Юрий Коротков - Авария, дочь мента (сборник) Страница 13

Сутенер грубовато взял девчонку за локоть, повернул, и она покорно пошла, так же бессмысленно глядя в пространство.

– Давно она?… – спросил Николаев, когда они вышли на проспект.

– Не волнуйся, дело знает.

Они свернули под арку.

– Погоди, – Николаев остановился. Быстро оглянулся по сторонам – никого – и изо всей силы ударил парня снизу в челюсть. Тот лязгнул зубами, отлетел, глухо стукнулся затылком в стену и стал сползать на асфальт. Николаев подхватил его, не давая упасть, замолотил кулаками, постанывая от ненависти. Схватил его за волосы, повернул лицом к равнодушно стоящей рядом девочке:

– Дело знает? Ей же тринадцать, пес! Ей же в куклы играть! – он с размаху ударил сутенера лицом об стену.

В арку вошла женщина, тотчас кинулась обратно:

– Милиция! Милиция! Кто-нибудь, помогите!

Николаев, последний раз пнув парня, бросился бежать в проходной двор. На бегу оглянулся – сутенер кулем лежал у ног неподвижно стоящей девочки.

Послышался стук подкованных сапог; в арке, усиленный эхом, залился милицейский свисток. Николаев, оскальзываясь на мокром асфальте, перепрыгивая через какие-то перила, детские песочницы, промчался по старым арбатским дворам, очутился на Садовом. Здесь остановился, переводя дыхание, огляделся, одернул плащ, сорвал с деревца несколько листьев и пошел к метро, вытирая кровь с дрожащих пальцев.

Как обычно в последние дни, он встретил Валерку после уроков. Она села в машину, накинула ремень и сложила руки на коленях, какая-то заторможенная, неживая.

– Как там? – спросил Николаев, трогая с места.

– Нормально…

Николаев искоса поглядывал на дочь – она пусто смотрела перед собой, безвольно покачиваясь на неровностях дороги.

– Ты бы гуляла хоть немного, – сказал он.

– Не хочу…

– А хочешь, – осторожно предложил Николаев, – пойдем вместе. Подышим немного…

– Не хочу, пап.

В стенном шкафу, там, где обувь, Николаев разыскал свою старую кожаную куртку. Примерил перед зеркалом. Она уже не сходилась на животе, он распахнул ее пошире, поднял воротник. Приколол пару Валеркиных значков с чьими-то ублюдочными рожами. Долго, мрачно разглядывал себя в зеркале…

Он оставил машину на стоянке и двинулся по вечерней улице, глубоко засунув руки в карманы, внимательно поглядывая по сторонам. Пробежался и запрыгнул в автобус.

Автобус был битком набит, Николаева прижали к толстой пожилой тетке. Та неприязненно оглядела его наряд, значки, покачала головой и демонстративно отвернулась.

– В чем дело? – спросил Николаев.

Тетка снова покачала головой. Громко сказала, привлекая внимание пассажиров:

– Совсем уж с ума посходили! Седина в бороду, а туда же…

– Вам что, мои значки жить мешают? – раздраженно спросил Николаев.

– А ты на меня голос не повышай! В милицию сдам, там тебя научат разговаривать!..

Николаев выскочил из автобуса на следующей остановке, постучал пальцем по лбу, крикнул:

– Лечиться надо, бабушка! Не доживешь до коммунизма!

Железные дверцы захлопнулись, отсекая возмущенные голоса пассажиров. Николаев выудил из кармана сигарету, прикурил.

– Не выключай! – к нему подвалил подросток, склонился над спичкой, прикрывая огонь ладонями. Николаев сверху смотрел на взбитые петушком волосы.

– Слушай, чувак… – развязным тоном начал он.

– Чего-о? – подросток поднял голову, и Николаев разглядел в темноте накрашенные глаза и серьги в ушах. – Нанюхался, что ли? – Девчонка заржала и пошла к своей компании, оглядываясь на Николаева.

Он усмехнулся, выбросил спичку и двинулся дальше. Тут и там тусовались разномастные компании. Николаев впервые обратил внимание, что, несмотря на угрожающий вид, дикие вопли и махание руками, вся энергия направлена внутрь компании, никому дела нет до испуганно шарахающихся прохожих. Большинство компаний сидели или стояли в кружок, отгородившись спинами от остального мира.

Он переходил от одной тусовки к другой, слушал орущий на всю улицу магнитофон с битломанами, присел на корточки около хрипатого «под Высоцкого» парня с гитарой, мимоходом спрашивал про «восьмерку». Воспринимали его без интереса, но и без неприязни.

Уютно светились окна домов. На улице все собирался и никак не мог собраться дождь. С детской площадки между домами вдруг раздался истошный девчоночий визг – Николаев резко обернулся, – и тотчас девчонка захохотала во весь голос.

Николаев подошел ближе, присматриваясь. На низкой скамейке около песочницы тусовалась команда металлистов. Девочка с большой нотной папкой свернула с улицы, срезая дорогу через площадку, но, заметив компанию, опасливо обогнула ее по дорожке.

