До основанья, а затем… - Роман Феликсович Путилов Страница 12

11 марта 1917 года. Восемь часов утра.

Желание жить во дворце не является чем-то присущим только мне, оказывается, данному мещанскому влиянию были подвержены не только мои инвалиды, но и передовой отряд пролетариата — партия большевиков. До того, как захватит здание Смольного института, выгнав оттуда барышень — студенток, большевики успели обидеть мать одиночку — Матильду Кшесинскую, выгнав ее из дворца вместе с сыном, прижитым от кого-то из Великих князей. По стечению обстоятельств историю дворца Матильды с февраля по август 1917 года я знал хорошо, поэтому первым делом двинулся туда, так как там уже несколько дней базировался Запасной бронедивизон, что должен был выделить броневики для сегодняшнего выселения из моего дворца.

Во дворе дома Кшесинской царил утренний переполох, сопутствующий выдвижению боевой техники того времени на позиции. Два десятка солдат с ведрами, наполненными горячей водой и газолином, бегали вокруг темных туш броневиков, когда я вошел в ворота дворца. Часового ни у ворот, ни во дворе не было, поэтому я схватил за рукав гимнастерки пробегающего мимо меня молодого солдатика.

— Стой! Где Елин?

— Чего? Отпусти! — боец попытался вырваться, но я крепко держал его за рукав и он, оставив бесплодные попытки убежать от меня, начал внимательно осматривать мечущихся вокруг солдат.

— Вон он, в кожаной куртке! Ну, пусти! — и солдатик, подхватив ведро с каким-то дерьмом, то ли топливом, то ли маслом, скрылся за кормой ближайшего броневика.

— Георгий! Елин! — я приложил ладони ко рту и гаркнул из-за всех сил, на мгновение перекрыв все звуки во дворе.

«Кожаный» солдат, вытирая руки какой-то тряпкой, приблизился ко мне.

— Ты меня звал, товарищ?

— Я тебя звал, товарищ Елин. Здорово! — я протянул ему руку, ухватившись за темную от смазки кисть: — Ты говорят сегодня меня воевать собрался?

— А ты кто? — бронеходчик вырвал свою скользкую руку из моей и отскочил на шаг, а из-за его спины стали медленно подходить несколько бойцов, наверное, большевистский «актив» бронедивизиона.

— Моя фамилия Котов, я начальник милиции Адмиралтейской части. Мне сообщили, что ваши броневики опять собрались ехать, мой отдел разоружать.

— Ты, эта контра, что на набережной Мойки засела?

— Я контра? Ах, ты сука! — я схватил не ожидавшего моего порыва большевика за шиворот и потащил его к воротам. Не ожидавший такой подлости от меня, Георгий попытался упереться ногами, но подмороженная мостовая плохо тормозила подошвы щегольских офицерский сапог, и по инерции, главный большевик «броневиков» выкатился за ворота, где стояла моя пролетка, у которой толпились мои инвалиды.

— Это они контра? — ухватив Елина за шею, шипел я ему в ухо, тыча в одетых в солдатские шинели милиционеров, что сегодня щеголяли красными повязками с соответствующей надписью на рукавах: — Их ты стрелять собрался⁈

Сегодня, для наглядности и драматизма, я взял с собой исключительно одноногих вояк, что сейчас обступили пролетку, недобро поглядывая на одетого в щегольскую кожаную куртку и хромовые сапоги, лидера бронеходчиков.

— А давай мы вас сейчас всех перестреляем? А, Жора? К бою! — я махнул рукой и через несколько секунд на двор дворца Кшесинской и десяток солдат, что ввалились со двора, чтобы поддержать своего лидера, уставились грозными стволами пулемет «максим» и крепостное ружье, установленные на сиденья пролетки. Бородатые ветераны припали к прицелам, а возчик повис на оглобле упряжи, чтобы лошадь не понесла от громких звуков выстрелов.

— Ну что, Жора? Так вы нас хотели сегодня перестрелять? — я оттолкнул от себя побледневшего большевика и шагнул в сторону замерших у ворот солдат. К этому моменту вся суета у ворот замерла, пара десятков солдат, побросав свои емкости и охлаждающими и горюче-смазочными жидкостями, уставились на разыгравшуюся напротив дворца сцену, лишь самые умные спрятались за броневые корпуса, осторожно выглядывая из — за них.

— Солдаты! Я начальник народной милиции Адмиралтейской части Котов, как и вы, человек глубоко преданный делу революции, организовал вот — таких — я ткнул рукой за спину: — ветеранов и инвалидов, нашел им службу, дал паек, поселил их в брошенной дворце великих князей, приставил к делу. И вот я узнаю, что вы, революционные солдаты — бронеходчики, собрались сегодня, по приказу буржуазного правительства, приехать и расстрелять моих бойцов. И хочу я у вас спросить- кто вы тогда такие, после этого? И я же себе и отвечу — вы такая же контра, что и министры-капиталисты, что засели в Таврическом дворце и начали возвращать старые порядки под прикрытием революционной митинговой трескотни. И сегодня мы к вам приехали за ответом — если вы контра, то и с вами мы поступим, как с контрой — сейчас расстреляем к ебеням вас и ваши машины. А если мы ошиблись, то скажите нам о том, что вы нас расстреливать не собирались, и это на вас лож напрасно навели? Что молчим?

— Так это, погоди, товарищ… Нам сказали, что вы бандиты, что захватили дворец… — Елин, благоразумно убравшись с линии огня, растерянно развел руками.

— Бойцы, отставить. — я с тайным облегчением дал отмашку своим ветеранам, после чего они демонстративно отвернули готовые к открытию огня стволы в сторону.

— Ну так что, товарищи? Ошиблись мы? Не собирались вы в нас стрелять, правда? — я подошел к группе активистов.

— Да, наверное, мы, товарищи, ошиблись, не проверили, куда нас хотят направить… — Елин оглядел своих «ближников»: — Мы сейчас совет проведем и решение примем, что к вам мы выдвигаться не будем.

— Очень хорошо, товарищ Елин, что мы нашли общий язык и без стрельбы поняли, что делить нам с вами, товарищи нечего. — я пожал руку большевика и быстро распрощался: — До свидания товарищи, у нас еще дел очень много.

Двумя часами позже.

Запасной батальон Лейб-гвардии Литовского полка только что вышел из казарм, поэтому солдаты глядели бодро, подтягивая выводимые ротными запевалами «взвейтесь соколы орлами». Тысяча подошв в такт взбивала подтаявшую грязь на мостовой, блестящие штыки как иглы гигантского ежа, колыхались над серой гусеницей солдатского строя. Тысячный строй приближался к набережной реки Фонтанки. Казалось, никакая сила не остановит этот грозный и отлаженный механизм, состоящий из тысячи, обученных убивать, мужчин, красы и гордости революции, что вместе с солдатами Волынского и Преображенского полков, поставили на уши