Черный подснежник - Сергей Иванович Зверев Страница 12

– Уже пятый день, как через него наши войска прошли, от фашистов освободили. Мы с моей ротой его освобождали. Немцев там и не было, с уверенностью говорю, потому что мы там три дня на постое были перед тем, как на границу города перешли службу нести. Поселок крошечный, у меня рядовые в каждой избе ночевали по пять-десять человек, все там как на ладони было.

Он помолчал немного и продолжил:

– Ребята мои мельком кого-то видели по ночам, да и я сам лично сталкивался несколько раз. Но шум не успел поднять, оборванцы какие-то шастали вокруг поселка. Кто такие – непонятно. Но это не дети, взрослые. Русские или немцы – не знаю, перехватить их не успели.

– В лес ушли? – предположил Алексей.

В ответ капитан покачал головой:

– Нет, лес мы сразу прочесали, как постовой их в первый раз заметил. К нам партизаны местные перешли добровольцами, поэтому они в том лесу все тропы и укрытия знают. Никого не было, даже следов не нашли. Ни костровищ, ни полянок вытоптанных или лапника для ночевки. Будто в воздухе растаяли на окраине поселка. Вы тоже с ними столкнулись?

Соколов подробно пересказал, как на отряд с танками напали оборванные немцы и увели грузовик с лекарством и немощным капитаном за рулем. От каждого слова в нем росла уверенность, что он должен попытаться разыскать, где прячутся грабители, может быть, спасти груз и Прохорчука. Момашула опять вторил его мыслям:

– История интересная, а вы сами на обратном пути не пожалейте часа времени, крюк в пару километров сделайте через поселок. Я вам и провожатого выпишу шустрого, он местный, второй день рвется своей семье пайку свою фронтовую увезти.

– А как потом ему назад вернуться?

– Этот вернется, будь уверен, – расхохотался Борис. – Сам увидишь. Только глаз да глаз за ним, ворует все, что плохо лежит. Правда, это с голодухи, не мог удержаться. Я с ним поговорил, сейчас вроде понял, перестал тащить у своих. Посиди-ка, сейчас приведу проводника.

С этими словами капитан исчез за брезентовым пологом, закрывающим вход в землянку. От удушливой теплоты, горячего чая глаза у молодого танкиста начали слипаться. Он и сам уже не помнил, когда ему удавалось высыпаться. Война приучила к короткому тревожному сну, когда мозг не мог отключиться, то и дело проверяя, все ли в порядке, не пора ли бить тревогу. Поток холодного воздуха хлынул снаружи, вырывая его из короткого сна, в котором он увидел Олю, свою невесту. Она только успела улыбнуться ему и прильнуть изящной головкой к груди, как в полумраке времянки зашелестел сухой голос Момашулы:

– Вот, принимай проводника, Владимиром зовут.

– Волощя, как шоварища Лешиша, – прошепелявил резкий голосок.

Алексей всмотрелся в темноту, но увидел лишь небольшую фигуру. Рассмотреть лицо или другую часть тела было невозможно, крохотное тельце целиком утопало в огромных вещах с чужого плеча. Висели по бокам рукава ватника чуть ли не до пола, тонкие ноги могли бы влезть целиком в один из просторных валенков. Борис кивнул на чурку, где расположилось нехитрое угощение для товарища – пара кусков рафинада и кучка черствых сухарей:

– Забирай себе, матери и братьям отдашь.

Алексей не успел даже заметить, как сахар и сухари в одну секунду исчезли с импровизированного стола. Только в воздухе мелькнул черный рукав ватной куртки. Капитан присел на корточки перед мальчишкой и сдвинул ему назад огромную ушанку, которая висела почти до подбородка:

– Володя, ты сейчас проводишь танкистов до поселка. Осторожно веди, как ты умеешь. Если что-то увидишь странное или подозрительное, то сразу сообщи. Партизанского отряда больше в лесу нет, а вот немцы могут быть.

Володя кивнул и лихо сплюнул себе под ноги, Соколов теперь ясно видел его лицо. Мальчику было лет 10–12, и у него не было зубов, лишь голые десна. «Или цинга, или немцы выбили, они могут, гады», – догадался он.

Момашула обстоятельно уточнил:

– Паек не забыл?

Володя хмыкнул, распахнул полу, под которой показался тугой холщовый мешок с провизией, крепко примотанный бечевкой к крошечному тельцу.

Борис снова крепко пожал руку приятелю:

– Ну, доброго пути вам! Буду рад снова повидаться, Алексей!

Они тепло распрощались, а Володька выскользнул бесшумной тенью, несмотря на громоздкий наряд, и уверенно зашагал к танкам, к которым уже крепили тросами ящики с документами.

