ПереКРЕСТок одиночества – 4 - Михайлов Дем Страница 12

Машина полностью готова и стоит кокпитом к пока закрытым вратам Холла. Я загнал ее сюда несколько часов назад – и сделал это специально, собираясь отбыть в экспедицию именно отсюда. Не из привилегированного Замка, а из почти трущобного безысходного Холла. Впрочем, сейчас ситуация кардинально изменилась. Постоянно работает радио – не только музыка, но и радиопереговоры с другими убежищами. Теперь здесь всегда тепло и чисто, пахнет вкусной едой, много яркого света, работает ларек, а люди за столам теперь не горбятся мрачными изгоями, а заняты чтением старых книг, газет и журналом, а многие поглощены вязанием теплых вещей из медвежьей шерсти – с помощью новеньких спиц, крючков и прочих нехитрых устройств. У людей появился не только смысл существования. К ним еще вернулась и толика собственной значимости. И почти торжественное отбытие тяжелого вездехода именно из Холла позволит им приподнять свою самооценку еще чуть выше.

До отбытия всего ничего. Но я еще успею съесть тарелку жирного мясного супа и пообщаться со «своими» холловскими стариками. А затем можно и в путь…

Прощальная речь.

Те самые слова, которых я всю жизнь избегал. Куда бы ты не шел, уходить надо спокойно, по возможности быстро и быть немногословней. Этому правилу я следовал всегда – даже в тот день, когда оказались резко разорваны мои самые долгие и как я считал самые важные личные отношения.

Но в этом случае так поступить нельзя – есть шанс никогда не вернуться. А я понимал, что по крайней мере сейчас являюсь тем плутониевым стержнем, что за прошедшие дни разогрел это стылое болото. Но пришедшие со мной изменения и потрясения вместе со мной и уйдут – люди еще не привыкли действовать без внешнего раздражителя. И поэтому все вернется на свои тоскливые круги своя. Поэтому надо сказать хотя бы несколько греющих старые души фраз, но при этом не врать и даже в самой малости не кривить душой…

Никакого пиршества не планировалось – хлопотно и затратно это – но даже без всяких угощений рядом с нами собралось не меньше пары сотен стариков. Их лица говорили о многом. Кто-то старательно улыбался, кто-то не мог скрыть душащего слезливого волнения, другие уже открыто плакали, а кто-то просто, но очень выразительно молчал. Слишком много волнений для стариковских тел и душ, и они продолжали нагнетать это давление. Коротко переговорив с лидером Замка – а он на редкость умело затерялся в общей толпе и никак себя специально не выделял – я поднялся по откинутому трапу вездехода, развернулся и с этой импровизированной трибуны заговорил, скользя взглядом по обращенным ко мне лицам.

– Мы все одинаковые. Раз мы оказались здесь, раз именно нас выбрали те охотники за будущими сидельцами, а они отбирали людей по особым признакам, значит мы все тут одинаковые и особенные. Мы стойкие, деловитые и практичные люди. Да нас по-разному трепала жизнь, но как не крути – мы выстояли под ударами судьбы. И продолжаем стоять. Продолжаем жить. На самом деле, если говорить от всей души – вы куда круче меня. Я во всем уступаю вам. Хотя бы потому, что вы испытали на себе сорок лет одиночной отсидки, отбыв весь срок от звонка до звонка. А мне повезло, и я выбрался гораздо раньше.

– Да где ж повезло то? – возразил кто-то из толпы – Ты выцарапал себе свободу, Охотник!

– Во многом мне просто повезло – не согласился я – Мой успех в побеге сложился не только из-за личного упорства, но и благодаря найденному богатому тайнику, что достался мне в наследство. Мне повезло встретиться с очень умными и дружелюбно настроенными неунывающими стариками там наверху. Я многому от них научился – от таких как вы все. А то, что я выбрался раньше вас – мне опять же повезло оказаться в кресте особой «горбатой» модели с уцелевшим управлением. Проломить кирпичную стену может каждый – уверен, что вы тоже пытались и может даже пробили дыры различных размеров. Но за вашими стенами не было шанса на свободу, и вы временно отступили – и продолжили жить, готовясь к приземлению и началу новой уже свободной жизни. Каждый из вас, несмотря на минувшие годы и подступившую старость, сумел преодолеть километры по заснеженной морозной пустоши и добраться сюда – в Убежище. В наш новый дом. Именно поэтому я так смело говорю – мы все одинаковые. Стойкие, крепкие и даже упертые люди. Знаю, что по всему Холлу уже широко расползлась эта присказка про меня: «потому что молодой, сильный и даже не тупой».

