, что наливала чифирок, мяла сигареты, воровала, а теперь и убивала. Я сжал зубы, стараясь подавить все эмоции, и пожал ее. Потому что не важно, как я к нему отношусь и что думаю. Главное – довести дело до конца. А именно сейчас за нами наблюдали.

– Приятно иметь с тобой дело, Шипастый, – усмехнулся Федя.

– Взаимно, – сдержанно ответил я.

– Бледный, Сиплый, поднимите этих двоих, уберите к себе в инвентарь. Шнур, ты возьми Сивого. Надо их похоронить нормально.

Или, если быть точнее, остальным зэкам нужны доказательства смерти их товарищей. Все как по книжке «Ложь в военное время», которую я читал пылким вьюношей. Но еще тогда она оказала на меня сильное влияние. Там, задолго до Геббельса и компании, был изложен ряд принципов, которым необходимо следовать для достижения цели. Если тезисно, вот они:

– «Мы не хотим войны». То есть что существуют засранцы, которые спят и видят, как бы убить побольше невинных зэков. Тут поднимется первый конфликт с людьми Сивого, который Федя, при его-то способностях, повернет в нужное русло.

– «Только противоположная сторона виновна в войне». Собственно, тоже все понятно. Это именно люди Шипастого начали войну. А Федя Натюрморт, известный гуманист, даже пошел на немыслимое, чтобы освободить заложников. Но и тут я проявил свою гнилую натуру.

– «Враг по своей сути злой и похож на дьявола». Здесь и ходить далеко не придется. Как много зэки знают людей в Городе, которые после смертельного ранения способны выжить?

– «Мы защищаем благородное дело, а не свои собственные интересы». Ага, мстим за павших товарищей. И вообще, за все хорошее и против всего плохого. Еще сигареты, чай, халву и прочий грев на выходных в детские дома возим.

В общем, в книге было около десяти принципов, всех не упомню, но вот этих четверых хватит с головой. А судя по тому, как развернулся Федя, ничуть не стесняясь моего присутствия, он значительно расширит возможности старой книжки. Точнее, расширил бы, если бы успел.

Я смотрел на уходящих зэков, разглядывал следы крови на асфальте и пытался успокоить бешено стучащее сердце. Переговоры прошли именно так, как я задумывал. Хотя меня бы не удивило, если бы Федя порешил всех пленников. С другой стороны, я его понимаю, уж слишком подозрительно.

– Что скажешь, Псих? – я повернулся к соседу.

– Чудовищно, – признался тот.

– Эй, комитет по этике, раздуплись. Я о другом.

– А, – спохватился Псих, вытягивая челюсть.

Манипуляции заняли несколько секунд, после чего сосед выдал:

– Троицы нет. Тоже ушли.

– Более того, могу поклясться, что сейчас Святой со своей свитой бегут в лагерь зэков сломя ноги, чтобы успеть раньше Феди.

В этом и заключался мой тупой и незатейливый план. Рассказать о наших с Натюрмортом переговорах тому, кому эта беседа без галстуков будет наиболее интересна. Для чего? Ну, тут ответ очевиден. Зачем бороться с группировкой, которая превосходит тебя в численности и вооружении, если можно разрушить ее изнутри? Проще подстроить все так, чтобы в лагере зэков началась гражданская война. Кто уж там одержит верх – Святой или Федя Натюрморт – дело совсем десятое. Главное, что во время выяснения отношений погибнет много противников. Что и сказать, кое-что из стареньких книжек, прочитанных в армии, я тоже усвоил.