В компании шел треп, рыжая девчонка, увешанная железными бляхами, как породистый пес, тыкала пальцем, торчащим из обрезанной перчатки, толстяка в кожаном картузе:

– Толстый, а толстый…

– Отста-ань…

– Толстый, а почему ты такой толстый?

– Ну, отста-ань…

– Нет, толстый, тебя кормили много, да?

Двое напевали что-то забойное, отстукивая ритм по коленкам:

– Та-тата-тата! Тата-та! Нет, здесь так: та-та…

– Да не: тата-та-та…

– Смотри, – вдруг коротко, напряженно сказала девчонка.

Все разом обернулись, замолчав: к площадке неторопливо приближались возникшие из серой ненастной темени квадратные парни. Один бесцеремонно наклонил толстяка, глянул на замысловатый рисунок на спине, похлопал по плечу:

– Металл?

– А чего? – толстяк попытался встать.

– Сиди, сиди, – остановил его квадратный. И вдруг резко ударил его крюком снизу. Толстяк перевалился через скамейку, картуз покатился в кусты.

Другой схватил значок на груди у девчонки.

– Чего… Отвали, – девчонка отбросила его руку, но квадратный ударил ее тыльной стороной ладони по лицу. Ослепленная девчонка отлетела в песочницу, закрывая лицо руками. Из разбитого носа хлынула кровь.

– Эй, парни! – Николаев шагнул вперед. – Вы что, озверели? Что они вам сделали?

Квадратные обернули к нему одинаковые серые, безо всякого выражения лица, быстро глянули ему за спину и вокруг – один или кто-то еще на подходе? Тот, который ударил девчонку, так же взялся за значок у него на куртке:

– Ну, дядя, несолидно…

Николаев сбил захват, увернулся от кулака, отскочил, крикнул:

– Сержант!

Милицейский сержант, шествующий по другой стороне улицы, неторопливо свернул за угол.

На Николаева бросились сразу трое. Он был не слабее любого из них, но он с ними дрался, а они – работали, именно работали, уверенно, профессионально, без лишних движений, крепко стоя на мощных ногах. Николаев упал, покатился по песку, его догоняли, били ногами, он сумел-таки встать, выхватил из внутреннего кармана дубинку:

– А-а, суки! – с размаху достал одного по плечу, тот с повисшей плетью рукой согнулся и ушел куда-то в темноту.

Девчонка вдруг пронзительно, как звереныш, завизжала, бросилась на квадратных и вцепилась одному зубами в руку. Тот бил ее по голове, пытаясь отодрать, взвыл сам, рванул руку – ноги девчонки оторвались от земли, она повисла на зубах, как собачонка, – раскрутил и отбросил в сторону.

Открылось окно ближнего дома, мужской голос крикнул:

– А ну, кончай! Милицию вызову! Каждый день!

Квадратные растворились в темноте. Избитые ребята поднимались с земли, отряхивались, толстяк искал свой кожаный картуз, потерянный в драке.

Николаев в бешенстве кинулся к сержанту, который царственно возник из-за угла.

– Ты что, сержант, ослеп?!

Тот обратил к нему невозмутимое лицо:

– В чем дело?

– Как фамилия? Из какого отделения?

– Что? А ну, документы предъявить! – рявкнул сержант. – Быстро!

– Сейчас… Я тебе предъявлю, сволочь… – Николаев полез в карман за удостоверением.

– Пойдем, – сзади подскочила девчонка, схватила Николаева за рукав, потащила от сержанта. – Не связывайся!

– Четвертый! – сержант демонстративно поднес к губам рацию. – Четвертый, я седьмой… Сейчас узнаешь из какого, – кивнул он Николаеву.

– Ну, пойдем! – девчонка изо всех сил тянула Николаева в сторону.

– Пойди проспись! – насмешливо крикнул вслед сержант.

Николаев рванул было к нему, но девчонка повисла на плече.

– Стрелять таких надо! – заорал он. – Ментура!

Один из ребят провел их к двухэтажному обшарпанному клоповнику на задворках Арбата, открыл дверь своим ключом, и все вошли в длинный, заставленный старой мебелью, тускло освещенный коридор коммуналки. Из ближней комнаты выполз мужик в трусах и жеваной майке.

– А-а… – удовлетворенно протянул он, зевая и оглядывая растерзанную компанию. – Жалко, что мало. Я бы еще добавил.

– Заткнись, череп, – брезгливо бросил парень. Он включил свет в ванной, ребята принялись отмываться от грязи и крови, теснясь вокруг железного умывальника.

Николаев осмотрел себя в рябом треснутом зеркале: потери, в общем, были небольшие – ссадина на виске и разбитая губа. Обычное после драки напряжение ушло, теперь была усталость и безысходная тоска. По сути, эта рыжая девчонка спасла его: уличная драка, сопротивление милиции – верное увольнение. А если бы нашли трубу с оплеткой, могло кончиться еще хуже…