– Лейтенант Соколов? – Цепкий прищур прошелся по всей фигуре танкиста. – Майор НКВД Зимин, распишитесь в документах, что получили груз под грифом «Секретно» под вашу личную ответственность. Доставить в командный пункт необходимо в срочном порядке.

Алексей, не глядя, черкнул перьевой ручкой в документе, особист вдруг нахмурился, глядя на крошечную фигурку:

– А это кто с вами? Никаких посторонних в машине быть не положено! Груз по грифом «Секретно»!

Володьку вдруг всего перекосило, он захныкал тонко и визгливо:

– Дяшенька, кушы-ыть, кушы-ы-ыть, пожайти-и-и-и. Широта-а-а-а!

Тонкие грязные пальцы потянулись к карману опрятного офицерского пальто. Энкавэдэшник брезгливо дернулся в сторону и буркнул:

– А ну, пошел отсюда, давай, иди к обозу! – И пробормотал под нос: – Кругом эти детдомовцы, когда уже отправят обоз с ними!

Майор сразу же зашагал прочь широким шагом, стараясь оторваться от упорно бегущего за ним с воем Володьки. Алексей растерянно замер, не зная, как вернуть своего проводника.

– Товарищ командир, выдвигаемся? – сбоку подошел уже пребывавший в нетерпении Омаев, который еле дождался, когда погрузят ящики и заправят дизелем «тридцатьчетверки» для обратного пути. Ему не терпелось броситься на поиски пропавшего капитана Прохорчука.

Вдруг из темноты к ним подлетела девушка-водитель, та самая, что прошла с ними в «ЗИЛе-полуторке» по дороге смерти.

– Товарищ танкист, стойте! – Она чуть не врезалась в них, так торопилась навстречу. – Вы что, вот так вот просто уедете? Ведь у вас танки! Вы должны освободить товарища Прохорчука, нашего командира! Ведь его взяли в плен, нельзя его бросать без нашей помощи! Что, если он жив?

Алексей растерянно молчал, не зная, что ответить порывистой девушке. А та вдруг поймала его взгляд и голубые огромные глаза наполнились слезами, губы совсем по-детски задрожали:

– Неужели нельзя ему помочь?! Как же, ведь он такой хороший! – Слезы крупными каплями хлынули по красным обмороженным щекам. – Он же о нас как отец родной заботился. Он…Он…

От слез она уже не могла ничего выговорить, только задыхалась, не в силах справиться с оглушающим горьким откровением: они на жуткой войне, и здесь столько смертей, что никто не отправит боевое танковое подразделение на спасение обычного капитана, пускай даже и командира автороты батальона материального обеспечения. Девушка закрыла лицо руками, бросилась бежать прочь в темноту, тут Соколов успел перехватить ее. Танкист с силой отвел девичьи руки от лица и горячо пообещал, глядя прямо в залитое слезами личико:

– Я не обещаю, что найду его! Но обещаю, что все сделаю, чтобы найти капитана. Все, что будет в моих силах! Я обязательно попытаюсь найти тех, кто его взял в плен и угнал грузовик.

Девушка кивнула, застыла на месте, испытывая душевные муки. Так она, замерев, и стояла, провожая взглядом танкистов, которые уже карабкались на борта фыркающих «тридцатьчетверок», исчезали по одному в люках. От волнения Соколов совсем позабыл о своем провожатом, как вдруг в штанину комбинезона вцепились юркие пальцы. Снизу от основания башни засвистел знакомый голосок:

– Шаблешки, шаблешки, Бориш обещшал. Мамке шаблешки, лекаршво! Не вшали лекаршво!

Мальчишка взволнованно теребил брючину. Алексей наклонился почти к его лицу:

– Ты прости, лекарства у нас увели грабители в лесу. Угнали грузовик вместе с водителем и грузом, там были таблетки и провизия. В поселке, куда ты нас доведешь, мы как раз собираемся узнать, кто украл лекарства. Нам очень нужна твоя помощь.

Черная тень мелькнула в люке, застыла на ободе. Соколов спустился следом наполовину в глубину машины и попросил:

– Говори, куда поворачивать сейчас, а я буду передавать приказы водителю.

Володя молчал, хоть вздрагивал всем телом. Тут Алексей понял, что мальчишка молча рыдает от безысходности, что не смог достать нужного лекарства и спасти мать. Соколов не находил слов, чтобы выразить свои мысли, которые переполняли его голову. «Ведь не только из-за Прохорчука я хочу разобраться и найти этих мародеров, а еще чтобы Володька смог вылечить мать, чтобы лекарство дошло до блокадных жителей. Чтобы эта девушка-водитель верила, что на войне еще существует забота о человеке, а не только приказ». Это было так сложно объяснить десятилетнему трясущемуся от беззвучных рыданий мальчишке, что Алексей просто приобнял