Дождавшись кивков и улыбок, я продолжил:

– Эта поговорка про каждого из нас. Про каждого, кто угодил сюда против своей воли. Мы никогда не сдавались. Мы сумели приспособиться, прижиться и преодолеть все возникшие трудности. И мы продолжаем преодолевать, приспосабливаться и выживать. Доказательством этого служит даже ваш возраст. Скольким из вас уже далеко за семьдесят? Большинству? А кому уже хорошо за восемьдесят или даже за девяносто? И вы продолжаете жить. Продолжаете ждать следующий день. Мы все здесь молодые, сильные и даже не тупые. Никакая внешняя угроза не задавит нас. Но нас может поглотить серая липкая масса рутинности и безысходности. Неважно вернемся мы из этой экспедиции или нет – жизнь продолжится и без нас. Вы всегда справлялись самостоятельно – справитесь и сейчас. Не забывайте об этом, друзья. И не создавайте себе кумиров. Не надейтесь ни на кого кроме себя. Даже на бога – уж простите за эти слова, Тихон – я взглянул на внимательно слушающего настоятеля – Не полагайтесь во всем на молодого Охотника. Не надейтесь на правление Бункера. Почему? Да потому что вы всегда справлялись со всем сами. Потому что вы свободные независимые люди. Потому что каждый из вас уже победил сорокалетнюю тоску одиночного заключения, каждый из вас пробился сюда через злую пургу и каждый из вас был встречен приветственными криками «Свободен! Свободен! Свободен!». Помните об этом всегда.

Помолчав, я широко улыбнулся замершим людям:

– И нечего нас как на смерть провожать. Вот как бы и все, что я хотел вам сегодня сказать.

Подняв руку, я жестом попрощался с продолжающим молчать населением Бункера и вошел в салон, где меня уже ждали остальные. Понятливый Сергей дернул за рычаг и трап начал подниматься, отсекая нас от большого зала. Опустившись в водительское кресло, я с шумом выдохнул, глянул на успокаивающе светящиеся экраны, опустил ноги на педали, а руки на рычаги управления. Легкий нажим и гусеничная махина с лязгом тяжко тронулась с места, двинувшись к огромным и уже начавшимся раздвигаться воротам. Еще через минуту вездеход миновал порог и оказался в быстро густеющем снежном сумраке, в то время как проем света за нашими спинами быстро сужался.

Оглянувшись на молча сидящих на своих местах членов экипажа, я задумчиво хмыкнул и опять повернулся к обзорным стеклам кокпита. Навстречу медленно плыли высокие сугробы, а за ними вырисовывались очертания высоких холмов.

Экспедиция началась…

Как бы ее назвать? Первая Арктическая? Так тут не Арктика. И не полюс. Да и вряд ли она первая – ведь и до меня уже, как оказалось, подобные машины путешествовали по снежной пустоши, стремясь установить зыбкие связи между очагами жизни. Да и для меня самого это уже не первое путешествие.

Так что просто Экспедиция.

– Ты вот, Охотник, красивые там слова говорил перед отбытием.

Я почему-то и не сомневался, что повисшую в салоне пробирающегося сквозь снежную целину нарушит именно Сергей Блат. До этого балагурил Филимон, но и он выдохся к концу четвертого часа и о чем-то крепко задумался, неспешно грызя полоску копченого мяса. А радист Касьян как забрался во внутренности прихваченного им с собой стального корпуса какого-то устройства, так и потерялся там, осторожно вынимая деталь за деталью. Ему было хорошо – холловский человек наконец-то дорвался до любимого дела. Как я понял, все им выуженное будет рассортировано и изучено на предмет подходящих запчастей для нашего радиорубки, как он ее начал называть. Сам корпус ему посоветовала не скрывающая легкой зависти Милена, которая попросилась с нами лишь раз и тут же получила отказ – вполне ею ожидаемый, судя по лицу.